— Похоже на то, — согласился Клод, — но вряд ли это обстоятельство должны мы принять за какое-то поразительное откровение. Знаешь, Джордж, нам это может не очень нравиться, но так уж на этом свете ведется. Что поделаешь.

— Разумеется, это — шпионский корабль, — сказал Фишер. — А вот будь эта посудина из числа тех подлодок, что оснащены ракетами с ядерными боеголовками, будь это один из кораблей Судного дня, то они бы не посмели даже дать нам знать, что они где-то рядом. Им никто бы не разрешил нарушить секретность. Нам радоваться надо везению: это только хорошо, что корабль — шпионский и что они почему-то захотели договориться.

Лин был явно обескуражен вялой реакцией своих товарищей, но, похоже, не собирался успокаиваться, твердо решив внушить им верное понимание сложившегося положения вещей и, следовательно, равную степень обеспокоенности таковым. Сам-то он был до того встревожен, что это бросалось в глаза.

— Послушайте меня да подумайте хорошенько обо всем этом. Это — не просто шпионский корабль. — Его голос поднялся до визгливо высоких нот на последних словах. Ладони рук, которые он держал по швам, сжимались и разжимались, почти судорожно. — На судне — моторизованные плоты, да еще — боже милостивый! — у них есть снаряжение, чтобы закрепить этот самый спасательный буй, привязав его к какой-то точке на суше. Это значит, что лодка развозила лазутчиков и подрывников по разным чужим странам, а может, и убийц. И скорее всего она высаживала этих вредителей и на берега наших собственных стран!

— Убийцы и саботажники? Ну, это, пожалуй, уже натяжка, — лениво отозвался Фишер.

— Какая там натяжка! — горячо заспорил Лин. Лицо у него раскраснелось, и в этот миг ясно было видно, насколько важным и настоятельным кажется ему то, что он пытался втолковать остальным. Похоже, его волнение мешало ему заметить то, что действительно угрожало их существованию. Слушая его, человек впечатлительный мог бы и в самом деле подумать, что самая большая опасность — не убийственный мороз и не шестьдесят бомб с часовым механизмом, а русские, которые посулили избавление. — Убийцы и диверсанты, я уверен в этом более чем. Эти коммунистические ублюдки...

— Они уже не коммунисты, — заметил Роджер.

— В новом правительстве тоже немало преступных людей. Это те же самые старые преступники, а когда наступит подходящий момент, все вернется на круги своя. Неужели вы этого не видите? Неужели вы мне не верите? И все они — дикари, варвары, на все способные. На все, что угодно.

У Пита Джонсона, к удовольствию Харри, глаза стали совсем круглыми:

— Слушай, Джордж, я уверен, что Соединенные Штаты поступают точно так же. Это такая житейская правда, стандартные международные отношения. Русские — не единственный народ, подглядывающий за ближними и соседями.

Заметно содрогнувшись, Лин воскликнул:

— Это — не просто шпионаж, это — много хуже! И, как бы оно там ни было, нечего, будь оно все проклято, оправдывать и узаконивать этого «Илью Погодина»! — И он изо всей силы ударил левым кулаком в раскрытую правую ладонь.

Брайан поморщился, увидав этот жест, и глянул на Харри.

Хотел бы Харри знать, не эта ли рука — и не с этим же неистовым рвением — поднялась на льду на Брайана.

Осторожно дотронувшись рукой до плеча Лина, Рита сказала:

— Джордж, успокойся. Что ты такое говоришь? Что значит «узаконить»? Прости, но в твоих словах не много смысла.

Каким-то змеиным, плавным движением Лин мгновенно обернулся к Рите, словно его напугало ее прикосновение, и сказал:

— А ты не поняла, почему эти русские собираются нас спасти? Ты что, думаешь, что их тревожит наша гибель или наше выживание? Это им безразлично. Мы их не колышем. Их действия не зависят от каких-то там гуманных принципов. Что их интересует, так это только пропагандистская ценность ситуации. Они собираются нас использовать. В самом лучшем случае мы для них — пешки, так, подручное средство. Они хотят раздуть пророссийские чувства в мировой печати.

