— И в день своей свадьбы ты сама будешь сиять, — согласилась кузина Розали. — Совсем ни к чему надевать яркое платье.

Мисс Годдар пришла к модистке не только ради того, чтобы дать совет подруге, и для себя она выбрала бледно-голубое платье очень простого покроя. Они с лордом Уиндроу венчались в Кембридже через две недели после свадьбы Анджелины. Кузен Леонард и графиня Хейворд, ныне леди Феннер, поженились в загородном поместье две недели назад. К концу сезона, как обычно, началась череда свадеб, а впереди ожидались новые. Уже объявили о помолвке Марты с мистером Гриддлзом, а Мария со дня на день ждала предложения от мистера Стеббинса.

Анджелина с трудом подавила порыв довершить подвенечный наряд вычурной шляпкой, хотя желание было очень сильное. В конце концов, свадьба — это праздничное событие, а праздничная шляпка должна быть… ну, праздничной. И все-таки она сама, даже не советуясь с кузиной и подругой, остановила свой выбор на соломенной шляпке с узкими полями и высокой тульей, и велела оторочить ее белыми кружевами и украсить белыми и желтыми маргаритками и белыми лентами. Кроме того, она купила белые перчатки и белые туфли.

И сейчас, глядя на себя в зеркало в своей гардеробной, она невольно признавала, что выглядит очень хорошенькой. Ну, только бледность наряда слишком подчеркивает темные глаза и волосы и смуглый цвет лица. И в ее чертах нет никакой изысканности, но с этим она уже ничего поделать не может.

Анджелина мельком подумала, что бы сегодня сказала о ее внешности мать. Сочла бы наряд подобранным со вкусом? Сказала бы, что дочь красива? Была бы счастлива?

— Мама.

Анджелина произнесла это слово почти беззвучно. Ей думалось, что она всегда будет испытывать печаль, стоит ей подумать о матери и о том, что она так и не сумела оправдать ее ожидания. Но эти воспоминания пойдут ей на пользу. Когда у нее будут дочери, она будет обожать их с момента рождения, они будут купаться в ее любви и одобрении, и не имеет значения, какими они будут, робкими или дерзкими, хорошенькими или простушками. Они будут ее дочерьми. А сыновья — ее сыновьями. О, она надеялась, что у нее будет дюжина дочерей и дюжина сыновей и что они начнут рождаться совсем скоро. Ну пусть не по дюжине тех и других и пусть даже не дюжина всех детей, но много. Она хочет быть окруженной детьми. Она хочет, чтобы они с Эдвардом были окружены детьми.

— О, миледи, — всхлипнула Бетти, — вы выглядите просто прелестно.

Анджелина повернулась и порывисто обняла горничную, так что Бетти перестала всхлипывать и закричала, что она помнет платье леди Анджелины или капнет на него слезами. Но прежде чем случилась катастрофа, горничной пришлось открыть дверь гардеробной, в которую кто-то стучался.

— Ну, Анджелина, — произнес Трешем, остановившись в дверях и неторопливо осмотрев ее с ног до головы, — ты выглядишь непредвиденно… блистательно.

— Непредвиденно?

Она вскинула брови.

И блистательно? Трешем сказал, что она выглядит блистательно?

— Перед тем как постучаться, я как раз подумывал, не надеть ли глазную повязку, — сказал он. — Я ожидал… чего-то другого.

— Повтори, — велела она.

Теперь брови вскинул Трешем.

— Как я выгляжу, — объяснила Анджелина.

— Блистательно? — уточнил он.

Анджелина быстро заморгала. Будет особенно глупо, если она разрыдается только из‑за того, что брат сказал ей комплимент.

Он вошел и одним взглядом отпустил Бетти.

— Анджелина, — очень серьезно начал Трешем, — ты знаешь, я считаю, что ты могла бы сделать куда более удачную партию. Конечно, бросить мужчину, стоящего у алтаря, особенно в часовне Святого Георгия, в присутствии половины светского общества, — это повод для скандала астрономического масштаба. Но мы Дадли. Мы это переживем. Если ты чувствуешь, что поспешила с выбором, скажи мне прямо сейчас, и я освобожу тебя от твоего слова, пока не стало слишком поздно.

