Одновременно она одной рукой поставила пистолет на предохранитель и сунула его в сумочку.

Когда они выехали на улицу, Бен повернулся к ней:

— Ладно, а теперь рассказывай, что все эти страсти-мордасти означают.

Она поколебалась, сожалея, что втянула его в эту историю. Ей следовало идти в морг одной. Но она позволила себе быть слабой, опереться на него, и вот теперь, если не перестанет надеяться на его помощь, если втянет его еще глубже, то, вне всякого сомнения, поставит его жизнь под угрозу. А она не имеет права подвергать его опасности.

— Рейчел?

Она остановилась на красный свет на пересечении Мейн-стрит и Четвертой улицы. Теплый летний ветер притащил на середину перекрестка кучку мусора и, покрутив ее немного, унес прочь.

— Рейчел? — настаивал Бен.

В нескольких футах от них, на углу, стоял бродяга в потрепанной одежде. Он был грязен, небрит и пьян. Страшный шишковатый нос изъеден мелахомой. В левой руке он держал бумажный пакет, из которого выглядывала бутылка с вином, а в правой сжимал, как какую-то драгоценность, сломанный будильник, без стекла и минутной стрелки. Он наклонился и посмотрел на Рейчел выпученными, воспаленными глазами.

Не обращая на бродягу внимания, Бен продолжал:

— Не отгораживайся от меня, Рейчел. В чем дело? Скажи мне. Я могу помочь.

— Не хочу тебя втягивать в эту историю.

— Я уже втянут.

— Нет. На данный момент ты ничего не знаешь. И я думаю, это к лучшему.

— Ты обещала…

Свет светофора сменился, и она так резко нажала на педаль газа, что Бена бросило на привязной ремень и он не закончил фразу. За их спинами пьяница с будильником прокричал:

— Я — Отец Время!

— Послушай, Бенни, — сказала Рейчел, — я довезу тебя до моего дома, и там ты пересядешь в свою машину.

— Черта с два!

— Позволь мне разобраться с этим самой.

— С чем этим? Что происходит?

— Бенни, не надо меня допрашивать. Не делай этого. Мне надо о многом подумать, многое сделать.

— Создается впечатление, что ты сегодня еще куда-то собралась.

— Тебя это не касается.

— Куда ты поедешь?

— Мне нужно… кое-что проверить. Не обращай внимания.

Бен явно разозлился.

— Собираешься кого-нибудь пристрелить? — саркастически спросил он.

— Конечно, нет.

— Тогда зачем тебе пистолет? Она промолчала.

— У тебя есть разрешение на ношение оружия?

— Есть, но только для использования дома.

Он оглянулся посмотреть, нет ли кого-нибудь близко, затем наклонился к ней, схватил рулевое колесо и резко повернул его вправо.

Со скрежетом шин машина крутанулась, Рейчел резко нажала на тормоз, и они проехали юзом шесть или восемь ярдов[4]. Она попыталась выровнять машину, однако Бен снова схватился за руль. Она закричала, требуя прекратить, и он выпустил руль, который провернулся в ее руках, но Рейчел уже справилась с управлением, свернула к обочине и остановилась.

— Ты что, с ума сошел? — спросила она, посмотрев на него.

— Просто злюсь.

— Забудь, — попросила Рейчел, глядя в окно.

— Я хочу тебе помочь.

— Ты не можешь.

— Испытай меня. Куда ты собралась? Она вздохнула.

— В дом Эрика.

— В его дом? В Вилла-Парке? Зачем?

— Я не могу тебе сказать.

— А потом куда?

— В Генеплан. В его офис.

— Зачем?

— И этого я не могу тебе сказать.

— Почему?

— Бенни, это опасно. Дело может дойти до насилия.

— Так что же я, твою мать, фарфоровый, что ли? Или хрустальный? Женщина, ты что думаешь, я разлечусь на тысячи кусков, если меня, черт дери, пальцем тронут?

Она посмотрела на него. Янтарный свет фонаря освещал только ее, оставляя его в тени, но все равно было видно, как сверкают его глаза.

— Господи, Бенни, — заметила она, — да ты в ярости. Я никогда раньше не слышала, чтобы ты так выражался.

— Рейчел, — спросил он, — между нами есть что-то или нет? Я думал, между нами что-то есть. Особенное, так я полагал.

— Да.

— Ты действительно так считаешь?

— Ты же знаешь, что да.

— Тогда тебе не удастся выпереть меня из этой истории. Не сможешь запретить мне помочь, если ты нуждаешься в помощи. Если у нас есть будущее.

