— Вы немедленно должны явиться в генеральный штаб в Ленинграде в распоряжение старшего офицера отдела кадров, — непреклонно сказал капитан и вручил ему конверт. — Здесь приказ и пропуск в главный штаб.

Гельдер взял конверт. Его позабавило это «немедленно». Ленинград-то шестьюстами милями южнее.

— Спасибо, товарищ капитан. Мне бы только принять душ и переодеться...

Он был в грязном хлопчатобумажном рабочем комбинезоне поверх толстого моряцкого свитера, которому полагалось быть белым. Уголком глаза Гельдер увидел, как к сходням только что подъехал и остановился грузовик. Грузовик, а не легковушка. Плохо.

— Времени на это нет, отправляйтесь сейчас же.

— Так точно, товарищ капитан. Мне бы только на секундочку, забрать экипировку из каюты.

— Вашу экипировку вам перешлют, — раздраженно сказал штатский.

— Вы свободны, лейтенант, — сказал капитан.

Сердце у Гельдера упало. Этот человек уже не затрудняет себя обращением «капитан», что обязательно по отношению к командиру корабля. Но с другой стороны, сказано, что он свободен. А в таком контексте можно уже обходиться и без этого обращения.

— Отправляйтесь же, — сказал штатский.

Для воспитанного на воинских ритуалах Гельдера было оскорбительным покидать корабль подобным образом, не имея возможности даже поговорить с офицерами, но он вновь отдал честь и быстро пошел к сходням. Его поприветствовал вахтенный, и Гельдер спокойно сказал:

— Передайте вахтенному офицеру, что я освобожден от должности, и дальнейшее командование осуществляется согласно уставу.

Когда он подошел к грузовику, то охраны там не оказалось, и приободренный этим, он устроился рядом с водителем вместо того, чтобы карабкаться в кузов. Водитель ничего не сказал, а быстро развернулся и с ревом выкатил из дока.

Двадцать пять минут спустя он был на борту обычного транспортного самолета; единственный пассажир среди груды клади без ярлыков. Шум стоял ужасный, сидеть было негде, да вдобавок и холодно. Он скрючился на резиновом спущенном спасательном плоту, заткнул в уши концы грязного носового платка и попытался немного поспать. В полудреме он подумал: и к чему такие хлопоты, пристрелили бы прямо в доке.

Все было кончено. Тринадцать лет, включая учебу в училище, учения, службу в море, почти все время на подлодках, и вот финиш. Ему пора было бы уже переходить на более современную подлодку, например, класса «Танго», да и очередное звание получить. Слишком долго он торчит на этой ступени. Худшее, что может случиться, это смерть. Но теперь, когда было потрачено столько сил на транспортировку его в Ленинград, такой исход казался уже маловероятным. Но все же лучшее, на что он может надеяться, это скорый воинский суд с каким-нибудь обвинением, понижение в звании и перевод в глухомань. Видимо, во Владивосток, шесть тысяч миль медленной скоростью, и до конца службы — офицер по погрузкам в доках. И быть ему самым старым лейтенантом в истории советского военно-морского флота. И он уснул, слишком измотанный, чтобы переживать.

Гельдер проснулся от того, что самолет плюхнулся на посадочную полосу. Чертов салага-пилот, подумал он. И немедленно вновь уснул и не просыпался, пока его не пробрал еще более холодный воздух, а чей-то голос без особого почтения выкрикнул его имя. Сержант КГБ в дверях самолета подзывал его взмахом руки, и когда смолкли моторы, голос его зазвучал неожиданно громко. Гельдер, окоченевший, сполз по стальному трапу и потащился за этим военным к огромному зданию. Было темно, и слегка моросило. Гельдер посмотрел на часы — только что перевалило за полночь. Они вошли в дверь, поднялись по нескольким ступеням, и Гельдер понял, что они находятся в здании ленинградского гражданского аэропорта. Они быстро двинулись по претендующему на современность, почти пустому зданию. В огромном терминале, помимо Гельдера и сержанта, находилась еще группа туристов, по виду западных, которые нерешительно улыбались под мрачными взглядами юных таможенников в опрятных мундирах с зелеными погонами. Взгляд Гельдера ненадолго задержался на хорошенькой юной девушке. Англичанка? Американка? Было бы время, разобрался. А там, куда его отправят, ему повезет, если он вообще найдет хоть какую женщину, не то что хорошенькую иностранку.

