Но билета не было. Наконец, папа вспомнил, что он его выбросил. Во-первых, он считал, что войны не будет, во-вторых, если даже и будет, его не призовут. В 73 года воевать с китайцами тяжеловато… И, в-третьих, ему не нравилась фотокарточка на билете. Она его раздражала. Поэтому папа его и выбросил.

— Куда, — спросила мама, — ты хоть помнишь, куда?!

Папа помнил. В мусорное ведро. Смотреть было бесполезно: это произошло два года назад. Папа точно помнил — в День танкиста. Папа решил сделать себе праздник и выбросил военный билет в мусорное ведро. Это было как подарок! Тогда. А теперь?

Мы стали вспоминать, кто мог вынести тогда мусорное ведро.

— Я не могла, — сказала мама, — чтобы я вынесла ведро с военным билетом?! Да я тысячу раз проверю, прежде чем вынести.

Это была правда. Однажды мама обнаружила в ведре папины очки, а другой раз — мою зарплату. Как они туда попали, никто объяснить не мог.

Ведро с военным билетом она вынести не могла — это было ясно, как день. Папа ведра вообще не выносил, ни с билетом, ни без.

Оставался я… Билета не было, но зато мы выяснили, кто его выбросил в ведро и кто это ведро вынес. Теперь оставалось только решить, что же папе отдавать в военкомат. Был довольно красивый профсоюзный билет, симпатичное пенсионное удостоверение, абсолютно новый билет члена Красного Креста, но все это не заменяло того единственного, потрепанного, растерзанного военного билета.

Мы долго думали и решили просить для папы новый военный билет.;

— Скажешь, что старый ты потерял, — сказала мама, — не выбросил, а потерял, ясно?

— Где я мог его потерять? — спросил папа.

— Я знаю? — ответила мама. — На войне! Шел в атаку и потерял… А сейчас вспомнил.

Утром папа взял палочку и пошел в военкомат. В военкомате шел очередной призыв в армию. Не зная, к кому обратиться, папа ходил из комнаты в комнату, с этажа на этаж и, наконец, попал в помещение, где сидели люди в белых халатах и много ребят, раздетых по пояс. Папе тоже предложили раздеться по пояс. Папа никогда не спорил, разделся и встал в очередь за белобрысым веснушчатым призывником. Очередь шла быстро. Врачи, не поднимая головы, говори-ли: «Годен», — и добавляли: «В пехоту, в авиацию»… Наконец, подошла очередь папы.

— Вздохните, — сказал врач, не поднимая головы.

Папа послушно вздохнул.

— Выдохните!

Папа выдохнул.

— Во флот! — сказал врач. — Следующий!

Папа обалдел.

— Секундочку, — произнес папа, — какой еще флот?

— Разговорчики! — отрезал врач. — Проходите!

— Я не могу пойти во флот, — сказал папа, — во-первых, я не умею плавать, а во-вторых, я уезжаю в Израиль.

После этих слов врач, наконец, поднял голову, даже как-то рванул ею и увидел папу. Папа был старше врача раза в три и раза в три худее. Да и к тому же ехал в Израиль.

— Что вы здесь делаете?! — голос врача дрожал. Видимо, он уже видел в папе моряка военно-морского флота Израиля. — Как вы сюда попали?!

Папа растерялся.

— Я выбросил военный билет, — сказал папа.

Призывная молодежь захихикала.

— Это в каком смысле? — спросил врач.

— В смысле — в ведро, — ответил папа, — в мусорное…

Папу несло: он был взволнован, раздет, да к тому же призван во флот. «В День танкиста», - добавил он.

Ребята вокруг загоготали. Папа явно срывал очередной призыв в армию. Белый доктор стал красным и доставил папу прямо к военному комиссару полковнику Куницыну.

— Bac-то я и искал, — обрадовался папа, — спасибо доктору, а то бы не нашел…

Куницын был недоволен.

— Почему вы раздеты? — спросил он.

— Я призывался, — объяснил папа, — во флот.

Папа начал натягивать белье.

Полковник сурово посмотрел на врача.

— Заработались, товарищ комиссар, — произнес врач, — головы не поднимаем.

— Кру-у-гом! — приказал полковник Куницын. — Шагом ма-а-рш!

И несчастный эскулап, чеканя шаг, покинул кабинет.

