— Но если отверстие выходит на днище или на окончание трещины — по-моему, лучше бы говорить о канале, скважине или туннеле, а не об отверстии — и, следовательно, есть путь с верхушки айсберга до его днища, то что вы скажете о предложении добраться до отверстия? Для этого вам придется спуститься в расселину, — сказал Тимошенко.

Вопрос ошеломил Харри. Уж слишком неожиданным было это предложение. Он сначала не понял, зачем всем им лезть в эту пропасть, куда он уронил свой снегоход.

— Если уж, по-вашему, нас надо загнать в расселину, то мы, конечно, могли бы подыскать кое-что другое на роль альпинистского снаряжения. Но какой в этом смысл? Мне непонятно, зачем затевать такое странное дело?

— Для того чтобы мы смогли снять вас со льдины. Вы бы прошли через этот туннель, а мы бы подобрали вас из-под айсберга.

Семеро товарищей Харри за его спиной уже пустились в шумное обсуждение этого предложения.

Он знаком попросил их успокоиться. А русскому радисту передал:

— Вы хотите сказать, что мы проходим через этот туннель и как-то оказываемся на подлодке? Но каким образом?

— В водолазном снаряжении.

— Но у нас нет даже акваланга.

— Зато у нас есть. — Тимошенко объяснил, как они собираются передать водолазные костюмы полярникам.

Харри, еще более чем прежде, был впечатлен изобретательностью русских моряков, но у него оставались сомнения.

— В прошлом мне приходилось плавать под водой. Я, конечно, не специалист в данной области, однако мне известно, что человек без специальной подготовки так просто водолазом не становится, пусть даже у него есть специальное снаряжение.

— У нас есть специальное снаряжение, — сказал на это Тимошенко. — И, боюсь я, придется вам сделать то, что надо, безо всякой специальной подготовки. — Следующие минут пять он потратил на подробное описание замысла капитана Горова.

Схема выглядела блистательной, изобретательнейшей, дерзновенной. И очень хорошо продуманной. Харри захотелось обязательно познакомиться с этим капитаном Горовым, просто чтобы поглядеть, что за люди способны на такие ошеломляющие мудрые идеи.

— Похоже, что все может получиться. Но очень уж рискованно. И, самое главное, нет гарантий, что расселина в самом деле открывается в дыру в днище айсберга. Может быть, мы и не сумеем отыскать выход из трещины в это самое отверстие.

— Такая вероятность существует, — не стал спорить Тимошенко. — Но это единственный остающийся у вас шанс. По сути дела, у вас нет иного выбора. До взрыва заложенной вами взрывчатки осталось полтора часа. За это время нам никак не успеть причалить спасательные надувные плоты к айсбергу, потом перебраться с них на айсберг, потом совершить восхождение по отвесной стене на верхушку айсберга, а потом еще и спустить вас вниз. Может быть, это и осуществимо, но только не за девяносто минут. Да еще в такой ветер. Сейчас поднялся такой ветер и он дует с кормы, задувая с обоих флангов. Это означает, что нам пришлось бы подводить плоты с носа, а это немыслимо, потому что гора изо льда движется на нас со скоростью в девять узлов.

Харри понимал, что все это так и есть. Нечто очень похожее втолковывал он Питу полчаса назад.

— Лейтенант Тимошенко, мне необходимо обсудить это предложение со своими коллегами. Предоставьте мне минуту, прошу вас. — Все еще припадая согбенным телом к радиостанции, Харри чуть-чуть повернул шею, обратив лицо к остальным, и спросил: — Ну?

Рите надо было бы бороться со своими фобиями, как никогда прежде, потому что на этот раз, если они, конечно, решатся, ей надо будет войти вовнутрь льда, спуститься подлед,причем достаточно долго вокруг нее будет лед со всех сторон. И все-таки именно она первой высказалась в пользу замысла:

— Не будем зря терять время. Разумеется, мы сделаем это. А что, прикажете сидеть тут и дожидаться смерти?

Клод Жобер одобрительно кивнул.

— Выбирать не приходится.

— У нас есть один шанс на тысячу выбраться живыми, — подсчитал Франц. — Но все-таки это не полная безнадега.