И вновь грузовик. По дороге в город Гельдер опять уснул, молчаливый сержант его не беспокоил. А проснулся, когда проезжали старое Адмиралтейство, ныне морское училище. В курсантские годы Гельдер занимался здесь электроникой.

Они въехали в большой сквер перед Зимним дворцом, ставшим теперь частью музея «Эрмитаж», и загрохотали по мокрым и сверкающим булыжникам к триумфальной арке, что вела к Генеральному штабу. Грузовик въехал под арку, повернул направо, миновал главный подъезд и остановился перед дверью, охраняемой одиноким часовым. Гельдер надорвал полученный в Мурманске конверт и выудил пропуск. Часовой внимательно изучил документ, затем кивнул, отдал честь и пропустил в дверь, слегка отворачивая нос от грязной одежды Гельдера. Гельдер почувствовал, что если бы не офицерская фуражка, этот часовой вообще мог бы не пропустить его. Внутри встречала молодая женщина в форме лейтенанта.

— Капитан Гельдер, пожалуйста, следуйте за мной, — коротко сказала она и двинулась по длинному коридору, освещенному в это ночное время лишь каждой третьей люстрой.

Итак, он снова капитан. А может, она и ошиблась. Он торопился за ней, как боявшийся заблудиться щенок, каблучки ее кожаных туфель постукивали по царскому мрамору, а его парусиновые башмаки, подбитые резиной, скрипели на твердой поверхности. Так они прошли чуть не километр, как он прикинул, мимо дверей кабинетов с официальными табличками. Им никто не встретился. Лейтенант свернула к просторной приемной и вошла в дверь с надписью «Старший офицер службы тыла». Сидевшая там за столом другая женщина кивнула ей, и она, не останавливаясь, прошла через приемную и постучала во внутреннюю дверь. Голос предложил ей войти. Она открыла дверь, подождала, пока пройдет Гельдер, проследовала за ним и мягко прикрыла дверь. Невысокий толстенький контрадмирал сидел за большим столом, изучая какой-то документ. Обвинение, надо полагать.

Гельдер вытянулся по стойке смирно и отдал честь.

— Товарищ адмирал, старший лейтенант Гельдер по вашему приказанию прибыл.

Адмирал глянул на него и вздрогнул.

— Выглядишь ты, как дерьмо, — сказал он.

— Виноват, товарищ адмирал, не было времени...

— Ну еще бы.

Адмирал вытащил из ящика письменного стола конверт и протянул его Гельдеру.

— Вы немедленно должны явиться в распоряжение командира, — он поколебался — особой бригады в Лиепае, — сказал он и, казалось, задумался. — Ну, может, и не немедленно. Час-другой роли не играют.

Он сунулся в стол, достал печать и подписал какой-то документ. Оторвал листок от блокнота и передал его тут же подошедшей женщине-лейтенанту.

— Отведите его в штабной склад, разбудите сержанта и подберите приличное обмундирование. Также организуйте ему душ и бритье.

Адмирал вновь полез в стол и достал бутылку водки и стакан. Налил горькой и предложил Гельдеру.

— Ну-ка, судя по тебе, не повредит.

Гельдер выпил и поставил стакан на стол.

— Большое спасибо, товарищ адмирал. Разрешите спросить.

— Не разрешаю, — отозвался адмирал. — Шагом марш отсюда.

Очевидно, воинского суда не будет, да и о понижении в звании помину не было. Итак, Лиепая. Какого черта им нужно от него в Латвии? Там не было подводных лодок. Балтийский флот базировался в Ленинграде и Балтийске, в Литве, ближе к польской границе. Значит, офицер по судоремонту в Лиепае. Во всяком случае, это не хуже, чем Владивосток. И уж в любом случае, он оказывается чуть ли не дома, что очень необычно. Офицеры из таких республик, как Эстония, Латвия и Литва, без исключений назначались служить в другие части Советского Союза. Политбюро не доверяло независимой позиции этих людей. Они были недостаточно русскими, и молодежь оттуда, проходившая службу в вооруженных силах, направлялась в места, где она могла бы русифицироваться и выйти из-под влияния националистических настроений.