Помимо того что отец Кронин учился в Риме, он был толст. Ну если и не толст, то упитан, о чем свидетельствовали как его круглое лицо, так и светло-зеленые глаза, заглянув в которые отец Вайцежик, как ему показалось, увидел ленивую и слабую душонку. Сам отец Вайцежик был из костистых поляков, у них в семье не было ни одного толстого мужчины. Вайцежики вели свой род от польских шахтеров, эмигрировавших в США в начале века и всегда трудившихся либо на шахтах, либо на сталелитейных заводах, либо в строительстве — в общем, на тяжелых работах. Семьи Вайцежиков всегда были многочисленными, и нужно было много и упорно работать, чтобы не умереть с голоду, так что было как-то не до жиру. Стефан с детства представлял себе настоящего мужчину крепким, но сухопарым, с широкими плечами, толстой шеей и натруженными руками.

Но, к удивлению отца Вайцежика, Брендан Кронин оказался очень трудолюбивым человеком, без обычных для баловней римского колледжа претензий. Он был смышлен, добр и приятен в общении, не брезговал посещениями инвалидов, с удовольствием учил детей и собирал пожертвования. В общем, он оказался лучшим из помощников, которые были у отца Вайцежика за восемнадцать лет.

Вот почему его странная выходка в минувшее воскресенье и, соответственно, потеря веры, которая и обусловила этот позорный поступок, так угнетающе подействовали на отца Стефана.

Конечно же, он не терял надежды вернуть блудного сына в лоно церкви: начав свою карьеру как помощник всякого священника, попавшего в беду, он и теперь был призван исполнить эту благородную роль; воспоминание о юности вновь наполнило его ощущением своей особой миссии — приходить на помощь людям в тяжелую минуту.

Отец Вайцежик отхлебнул из чашки еще глоток кофе, и в этот момент в дверь постучали. Он взглянул на каминные часы — подарок одного из прихожан. Выполненные из позолоченной бронзы и инкрустированные красным деревом, с великолепным швейцарским механизмом, они были единственным украшением скромно обставленного кабинета. Здесь были только самые необходимые вещи, притом не очень удачно подобранные: мебель и потертый псевдоперсидский ковер. Часы показывали половину девятого, секунда в секунду, и, обернувшись к двери, отец Стефан сказал:

— Войдите, Брендан.

Отец Брендан Кронин выглядел столь же подавленным, как и в воскресенье, понедельник, вторник и среду во время их задушевных бесед в кабинете настоятеля о кризисе веры Кронина и поисках путей ее обретения вновь. Он был так бледен, что веснушки горели на его лице, словно искры, и на фоне темно-рыжих волос казались даже более яркими, чем обычно. Ступал он несколько неуверенно и тяжеловато.

— Присаживайтесь, Брендан. Кофе желаете?

— Благодарю вас, нет.

Брендан прошел мимо двух стульев в стиле «честерфилд» и «моррис» и плюхнулся в старое кресло.

Стефан хотел было спросить его, хорошо ли он позавтракал или ограничился сухариком с чашечкой кофе, но промолчал, не желая показаться излишне навязчивым своему молодому помощнику. Поэтому он перешел прямо к делу:

— Вы прочли то, что я вам рекомендовал?

— Да.

Отец Стефан освободил Брендана от всех обязанностей по приходу и дал ему несколько книг, защищавших существование Бога и опровергавших безумствующий атеизм, — все работы принадлежали перу авторитетных интеллектуалов.

— И вы поразмышляли над прочитанным? — спросил отец Вайцежик. — И нашли что-либо, что... могло бы вам быть полезным?

Брендан вздохнул и покачал головой.

— Вы продолжаете молить Господа наставить вас на истинный путь? Вам был знак?

— Да, продолжаю. Но никакого знака мне не было.

— Продолжаете ли вы искать корни сомнения?

— Похоже, таковых нет.

Отца Стефана все больше удручала несловоохотливость отца Кронина, такая замкнутость не была ему свойственна. Обычно Брендан был общителен и многоречив. Но после случившегося в воскресенье он ушел в себя, стал говорить медленно, тихо, короткими фразами, дорожа каждым словом, словно скупец лишней монетой.