— Тевтонская мировая скорбь. Как и подобает германцу, — сказала Рита, ухмыляясь.

Несмотря на свое настроение, Фишер ухитрился выдавить из себя усмешку.

— Ты точно так же говорила, когда я беспокоился из-за землетрясения. Толчок мог ударить, прежде чем мы успели бы вернуться в лагерь.

— Считайте, что и я «за», — сказал Брайан.

Роджер Брескин поспешил кивнуть.

— И я тоже.

Пит Джонсон сказал:

— Я присоединяюсь к авантюристам. Теперь-то я понимаю, что взвалил на себя ношу не по силам.

Очень уж она неподъемная. Коль уж суждено выбраться из этой передряги целым, клянусь, свои вечера впредь я буду просиживать только дома за чтением хороших книг.

Повернувшись к Лину, Харри спросил:

— Ну, а ты, Джордж?

Очки у китайца были подняты на лоб, а маска опущена вниз, потому ничто не мешало разглядеть в его лице явное беспокойство: оно выражало оправдание.

— А если мы здесь останемся, а если мы не уйдем отсюда до полуночи, неужели не останется хоть какой-то вероятности уцелеть? Разве после взрыва не останется кусок льда, который нас выдержит? У меня раньше такое впечатление было, что мы вроде бы на это рассчитывали, — ведь никакой лодки не ожидалось. Ее и в помине не было.

Харри без обиняков ляпнул:

— Знаешь, если у нас есть хотя бы один шанс на тысячу выйти из этой переделки живыми, прими мы план капитана Горова, то уцелеть после полуночного взрыва нет даже одного шанса на миллион.

Лин кусал свою нижнюю губу с такой силой, что Харри не удивился бы, если бы увидел запекшуюся кровь на подбородке товарища.

— Так ты идешь с нами, Джордж?

Наконец Лин кивнул.

Харри снова взялся за микрофон.

— Лейтенант Тимошенко!

— Слушаю вас, доктор Карпентер.

— Мы решили, что если план вашего капитана и имеет какой-то смысл, то разве что потому, что возникла крайняя необходимость. Мы постараемся выполнить все, что потребуется, — если только это окажется выполнимым.

— Замысел осуществим. Мы в этом уверены.

— Мы должны торопиться, — ответил Харри. — Никакие адские силы не доставят нас, судя по всему, до края расщелины задолго до одиннадцати вечера. Значит, на все остальное у нас будет чуть более часа.

— Если все мы будем все время держать в уме то, что случится, да еще будем живо воображать этот неминуемый полуночный взрыв, то, уверен, мы прорвемся. Мы преодолеем все, что будет нам мешать — куда мы денемся. И времени хватит. Удачи всем вам.

— И вам удачи, — сказал Харри.

Через несколько минут они уже готовы были покинуть пещеру, но Харри так и не сумел связаться с Гунвальдом, который до сих пор не сообщил ему, что удалось найти в тех пяти шкафчиках. Что он только ни делал, чтобы выйти на станцию Эджуэй, но в ответ он слышал только треск электростатических помех и шипение пустого, безжизненного эфира.

Видимо, так и суждено им спускаться в глубокую расщелину, а затем пробираться по туннелю, не дознавшись, кто именно способен покуситься на жизнь Брайана Дохерти еще раз, если тому представится возможность.

Как ни старались разработчики хитроумного и сверхсложного оборудования дальней связи, никакие технические ухищрения не в силах были тягаться с теми помехами, что сопутствуют буре в полярных широтах, да еще в самый разгар жестокой зимы. Нельзя было поймать даже мощнейшую радиостанцию, вещающую с американской военной базы в Туле. Гунвальд переходил с одной частоты на другую, но на всех радиодиапазонах безраздельно царил шторм. Если и попадались в эфире какие-то обрывки звуков, которым можно было приписать несомненно человеческое происхождение, то это, разве, случайно пробившиеся фрагменты программ оркестровой и инструментальной музыки, да и те секунд через пять пропадали. Громкоговорители трещали статическими разрядами: вой, визг, скрежет, треск, — вот такой концерт беспорядочных звуков слышал Гунвальд, и хоть бы одиночный человеческий голос! Где там...