— Это чистейшая и совершеннейшая правда, — сказал Харри.

Лин опять обернулся к нему, надеясь, что сумел-таки хоть кого-то обратить в свою веру.

— Конечно, это — правда.

— По крайней мере, часть ее.

— Нет, Харри. Не частичная. Это — полнейшая правда. Вся правда. И нечего нам позволять им такое!

— Мы — не в том положении, когда можно выбирать и отказываться, — сдержанно заметил Харри.

— Разве что мы решимся остаться здесь. И умереть, — сказал Роджер Брескин. Его глубокий, низкий голос, пусть и лишенный каких-то аффектированных чувств, придал простенькой констатации фактов качества зловещего пророчества.

Пит не выдержал.

— Ты этого хочешь, Джордж? Ты что, всех чувств уже лишился? Или разума? Что, останешься тут умирать?

Лин словно опьянел. Он потряс головой: нет, мол.

— Но ты разве не...

— Нет.

— Не понимаешь...

— Что? Чего я не понимаю?

— Что они такое, кто они такие, чего они хотят? — Китаец проговорил эти свои вопросы так жалостно, что Харри стало неудобно за него, хотя появилось и какое-то сочувствие к бедолаге. — Они... они...

Пит решил дожать.

— Ты хочешь, значит, остаться тут и погибнуть? Это — единственный вопрос со смыслом и значением. Тут собака зарыта. Так ты что, умереть захотел?

Лин засуетился, беспокойно переводя взгляд с одного лица на другое, пытаясь отыскать хоть в ком-то признаки сочувствия и поддержки, а потом опустил глаза долу.

— Нет. Конечно, нет. Никому умирать не хочется. Я только... только... Виноват. Простите меня. — Он повернулся и пошел в дальний конец пещеры и стал там беспокойно ходить взад-вперед точно так, как это делал он несколько ранее, тогда, когда понял, что как-то не так повел себя с Брайаном.

Склонившись к уху Риты, Харри прошептал:

— А почему ты не потолковала с ним?

— Ах да, конечно, — произнесла она и растянула губы в подчеркнуто неестественной улыбке. — Мы могли бы обсудить международный коммунистический заговор.

— Ха-ха.

— Он — такой очаровательный собеседник.

— Рита, ты понимаешь, о чем я тебя прошу, — заговорщическим шепотом продолжал Харри. — Надо ободрить его, поднять его дух.

— Не уверена, что моих сил на то будет достаточно.

— Ну, если ты не сможешь, то уж точно больше никто не сумеет. Слушай, пошла бы к нему, рассказала бы ему, какие у тебя страхи, как ты справляешься с этой напастью изо дня в день. Ведь никому из них неизвестно, каково тебе приходится тут, они же не знают, что каждый день для тебя — новый вызов. Если Джордж об этом узнает, у него появится смелость и он сможет противостоять тому, чего он боится.

— Если это он долбанул Брайана, меня не колышут его страхи.

— Но мы не уверены, что это был Джордж.

— Если побиться о заклад, то я бы поставила лучше на него, а не на чудовище из озера Лох-Несс.

— Рита, прошу тебя.

Вздохнув, она смягчила свое сопротивление и, в конце концов, направилась в дальний угол пещеры, чтобы объясниться с Джорджем Лином.

Харри же присоединился к остальным, сгрудившимся неподалеку от выхода из пещеры.

Роджер Брескин вынул часы из кармана парки, расстегнув сначала «молнию» на кармане.

— Пять минут десятого.

— Меньше трех часов остается, — отозвался Клод.

— А что можно успеть за три часа? — стал размышлять вслух Брайан. — Неужто они сумеют и до нас добраться, и даже с айсберга нас снять за какие-то три часа?

— Ну, если они не успеют, — откликнулся Харри, решившийся хоть как-то смягчить тягостный момент, — тогда я и в самом деле за себя не отвечаю.

Эмиль Жуков вскарабкался на мостик не без усилий: руки его были заняты — он нес термос с горячим чаем и три алюминиевые кружки.

— Орудие собрали?

— Еще пара минут понадобится, — ответил ему Горов. Он держал в руках одну из кружек, пока первый помощник разливал чай.