— У ваших сомнений должны быть корни, — настаивал отец Вайцежик. — Должно быть какое-то зерно, отправной пункт, вы понимаете?

— Я понимаю, — едва слышно произнес Брендан. — Но дело в том, что его нет. Есть просто сомнение, и ничего более. Как если бы оно всегда было.

— Но ведь это далеко не так! Вы ведь на самом деле верили! Так когда же вы стали сомневаться? Вы говорите, что в августе прошлого года. Но что послужило толчком? Должно было что-то произойти, нечто необыкновенное, чрезвычайное, что изменило ваш образ мышления.

— Нет, — коротко ответил Брендан.

Отец Вайцежик едва не закричал на него. Он готов был встряхнуть его, ударить — лишь бы вывести из этого подавленного состояния. Но он терпеливо продолжал:

— Многие добрые священнослужители пережили кризис веры. А некоторые святые состязались с ангелами. Но у всех у них было что-то общее: они не вдруг, не в один момент теряли веру, сомнение тлело в них многие годы до того, как наступал кризис убеждений, и все они могли назвать обстоятельства, предшествовавшие возникновению сомнений. Например, смерть невинного младенца или благородной матери от рака или убийство, изнасилование. Почему Бог терпит зло в этом мире? Допускает войны? Причин для сомнений множество, и хотя учение церкви объясняет их все, оно не может утешить. Брендан, сомнение всегда исходит из особых противоречий между концепцией милости Божией и реальными человеческими горестями и печалями.

— Но не в моем случае, — возразил Брендан.

Мягко, но настойчиво отец Вайцежик развивал свою мысль:

— И единственный способ подавить сомнения — сосредоточиться на тех противоречиях, которые, возможно, лишают вас покоя. Нужно обсудить их со своим духовным наставником.

— В моем случае вера... она просто взорвалась во мне, ушла из-под ног, как пол, который казался прочным, но доски которого давно прогнили.

— Вас не тревожат несправедливая смерть, болезни, убийства, война? Словно прогнившие доски, говорите вы? Вера просто рухнула в одну ночь?

— Именно так.

— Ерунда! — воскликнул отец Стефан, вскакивая со стула.

Отец Кронин от неожиданности вздрогнул. Он вскинул голову и удивленно взглянул на отца Вайцежика.

— Просто бред собачий, — в запальчивости продолжал негодовать тот, повернувшись к собеседнику спиной и хмуря брови. Он отчасти хотел шокировать резкими выражениями молодого священника и тем самым вывести его из самопогружения и замкнутости; но и в не меньшей степени он был раздосадован нежеланием Кронина быть с ним откровенным; претило ему и безнадежное отчаяние помощника. И поэтому, глядя в окно, разрисованное морозом замысловатыми узорами и сотрясаемое порывами ветра, он сказал:

— Превратиться вдруг, без причины, из пастыря в атеиста вы не могли. Обязательно должны быть какие-то причины столь резких перемен в сознании, и вам не удастся меня в этом переубедить, отец Кронин. Не таите же их в своем сердце, взгляните правде в глаза, иначе вам никогда не выйти из этого скверного состояния духа.

Комната погрузилась в тягостную тишину.

Раздался приглушенный бой каминных часов.

Наконец отец Кронин сказал:

— Прошу вас, не сердитесь на меня. Я весьма уважаю вас и высоко ценю наши отношения, отец Стефан. И ваш гнев в придачу ко всему... для меня это уже слишком.

Довольный тем, что ему удалось пробить скорлупу упрямства и замкнутости отца Кронина, отец Вайцежик отвернулся от окна, быстро подошел к сидевшему в кресле собеседнику и положил руку ему на плечо.

— Я вовсе не сержусь на вас, Брендан. Я тревожусь за вас. Я беспокоюсь. Меня огорчает то, что вы не даете мне помочь вам. Но не более того.

— Отец мой, поверьте, — взглянул на него снизу вверх отец Кронин, — мне тоже очень нужна сейчас ваша помощь. Но что я могу поделать, если мои сомнения не коренятся ни в одной из перечисленных вами возможных причин? Я сам не понимаю, откуда взялось это безверие. Это остается для меня... чем-то таинственным.