Но… на этот раз он позволил игре зайти слишком далеко. Точнее, слишком далеко зашел. Следовательно, нужно вернуться. Сию минуту. Пока он окончательно не потерял голову. Пока не убедил себя, что нуждается в этой женщине. Ему не хотелось снова прибегать к предупреждению, которым, несомненно, явился резко прерванный поцелуй. Конечно, Одри поняла, что это значит.

И в то же время он не желал возвращаться. Об этом свидетельствовали бешено колотящееся сердце, неровное дыхание, головокружение, ощущение чудесных секунд недавней близости, с которым не хотелось расставаться. Сомневаться не приходится: если бы перед тем как поцеловать Этелдред, он обратился бы к духу Грэма, тот ответил бы, что Джолли окончательно потерял контроль над собой.

А восстановить этот контроль было совершенно необходимо.

Ты слишком суров к себе, внезапно прошептал ему внутренний голос. Да, возможно, в данную минуту Грэм не одобрил бы твое поведение. Однако не забывай, Джолли, ты тоже не всегда одобрял поступки своего старого друга.

Да, но Грэм прожил свою жизнь, не испытывая ни малейших сожалений. Он не был связан ни с кем на свете. И остался таким до конца. Джолли стремится к тому же. Хочет быть хозяином самому себе.

О, черт бы все побрал! — снова сказал себе Джолли и опять поднялся наверх. В конце концов, что такого он сделал? Пережил несколько неприятных мгновений. По сравнению со всей жизнью это пустяк, которого недостаточно, чтобы перевернуть все вверх тормашками. Пройдет немного времени, и он напрочь забудет этот случай.

Ага, как же! — ответил ему внутренний голос.

Через несколько минут Одри кое-как успокоилась и вышла из ванной. Сторожа ее чувств снова заняли свои места, и никто, в том числе Джолли, не заподозрил бы, что творится у нее внутри. Обнаружив, что в комнате пусто, она повернулась и пошла на кухню, но остановилась на пороге, когда позади раздался глухой удар. Обернувшись, она увидела голубой спальный мешок, который кто-то, видимо Джолли, сбросил сверху. Через секунду рядом с первым упал второй мешок, на этот раз красный. За ним последовали две подушки и несколько покрывал. Наконец, послышались тяжелые шаги, и по лестнице спустился Джолли с большим ящиком в руках. Увидев его, Одри быстро посторонилась.

— Что это? — спросила она.

Он поставил ящик на кухне, у дверей черного хода.

— Инвентарь, — бросил он и снова полез наверх.

— Это еще не все? — невинно спросила Одри, глядя ему вслед.

— Не все, — не оборачиваясь, ответил Джолли. — Но осталось немного. Так что побудьте здесь.

— Я и не думала уходить, — сухо ответила Одри, понимая, что, если и нужна ее помощь, Джолли не захочет ею воспользоваться.

Оно и к лучшему, решила она. Девять лет назад он тоже отказался от того, что ему предложили.

А поцелуй, который он подарил ей несколько мгновений назад, просто случайность. Пустяк. Одри была уверена, что это для него ничего не значит.

Через пару минут Джолли стащил вниз еще один ящик, вынес его наружу и погрузил в пикап. Потом вернулся за первым. На этот раз Одри пошла за ним, взяв в охапку спальные мешки, подушки и одеяла. Освободившись от ящика, Джолли забрал ее ношу и положил спальные принадлежности рядом с инвентарем.

— Пока все, — сказал он, захлопнув дверцу багажника. — Когда мы получим карту и узнаем, в каком направлении придется двигаться, нам может понадобиться еще кое-что. — Джолли отряхнул руки и приказал: — Садитесь в машину, а я тем временем запру дверь.

Одри подчинилась; вскоре он присоединился к ней. Они заехали в мотель, где Одри забрала свои вещи и расплатилась. Потом Джолли выехал на шоссе, и они направились в сторону Бруссара, маленького городка к югу от Лафайета. Через несколько миль Добсон свернул направо и поехал по проселку. Потом сделал крутой поворот налево, вырулив на пыльную тропу, по обе стороны которой росли высокие и тонкие сосны. Он сказал Одри, что эта узкая тропа приведет их прямо к дому деда. Но она не могла представить себе, что такая дорога может вести к человеческому жилью.