Рейчел смотрела на него, испытывая огромную нежность. Ей больше всего на свете хотелось рассказать ему все, сделать его своим союзником. Но было бы скверно с ее стороны втягивать его в это дело. Сейчас он раздумывает, что могло с ней случиться, перебирает в голове всякие возможности, но, что бы он ни вообразил, все это пустяки в сравнении с тем, что есть на самом деле. Если бы он знал правду, может, он не так бы рвался ей помочь, но она не смела ему рассказать.

— Ты же знаешь, — заговорил он, — я довольно старомодный парень. Во всяком случае, по общепринятым стандартам. Довольно уравновешенный. Черт, да половина ребят, которые сейчас занимаются продажей недвижимости в Калифорнии, в такие жаркие дни, как сегодня, носят белые штаны и блейзеры пастельных тонов, но я чувствую себя комфортабельно только в тройке. Я, возможно, последний в нашем деле, кто еще помнит про этот чертов жилет. Так что если такой, как я, видит женщину, которая ему нравится, в беде, он должен помочь, это единственное, что он должен сделать, так всегда считалось правильным, а если она отказывается от его помощи, то это вроде пощечины, неприятие того, что он собой представляет, и, как бы он к ней хорошо ни относился, ему ничего не остается, как уйти, вот и все.

— Мне раньше никогда не приходилось слышать, чтобы ты выступал с речами, — сказала она.

— А раньше нужды не было.

Одновременно тронутая и раздосадованная его ультиматумом, Рейчел закрыла глаза и откинулась на сиденье, не зная, на что решиться. Она все еще крепко сжимала рулевое колесо, боясь, что, если отпустит его, Бен немедленно заметит, как сильно дрожат у нее руки.

— Чего ты боишься, Рейчел? — снова спросил он. Она не ответила.

— Ты знаешь, что случилось с телом, так?

— Возможно.

— И ты их боишься. Кто они, Рейчел? Ради Бога, кто может сделать подобное и зачем?

Она открыла глаза, включила скорость и двинулась дальше.

— Хорошо, ты можешь со мной поехать.

— В дом Эрика? К нему в офис? Что мы там будем искать?

— Вот об этом я еще не готова тебе рассказать. Он немного помолчал.

— Ладно. Договорились. Будем двигаться шаг за шагом. Переживу.

Она поехала на север по Мейн-стрит, потом свернула на Кателла-авеню и затем к востоку от Кателла к направлении богатого района Вилла-Парк, где среди холмов располагалось имение ее покойного мужа. Дома, мимо которых они проезжали, многие ценой более миллиона долларов, были едва видны в наступающих сумерках из-за густой зелени. Дом Эрика, спрятавшийся за огромными индийскими лаврами, казался еще темнее, чем другие. Даже в этот июньский вечер от него несло холодом, а многочисленные окна казались листами обсидиана, не пропускающими свет ни в ту, ни в другую сторону.

Длинная дорожка, выложенная ржаво-красной мексиканской плиткой, огибала огромный дом Эрика, выстроенный в стиле испанского модерна, и скрывалась за ним там, где располагались гаражи. Рейчел припарковала машину у фасада здания.

Хотя Бен Шэдвей любил настоящий испанский стиль с множеством арок и ниш, он не был поклонником испанского модерна. Возможно, некоторым и казались стильными и чистыми четкие линии, гладкие поверхности, большие зеркальные окна и полное отсутствие украшений, но он считал такую архитектуру скучной, безликой и похожей на дешевые коробки, которых столько понастроили на юге Калифорнии. Тем не менее, когда Бен вылез из машины и последовал за Рейчел по темной дорожке, покрытой мексиканской плиткой, потом через неосвещенную веранду, заставленную огромными глиняными сосудами с сочной желтой и белой азалией, готовой вот-вот распуститься, к парадной двери дома, он должен был признаться, что дом произвел на него впечатление. Он был гигантским, никак не меньше десяти тысяч квадратных футов жилой площади, и располагался на просторном, тщательно ухоженном участке. Оттуда открывался вид на большую часть округа Ориндж, расположенного к западу, — море огней, простирающееся на пятнадцать миль до самого океана. В ясный день отсюда, наверное, можно увидеть Каталину. Несмотря на отсутствие архитектурных излишеств, все вокруг говорило о богатстве. На слух Бена, даже сверчки, поющие в кустах, звучали здесь по-другому, не так пронзительно, более мелодично, как будто их микроскопические мозги были в состоянии осознать свое окружение и отнестись к нему с уважением.