Комиссар крякнул, поправил орденские планки на кителе и сказал:

— Слушаю вас.

— Я инвалид войны, — начал папа — был на Ленинградском фронте, в добровольческой дивизии. Мы стояли на Пулковских высотах, и у нас была одна винтовка на троих, причем все трое не умели стрелять и первое время, по ошибке, обстреливали друг друга, то есть свои же позиции.

— У нас идет призыв, — сухо перебил комиссар, — переходите к сути дела.

— … Мы заряжали миномет не с той стороны, — продолжал папа, — и чуть не уложили политкомиссара…

— У меня очень мало времени, — оборвал полковник.

— Да, так вот, морозы стояли ужасные, и я отморозил ноги. Привезли меня в госпиталь на Фонтанку, а наркоза нет…

— Что вам надо? — спросил полковник.

— Военный билет, — охотно сказал папа.

— У вас нет билета? — ужаснулся комиссар. — А где же он?

В кабинете было тепло, папа был одет, во флот его не призывали, и поэтому он спокойно ответил:

— Потерял во время войны, когда шел в атаку на врага. — И добавил, В День танкиста…

— Почему вы не заявили об этом раньше? — спросил полковник.

— Так война же была, — резонно заметил папа.

— А потом?!

— Восстанавливал народное хозяйство и думал, что он лежит на своем месте, в шкафу под фуфайкой…

— Он думал, — недовольно протянул комиссар и вновь поправил орденские планки, — он думал…

И затем вдруг спросил у папы:

— А зачем вам, собственно, билет? Политика у нас мирная, войны не будет, а если империалисты развяжут, мы вас все равно не призовем. Вы пожилой, инвалид войны… Мы вас в другое место отправим.

— И я так думал, — обрадовался папа, — поэтому и выбросил.

У папы перехватило дыхание. Мама правильно говорила, что у него длинный язык.

К счастью, полковник Куницын был глуховат. Раньше он служил в артиллерии и теперь хорошо слышал только залпы орудий.

— Идите и живите спокойно, — сказал комиссар, — без билета.

— Спасибо, — поблагодарил папа, — но что же я сдавать буду?

— А не надо сдавать, — успокоил комиссар.

— Нет, надо! — настаивал папа.

— Зачем?

— Вы что, не знаете?!

— Нет, — ответил комиссар.

— Я ж в Израиль еду, — пояснил папа.

Наступила тишина. Такую тишину полковник Куницын помнил только один раз — перед Курской битвой, а папа так вообще не помнил. Первыми заговорили орудия полковника Куницына.

— Билета вы не получите, — сказал он.

— Послушайте, — начал папа, — дайте, я тут же верну!

— Ни за что!

— Прямо в кабинете.

— Никогда!!! Вы едете в Израиль и просите наш воинский билет?! Никогда!!!

— Так ведь — чтобы сдать, — старался объяснить папа.

— Мы выдаем билеты с другой целью, — полковник Куницын встал, — защита отечества — святой долг каждого советского гражданина, а вы…

— Я выполнил, — напомнил папа.

— … А вы изменник и предатель! Как вы могли совершить такое?!

Речь шла об отъезде в Израиль, но папе вдруг показалось, что полковник имеет в виду военный билет.

— Случайно, — сказал папа, — думал, не пригодится. Взял и выкинул в ведро. Порвал и выбросил…

Полковник Куницын услышал, от волнения у него обострялся слух.

— Что вы выбросили? — осторожно поинтересовался он.

Папа врать не умел, даже полковникам.

— Военный билет, товарищ полковник, — отрапортовал он.

У полковника с френча упали орденские планки.

— Куда? — спросил он.

— В мусорное ведро, товарищ полковник!

Папа чеканил каждое слово, будто он на Красной площади, а Куницын принимал парад. Полковник услышал все, но особенно ясно — «мусорное ведро».

— Во-он отсюда! — заорал полковник, да так громко, что папе показалось, что он вопит в микрофон. — Во-он!!!

— Простите, — извинился папа, — я думал, что…

— Таким нет пощады! — кричал полковник. — Вы выбросили воинский билет в мусорное ведро — и вы понесете заслуженное наказание! Во-о-он!!!

— Слушаюсь, товарищ полковник, — вновь отчеканил папа и, опираясь на палочку, покинул кабинет комиссара.