– Успеется, – засмеялась Лилия. – Я целый день разглядывала его правое ухо, сидя на заднем сиденье «Лексуса».

Зойка недоверчиво промолчала.

– Ладно, – наконец выдавила она, – мужик как мужик. Ничего особенного.

– Зой, прекрати меня дурить. Ты его разглядела? Цвет глаз? Брови? Губы? Улыбка?

– Та-ак, – мстительно протянула Зойка. – А зачем тебе все это – глаза, брови, губы? Ты что, за него замуж собралась? Очнись, мать, у тебя уже есть семья. Нельзя объять необъятное.

– Зой, ты – больная на всю голову, – устало отпарировала Лилия Горная. – Я без тебя бы и не вспомнила про семью, про обязанности. Спасибо, дорогая, напомнила.

– Да, напомнила, – гордо заявила Зойка. – Учти, я очень уважаю твоего мужа Барашка, балдею от твоей девчонки Гортензии. Не забывай, русские женщины – несмотря ни на что – служат своей семье самоотверженно, отдавая всю себя на алтарь верности. Кровь декабристок стучит в каждом русском женском сердце! – подытожила Зойка Гонсалес-Поплавкова.

Лилия грустно пропела в трубку:

– Да, славься и светись в веках! – прокричала школьная подруга.

Радиоведущая почему-то мгновенно представила аллегорическую картину: Зойка, стоящая на постели, в длинной ночной сорочке, со взлохмаченными пепельными волосами, с косметической маской на лице, – на белоснежном фоне лба и щек сверкают дикие, как у кошки, зеленые глаза. В правой руке Гонсалес-Поплавкова держит телефонную трубку, в левой – на боевом отлете – древко с трехцветным российским флагом.

– Спокойной ночи, – неторопливо проговорила Лилия Горная. – Перезвоню утром, когда острый приступ любви к Родине приобретет устоявшуюся спокойную форму.

«Ту-ту-ту», – тоскливо отозвалась телефонная трубка.

Лилия Горная еще раз сделала круг в кресле по собственной кухне. Она твердо знала три вещи: первое – Зойка страшно ревнует ее ко всему новому, второе – Зойка не разглядела хозяина «Лексуса», а то бы трещала о его внешности пять минут без остановки, и третье – радиопрограмма «Ужастик для взрослых» терпит полный крах.

О том, что произошло с нею на Зойкиной кухне, когда она грохнулась в обморок, рассказывать в эфире было невозможно. Даже стыдно. И вообще об этом никому не следовало рассказывать.

Стрелки на часах показывали 00.34. Глухое ночное время.

Лилия с телефонным аппаратом на коленях сидела посреди кухни. Все спят, весь город погрузился в глубокий, очищающий от забот и суеты сон. Лишь один человек не спит среди общей тишины, он на посту, и он поможет – как обычно в трудные мгновения – Лилии Горной.

Этот человек не простой гражданин в штатском костюме, он – майор МВД и владеет любой криминальной информацией по городу. Он – старинный приятель Лилии: давным-давно они бегали в одном дворе, дрались в одной песочнице. Пугали «стуколками» соседей: привязывали к веревкам куски пластилина, щепки, залегали в кустах и ну с упорством маньяков дергали за веревки!.. Подобные события детства крепче всяких клятв и уз.

Но…

Лилия Горная тяжело вздохнула. Есть одно «но», одно условие, без соблюдения которого ни «тпру», ни «ну». Майор МВД, старинный приятель, спасательный круг Лилии Горной всегда, помогая ей, настоятельно просит, чтобы она, рассказывая о той или иной криминальной сенсации, сообщала об источнике информации. То есть обнародовала его имя и фамилию.

А звали майора МВД коротко и ясно – Платон Касстрат.

Лилия стеснялась произносить это словосочетание в эфире.

– Платон, – говорила она часто, – давай возьмем тебе звучный псевдоним. Например, «майор Пронин плюс», или «агентство преступных новостей».

– Нет, Лилька, – протестовал майор Касстрат, – в моей фамилии два «с», а не одно, и она означает совершенно не то, о чем ты все время думаешь.

– Ни о чем я не думаю! – злилась Лилия. – Интересно, что на самом деле означает твоя фамилия?