Анджелина смотрела на него во все глаза, на брата, которого обожала. Он так ничего и не понял? Разумеется, она ему не рассказывала и не собиралась говорить даже сейчас. Некоторые вещи, даже простое «я люблю его», слишком интимны. И разве может она сказать: «Я люблю его, потому что он совершенно не такой, как ты»? Впрочем, это всего лишь малая часть правды. Возможно, с этого началась ее любовь к Эдварду, но это далеко не все.

Но Трешем готов позволить ей ввергнуть его в ужасный скандал. И даже герцогу Трешему будет очень сложно его загладить.

На глаза навернулись слезы, грозя перелиться через край и покатиться по щекам.

Трешем ее любит.

— К черту все! — резко бросил он. — Я немедленно посылаю человека в церковь. Нет, поеду сам. Пусть Бетти упакует твои вещи. Сегодня же днем я отвезу тебя в Актон.

Он неправильно понял ее слезы.

— Треш, — сказала она, — я выхожу замуж за Хейворда, потому что хочу этого. Потому что я буду с ним счастлива.

И внезапно ей пришло в голову, что она никогда не называла старшего брата по имени — Джоселин. Он был Эверли, графом Эверли, до семнадцати лет, пока не умер их отец, а с тех пор стал Трешемом. А вдруг ему это не нравилось? Вдруг ему тоже не хватало семьи? Но теперь слишком поздно называть его Джоселином. Для нее он всегда будет Трешемом.

Он очень внимательно смотрел на нее своими почти черными глазами.

— И я полагаю, — произнес он, — что только это и имеет значение, когда все уже сказано и сделано.

Брат предложил ей руку, и она ее приняла.

Она больше не вернется в эту комнату и в свою спальню. Сегодня она будет ночевать, что вполне уместно, в «Розе и короне» рядом с Ридингом. А через несколько дней поселится в Уимсбери-Эбби в Шропшире. Она станет графиней Хейворд, замужней дамой, женой Эдварда.

Сердце и желудок совершили энергичное па-де-де. Выходя из комнаты, Анджелина не стала оборачиваться.

Ночь, проведенная в «Павлине», не повлекла за собой никаких последствий. Анджелина смогла заверить в этом Эдварда еще месяц назад, и он испытал огромное облегчение, потому что поспешная женитьба по специальной лицензии и ребенок, родившийся восьмимесячным, говорили бы сами за себя, а он бы предпочел обойтись без этого рассказа, хотя ничуть не сожалел о той ночи. Она была свободной, наполненной страстью и просто чудесной — и очень личной. Очень тайной.

Эдвард улыбнулся, вспомнив ее страстное, счастливое лицо, склонившееся над ним, когда она назвала себя его тайной любовницей и поклялась, что будет называть его по имени только наедине. С тех пор он всегда был для нее Хейвордом, поскольку помолвка проходила в строжайшем соответствии с приличиями и они едва ли хоть раз остались вдвоем в течение тех шести недель после того, как его предложение было принято.

Но сегодня ночью они будут только вдвоем.

Казалось самым подходящим провести эту ночь в «Розе и короне». Эдвард предложил это Анджелине, а она засмеялась и сказала, что да, это будет дивно. И добавила, что ни на секунду не выйдет одна в пивной зал. А он со всей серьезностью ответил, что лучше ей этого не делать. А затем они посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись.

Эдвард чувствовал, как за его спиной заполняется церковь. Хорошее воспитание не позволяло гостям разговаривать громко, но слышались шепотки, и бормотание, и шорох одежды.

Джордж Хедли, его шафер, стоявший рядом, прокашлялся и попытался ослабить галстук. Хедли нервничал намного сильнее, чем Эдвард. Ему не меньше недели снилось, что в главный момент он роняет кольцо, оно со звоном катится от ряда к ряду и ему приходится изображать из себя полного идиота, пытаясь его поймать.

Эдвард не нервничал. Он был взволнован. Он выполнял свой долг, угождал семье и одновременно радовал себя. Он счастливый человек.

Если, конечно, в последний момент Анджелина не передумает. Трешем, конечно, не упустит возможность попытаться отговорить ее от брака, который очень не одобряет. Ему не нравится Эдвард, что, вероятно, достаточно справедливо, поскольку и сам Эдвард не испытывал особой любви ни к нему, ни к лорду Фердинанду Дадли, наслаждавшемуся сезоном в особенно беспечной, а зачастую и безрассудной манере. Но они будут достаточно любезны друг с другом, думал Эдвард, если, конечно, Анджелина все-таки выйдет за него замуж.