Конечно, если взять более долгосрочную перспективу, скажем, период в двое-трое суток, то, надо думать, туннель стал бы поуже. А там уже постепенно новый лед нарастал бы на тех слоях, что облепили стенки, а чем тоньше становился бы капилляр, тем слабее бы действовали приливные волны. Да и шторм когда-то должен кончиться, а это чревато ослаблением прибоя. Так что, дайте срок, и туннель замерзнет. Во всяком случае, станет непроходимым. Не сплошным.

Но им-то какая разница? Им ни к чему туннель на двое-трое суток. Туннель им нужен сейчас.

Природа довольно-таки жестко обходилась с ними в течение последних двенадцати часов. А вот теперь, быть может, она решила поработать на них. Смилостивилась. Сжалилась немножечко.

Выживание. Точнее: жизнь.

Париж. Отель «Георг Пятый».

Шампанское «Моэ и Шандон».

И этот якобы ковбойский «Крейзи-Хорс-Салун».

Рита...

Можно выбраться. Только наверняка трудно придется.

Харри нацепил один из своих фонариков снова на пояс. Держа перед собой второй фонарик, он ловко юркнул назад и стал пробираться ползком по лазу между куполообразной каверной и днищем открытой расселины. Ему не терпелось как можно скорее дать сигнал товарищам. Пусть они спешно спускаются, чтобы начать отсюда свой мучительно-страдальческий путь к вызволению из ледового узилища.

Сидя за командным пультом, Никита Горов следил за экранами шеренги из пяти видеотерминалов, выстроившейся на потолке рубки. Сосредоточившись, он легко мог следить за разворачивающимися вычислениями — ряд результатов счета выражался в пространственных диаграммах и чертежах, — расчеты выполнялись пятью различными программами, которые непрерывно получали и сразу же обрабатывали все новые и новые данные о перемещениях лодки и айсберга, об их положении друг относительно друга, о скоростях и о прочих факторах, имеющих значение для расчетов.

— Чистая вода, — объявил техник, работавший с поверхностным эхолотом. — Льда над нами нет.

Горов, как ловкий наездник, сумел подвести «Илью Погодина» под дискообразную впадину длиной в полкилометра, зияющую в днище айсберга. Крыло подлодки вообще находилось прямо под жерлом разверзшегося на двенадцать метров туннеля, уходящего ввысь из центра впадины. По сути дела, они встали прямо под опрокинутой воронкой, выплавленной во льду, чтобы оставаться здесь до завершения операции.

— Скорость корабля равна скорости цели, — сообщил Жуков, повторяя то, что услышал через надетые на голову наушники — так ему доложили из машинного отделения и ходовой части.

Один из техников у левой стены подтвердил соответствие сигнализации сообщению первого помощника:

— Скорости совпали, и контроль.

— Курс — прямо по носу. И так держать, — приказал Горов.

— Есть так держать.

Не желая оглядываться, Горов хмуро смотрел в экраны видеодисплеев на потолке, так что казалось, что он разговаривает с экранами электронно-лучевых трубок, а не общается с командой.

— И следите во все глаза за этим дурацким диапазоном дрейфа.

— Чистая вода. Льда наверху нет.

Вверху, над их головами висело исполинское сооружение изо льда, оно там было, этот огромный остров там был, но лед, из которого состоял остров, не обнаруживался поверхностным эхолотом, потому что звуковые колебания, генерируемые эхолотом, не попадали непосредственно на лед. Вот и выходило, что льда над крылом подлодки как такового — непосредственно — нет. Звуковой луч упирался в жерло туннеля, разверзающееся на двенадцать метров в поперечнике в самой верхушке опрокинутой чашки или воронки, а отраженный звуковой луч регистрировал пустой зазор по всему пути своего следования, от поверхности до подлодки. И прибор показывал чистую воду на сто восемьдесят метров вверх. На этой, последней отметке туннель завершался, так сказать, впадая в ту пропасть, которую доктор Карпентер описывал лейтенанту Тимошенко.