Через несколько минут они добрались до поляны, и Джолли выключил двигатель. При свете луны и включенных фар Одри увидела старое строение, казавшееся совершенно заброшенным. Интуиция подсказала ей, что это и есть тот самый дом, который много-много лет назад ее прапрадед Мейсон построил для своей молодой жены.

Одри была очарована, хотя Добсон ничуть не преувеличивал, описывая плачевное состояние старой постройки. Насколько она могла судить, единственным доказательством того, что дом когда-нибудь красили, было крыльцо, на котором еще кое-где встречались пятна белой краски.

Она с трудом оторвала взгляд от дома и принялась рассматривать участок. По обе стороны высокого крыльца росли два замшелых дуба, узловатые ветки которых накрывали весь двор, словно стремились укрыть его от возможных захватчиков.

Впрочем, кто знает? Может быть, в этом и заключается их предназначение, подумала Одри. Глаза у нее увлажнились, несмотря на то что она запретила себе плакать. Причиной этих слез стала мысль о том, что царящее здесь запустение говорит о вырождении их семьи.

Но когда-то здесь смеялись, напомнила себе Одри, глубоко дыша. Наверняка ее прадед, который строил этот дом, думал о своих детях, внуках и правнуках, которые будут бегать и играть под старыми дубами. Одри хотелось верить, что это заботило хотя бы ее прадеда, хотелось верить, что прадед и прабабка прожили вместе всю жизнь и теперь лежат где-то неподалеку бок о бок, как положено лежать мужу и жене, а над ними стоят мраморные памятники в честь их вечной любви.

Это мой дом, думала Одри. Внезапно до нее дошло: она наконец нашла то, что так долго искала. Свои корни. И теперь куда бы ни забросила ее жизнь, она никогда не освободится от уз, привязывающих ее к этому старому дому. Никогда. И не захочет этого. Теперь, когда она нашла свое место в мире, принадлежащее ей по праву, в один прекрасный день она вернется сюда и проживет здесь до конца дней. Это ее судьба.

Когда-нибудь она найдет потерянный здесь смех, принесет его домой, и этот смех поселится здесь навсегда.

Надеясь, что Джолли не заметил ее состояния, Одри тыльной стороной ладони быстро вытерла щеки, по которым сбежала пара слезинок.

— Как вы думаете, мои прадед и прабабка похоронены где-то поблизости? — с надеждой спросила она.

— Не знаю, Одри, — вполголоса ответил Джолли. — Представления не имею, где их могилы. Может быть, на том же кладбище, на котором похоронен ваш дед. Он просил похоронить его там, но никогда не говорил почему. А мне и в голову не пришло спросить.

— Наверное, там, — сказала она и отвернулась, чтобы Джолли не заметил стоявших в глазах слез.

Дверь с его стороны открылась.

— Ну что, выходим? — спросил он.

— Да, — ответила Одри, сделала глубокий вдох, открыла дверь и вышла из машины.

Собрать всю свою смелость и шагнуть вперед — вот чего ждали бы от нее прадед и прабабка. И то, чего ждала от себя она сама.

Как всегда, Джолли взял на себя роль лидера и повел Одри к дому. Добравшись до крыльца, он осветил фонариком несколько гнилых досок и попросил Одри отодвинуть их в сторону. Когда дверь освободилась, он повернул ручку. Замок был не заперт, и Одри без слов поняла, как мало ценного находится внутри. Затем Джолли налег плечом на тяжелую дубовую дверь, и та со скрежетом открылась.

— Я пойду первым, — сказал он, осветив пол. Затем повернулся к Одри и нахмурился. — Второй фонарик лежал между нами на сиденье. Вы взяли его?

Одри быстро нащупала оранжево-белый фонарик, имевший форму коробки противогаза.

— Вот он.

— Зажгите.

— Ладно… сейчас, — еле слышно выдохнула Одри, почувствовав в голосе Добсона нотку досады. Впрочем, она его не осуждала. Ясно, что им нужен свет, а она идет позади, не пользуясь врученным ей фонарем. — Извините…

— Не за что, — проворчал он, переступая порог. — Смотрите под ноги. — Вдруг он резко остановился, и Одри врезалась ему в спину. Он ответил на неожиданный удар всего лишь тяжелым вздохом и продолжил осмотр помещения, переведя луч фонарика с пола на потолок. А затем беспечно сказал: — Знаете, Этелдред, сейчас самое время вспомнить первое правило выживания.