Его слушатели примерно минуту молчали, переваривая сказанное.

Клингер закурил сигарету. Потом произнес:

– Нашлось бы немало поводов для использования этого наркотика и дома.

– Разумеется, – согласился Салсбери.

– В конечном итоге, – почти тоскливо протянул Даусон, – мы могли бы достичь национального единства и положили бы конец всем распрям, несогласию и протестам, которые раздирают эту великую страну.

Огден отвернулся от них и взглянул в окно. Ночная тьма полностью поглотила озеро. Он различал звук волн, бьющихся о лодочный причал всего в нескольких футах под ним, прямо за стеклом. Он слушал и позволял ритмичным звукам успокаивать себя. Теперь, уверенный, что Клингер станет сотрудничать с ними, он видел невероятное будущее, открывшееся перед ним, и был настолько захвачен воображаемым, что не мог заставить себя говорить дальше.

За его спиной Клингер произнес:

– Ты считаешься руководителем исследований в Брокерте. Но ты явно не кабинетная крыса.

– Несколько направлений разработок я оставил за собой, – признался Салсбери.

– И ты открыл действующий препарат, наркотик, который подготавливает мозг для восприятия?

– Три месяца назад, – ответил Огден, по-прежнему глядя в стекло.

– Кто знает об этом?

– Мы трое.

– И никто в Брокерте?

– Никто.

– Даже если ты и оставил за собой, как ты говоришь, какие-то направления разработок, у тебя должен быть лаборант.

– Он совсем неспособный, – пояснил Салсбери. – Вот почему я и выбрал его. Шесть лет назад.

Клингер спросил:

– И ты думал о том, чтобы присвоить открытие себе, уже так давно?

– Да.

– Ты подделывал запись своей ежедневной работы? Ту форму, которая отправляется в конце каждой недели в Вашингтон?

– Я фальсифицировал записи только в течение нескольких дней. Когда я понял, к какому результату пришел, я тут же свернул работу и полностью изменил основное направление своих исследований.

– А твой лаборант не заметил фальшивку?

– Он решил, что я оставил пустую жилу исследований, чтобы попробовать другую. Я же сказал вам, что он не слишком-то умен.

Даусон заметил:

– Огдену не нравится полученный им наркотик, Эрнст. Большую часть работы еще предстоит проделать.

– Сколько ж это времени? – поинтересовался генерал.

Отвернувшись от окна, Салсбери сказал:

– Я не могу быть абсолютно уверен. Самое меньшее, возможно, около полугода, а самое большее – года полтора.

– Он не может работать над этим в Брокерте, – заявил Даусон. – Нельзя же все время подделывать результаты исследований. Так что я соорудил для него полностью оборудованную лабораторию в моем доме в Гринвиче, в сорока минутах езды от Института Брокерта.

Приподняв брови, Клингер заметил:

– Ты приобрел такой особняк, что его можно превратить в лабораторию?

– Огдену вовсе не требуется большого количества комнат. Тысяча квадратных футов. Тысяча сто снаружи. И большая часть помещения занята компьютерами. Жутко дорогими, должен добавить. Я вложил в Огдена около двух миллионов моих денег, Эрнст. Лучший показатель моей громадной веры в него.

– И ты впрямь считаешь, что он сможет разрабатывать, опробовать и совершенствовать наркотик в этой кустарной лаборатории?

– Два миллиона долларов – это не кустарщина, – обиделся Даусон. – И не забывай, что в подготовительные исследования правительство уже вложило миллионы долларов. Я финансирую только заключительный этап.

– Ну а как ты сможешь сохранить секретность?

– Компьютерные системы применяются в тысячах целей. И не преступление, что мы покупаем их. Больше того, мы все оборудование приобрели под маркой «Фьючерс». Ни одной пленки не продано лично нам. Так что никаких вопросов не может возникнуть, – подчеркнул Даусон.

– Но вам понадобятся лаборанты, техники, секретари…

– Нет, – заверил Даусон. – Как только у Огдена будет компьютер, а в нем данные всех его последних изысканий, он со всем сможет справиться лично. Десять лет в его распоряжении была хорошо оснащенная лаборатория, чтобы выполнять основную часть тяжкой работы. Теперь она позади.