Капитан медлил в нерешительности, не желая приступать к действию, не убедившись, что они заняли правильное, должное положение. Он изучал экраны видеотерминалов еще с полминуты. Увидев же, что скорость лодки настолько точно подогнана к темпу перемещения айсберга, насколько это вообще мыслимо для людей и созданной ими техники, он потянул на себя микрофон, чтобы произнести в него:

— Капитан вызывает рубку дальней связи. Выставляйте антенну, лейтенант.

Наверху, среди мачт, перископов и шноркелей, густо усеявших крыло «Ильи Погодина», лежала сеть с надежно закрепленными водонепроницаемыми алюминиевыми коробками. Они были привязаны нейлоновым шнуром, для надежности многократно резервированным, потому что какая-то часть из этих нейлоновых веревок будет срезана, если подлодка опять погрузится на двести с лишним метров.

Когда Тимошенко высвободил антенну и приготовил ее к пуску, из трубы с повышенным давлением, выпускное отверстие которой открывалось в крыле подлодки, выскочил гелиевый баллон в окружении роящихся пузырьков. Если все сработает должным образом — а до сих пор иначе не случалось, — то баллон стремительно пронижет черное море и выскочит из воды, вытащив за собой штырь многоканальной и многодиапазонной антенны. Как то и пристало разведывательному судну, «Илья Погодин» многократно выставлял эту антенну, развертывая ее по мере надобности не один раз за каждый год.

Восемь водонепроницаемых коробок наверху, на крыле лодки, правда, никак не относились к штатному оснащению боевого корабля. Эти коробки крепились к антенне дальней связи при помощи цепи из титанового сплава с очень тоненькими и мелкими звеньями и обеспечивающих дополнительную надежность пружинных зажимов. Когда вылетевший из трубы с избыточным давлением гелиевый баллон набрал высоту в шесть метров над крылом, он натянул цепь, она развернулась во всю длину и потащила за собой вверх прикрепленные к ней коробки. Тяга была настолько велика, что остающийся еще крепежный нейлон соскользнул с коробок и цепи, тем более что нейлоновые веревки крепились к крылу многочисленными узлами. Алюминиевые коробки, пустые внутри, обладали достаточной подъемной силой благодаря этой своей неполной загруженности, чтобы мгновенно оторваться от крыла и не слишком отягощать баллон.

Через какие-то секунды наполненный гелием шар поднялся на высоту в сто восемьдесят метров, потом еще сто шестьдесят метров, потом сто пятьдесят метров — в глубь этой опрокинутой над лодкой пустой чаши. Сто двадцать метров и дальнейший подъем. Вслед за баллоном всплывут и полупустые алюминиевые коробки. Сто шесть метров. Пузырьки воздуха, вырвавшиеся из трубы с избыточным давлением, давно отстали от антенны и сопровождающих ее алюминиевых коробок, потому что баллон взлетает куда быстрее, чем кислородные пузырьки. Достигнув высоты примерно в сто двадцать метров, баллон легко проскользнет во входное отверстие канала и начнет легко и без особенных усилий подниматься по долгому туннелю, таща за собой коробки все выше и выше и все быстрее и быстрее...

Склонясь над графиком, который рисовало перо самописца поверхностного эхолота, оператор сказал:

— Фиксирую частичное сопротивление продвижению по туннелю. Некоторые препятствия.

— Лед? — спросил Горов.

— Нет. Потому что препятствие поднимается наверх по туннелю.

— Так это коробки.

— Так точно.

— Получилось, — сказал Жуков.

— Вроде бы, — согласился капитан.

— Теперь, если эти полярники с Эджуэй найдут второй конец туннеля...

— То нам, значит, удалось справиться с самым трудным делом в нашей затее, — закончил за него Горов.

На экранах видеотерминалов мелькали, сменяя друг друга, цифры, изображения, цифры, изображения, цифры, фигуры, картинки, цифры...

Наконец опять ожил динамик-пищалка, и едва узнаваемый голос лейтенанта Тимошенко произнес:

— Антенна развернута. Баллон вышел на поверхность. Каковы будут дальнейшие распоряжения, капитан?