– Не скажу, чтобы ты потом не мучилась. Учи языки, читай словари в подлинниках. Я – благородный человек… Ну, так я диктую последнюю сводку по городу? А ты в эфире скажешь нежненько: «Эту информацию мы получили от майора МВД Платона Касстрата».

Три раза Лилия поддавалась уговорам Платона, информацию он давал сногсшибательную, но после каждого из тех трех эфиров ее вызывали к руководству на ковер и пытали: не перешла ли она работать в редакцию юмористических программ? «Чтобы никаких кастратов! Никаких! – вопил Алесь Валерьевич. – Мне уже звонили из Думы, из околоправительственных кругов, от солнцевской мафии и угрожающе спрашивали, мол, кого я имею в виду?»

«При чем здесь вы?» – пыталась защищаться Лилия.

«Тогда, кого вы, Лилия Дмитриевна, имеете в виду под словом кастрат?!» – орал Алесь Валерьевич.

«В этом слове два „с“, и оно означает не то, что вы думаете», – мягко оправдывалась Лилия.

«Да хоть три „с“ и пять „т“! – лицо Алеся Валерьевича стало совершенно багровым. – Лилия! Прекратите свой доморощенный юмор! Я знаю ваши способности, вашу интуицию, вы ничего так просто не делаете! Чтобы следующая программа вышла без всяких там… двойных „с“.

…Делать нечего, Лилия пренебрегла услугами друга детства, сама принялась искать сенсации. Поначалу ей это удавалось, потом дело пошло хуже, и вот сегодня – полный провал. Сколько она потратила времени на то, чтобы доказать, что Саша Огуранов не убивал сто пятнадцать человек! И еще эта история у Зойки Гонсалес-Поплавковой, окончившаяся ее, Лилиным обмороком? Ни под каким видом она не расскажет никому, что произошло на кухне. Даже если будут пытать, затыкать в рот микрофоном и связывать запястья компьютерным проводом.

Все, завтра ее уволят.

Лилия Горная смиренно склонила рыжие кудри на грудь, тихо вернула телефонный аппарат на полочку, сделанную руками мужа Барашка.

«Эфир не должен молчать!» – просверлило ей мозг.

«Эфир не должен молчать!» – ударило в ее сердце.

Лилия со свистом подъехала на кресле к телефону, схватила его жадно и набрала номер майора МВД.

Он мгновенно снял трубку, словно сидел и ждал полночи ее звонка.

– Майор Касстрат слушает! – зычно сказал в трубку дружок детства.

– Привет, Платон. Это я, Лилька.

– О! Привет! Я про тебя сегодня думал. Нужна помощь? – задал вкрадчивый вопрос Платон.

– Ага, – вяло подтвердила Лилия. – Прости, ночь-полночь, а я телефоны обрываю. У меня опять «Ужастик» подвис. Выручишь?

– С удовольствием! – бурно отреагировал майор. – Ты мои условия знаешь?

– Выучила назубок, – грустно подтвердила Лилия. – Может, псевдоним возьмешь, а?

– Никаких псевдонимов!

– Хочешь гонорар? В двойном размере?

– Никаких гонораров! Я честный службист, получаю государственный оклад за свою работу!

«Осел ты натуральный, а не службист», – в сердцах подумала радиоведущая.

– Платон, милый, мне из-за твоей фамилии уже три раза нервы трепали! И не просто девчонки из рекламы, а руководство! Пощади! – взмолилась Лилия.

– И что всем далась моя фамилия? Мне ее отец по наследству передал. Я не виноват. Все, что заповедано отцом-матерью, надо пронести через жизнь гордо! – подытожил несгибаемый майор.

И тут Лилию посетила гениальная мысль. Она пронзила ее сознание, как молния черный небосвод, как луч фонарика вековую мрачную пещеру. «Ай да Лилька! Ай да сукина дочь!» – подумала про себя радиозвезда.

Это была высшая похвала творческого человека. Даже сам Пушкин, кудрявый поэт, ревнивый мужчина, мыслитель, писатель и светский лев не погнушался назвать сам себя подобным острым словосочетанием. Написав «Бориса Годунова», Александр Сергеевич, сидя в заснеженном Михайловском, встрепенулся, всколыхнулся, тряхнул озорной головой и воскликнул: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!»…

– Все, Платон, первая часть диалога исчерпана, гони криминальные новости на бочку! – почти радостно сказала радиозвезда. – Что может украсить мою программу «Ужастик для взрослых»?