– Если он бросит Брокерт, – сказал Клингер, – он подвергнется изнурительной тайной проверке. Постараются узнать, почему он ушел, – и тогда все выплывет наружу.

Они говорили об Огдене так, словно он вовсе отсутствовал и не мог их слышать. Ему это совсем не нравилось. Он отошел от окна, сделал два шага в сторону генерала и произнес:

– Я и не собираюся бросать Брокерт. Я буду отчитываться за свою работу ежедневно, как обычно, с девяти до четырех. Но в лаборатории я буду заниматься совершенно бесполезными исследованиями.

– Тогда откуда же у тебя возьмется время на работу в лаборатории, которую соорудил для тебя Леонард?

– По вечерам, – сказал Салсбери. – И по выходным. Кроме того, у меня накопилось множество неиспользованных отгулов – по болезни и за праздники. Я воспользуюсь ими, даже сумею распределить их на весь следующий год.

Клингер встал и подошел к элегантному, отделанному бронзой и стеклом бару-тележке, который слуга оставил в нескольких футах от кресел для отдыха. В его толстых волосатых руках хрустальные графины выглядели более хрупкими, чем были на самом деле. Налив очередную двойную порцию бренди, он спросил:

– А какую роль вы отводите мне в этой игре?

Салсбери ответил:

– Леонард смог достать ту компьютерную систему, которая мне необходима. Но он не может достать мне дискеты с записью файлов всех моих исследований на Си-Ди-Эй или программ, разработанных специально для меня. Мне нужно и то и другое, иначе компьютеры Леонарда ничего не стоят. Я бы мог сейчас, недели за три-четыре, сделать копии всех нужных мне записей в Брокерте, без того, чтобы быть застуканным. Но пусть я подготовлю все восемьдесят или девяносто магнитофонных кассет и распечатки на принтере длиною в пятьсот ярдов, а как я смогу их вынести из Брокерта? Выхода нет. Обстановка секретности, процедура входа и выхода – все это слишком сложно. Если только…

– Ясно, – кивнул Клингер. Он снова уселся в кресле и принялся за бренди.

Даусон, соскользнув на самый краешек своего кресла, сказал:

– Эрнст, ты же безоговорочный авторитет для службы безопасности в Брокерте. Ты знаешь об этой системе больше, чем кто-либо. Если в службе безопасности есть какое-то слабое место, то именно ты сможешь обнаружить его или создать.

Изучая Салсбери, как будто он представлял собой опасность, и стараясь быть мудрым, связываясь с таким явно никудышным типом, Клингер откликнулся:

– Так предполагается, что я должен позволить вам протащить около сотни магнитных записей высокосекретной информации и сложнейшие компьютерные программы?

Огден медленно кивнул.

– Ты сможешь это сделать? – спросил Даусон.

– Вероятно.

– И это все, что ты можешь сказать?

– Скорее всего, у меня получится.

– Этого недостаточно, Эрнст.

– Ну ладно, – сказал Клингер немного раздраженно. – Я смогу найти возможность.

Улыбаясь, Даусон кивнул:

– Я знал, что ты сможешь.

– Но если я сделаю это и меня схватят либо во время, либо после операции, меня сгноят в Ливенворте. Я тут недавно говорил об измене, так вот я вовсе не желал бы, чтобы это относилось ко мне.

– Никто и не говорит, чтобы ты становился изменником, – заверил Даусон. – Тебе не нужно будет даже видеть эти магнитные пленки, а уж тем более дотрагиваться до них. Так рисковать будет лишь сам Огден. Так что тебя нельзя будет обвинить ни в чем более серьезном, чем халатность или недосмотр в охране.

– Даже и в этом случае меня вышибут в отставку или уволят с минимальной пенсией.

Салсбери тяжело, прерывисто дышал. Рубашка у него намокла и прилипла к спине, как холодный компресс. Клингеру он сказал:

– Ты объяснил нам, что сумеешь это сделать. Но главный вопрос в том, сделаешь ли ты это.

Некоторое время Клингер молчаливо рассматривал свой стакан с бренди, наконец поднял глаза на Салсбери и произнес: