Оно представляло собой сгусток чистой энергии. Не было материальным субъектом, но обладало невероятной силой. Никакой формы, одна только сила. Никакого тела, только сознание и воля… и маниакальная жажда мести и крови.
Он не мог обнаружить психогейст на расстоянии.
И если бы психогейст нашел его, с ним не смог бы справиться ни он, ни кто бы то ни было.
Однако он никогда не был фаталистом и не собирался становиться им теперь, не мог принять как должное безнадежность ситуации, в которой оказался. Обняв себя руками, дрожа всем телом, прижимаясь спиной к защищающему его от ветра гранитному выступу, Толбек всматривался в лежащий внизу лес, напрягал слух, но слышал лишь те звуки, причиной которых мог быть только ветер, и говорил себе снова и снова, что Оно не сможет прийти сюда, не найдет его, не разорвет на части.
Неподвижность приводила к тому, что тело выделяло меньше тепла, и уже через несколько минут холод начал вгрызаться в него. Его трясло, зубы стучали, и он вдруг осознал, что не может сжать пальцы в кулак. Кожа стала не только холодной, но и сухой, губы трескались, кровоточили. От жалости к себе Толбек заплакал, и слезы собирались на усах и бороде, где и замерзали.
Как же ему теперь хотелось, чтобы он никогда не повстречал Дилана Маккэффри и Вилли Хоффрица. Ведь тогда он бы не увидел ни серой комнаты, ни девочки, которую научили находить дверь в декабрь.
Кто бы мог представить себе, что эти эксперименты выйдут из-под контроля и Оно сможет вырваться на свободу?
Внизу что-то двигалось.
От неожиданности Толбек набрал полную грудь холодного воздуха, который обжег горло и легкие.
Что-то трещало, ударялось, ломалось.
Олень, решил он. В этих местах хватало оленей.
Но это был не олень.
Он продолжал прятаться за гранитным выступом, надеясь, что там его не найти, хотя и знал, что лишь обманывает себя.
Что-то застучало внизу. Странный звук нарастал, приближаясь. А потом что-то маленькое и твердое ударило Толбека в грудь, отскочило, упало на замерзшую землю.
Посмотрев вниз, в лунном свете он увидел, что это голыш.
Снизу злобное Оно бросило в него голышом.
Вокруг все стихло.
Оно играло с ним.
Опять внизу что-то застучало. Его ударило второй раз, не сильно, но сильнее, чем первым голышом.
Он увидел, как второй голыш, белый, размером побольше, тоже упал на землю. Теперь он понял, что за стук доносился до его ушей. Голыши поднимались по склону прыжками, ударяясь и отскакивая от камней побольше.
Психогейст обладал завидной точностью.
Толбеку хотелось убежать. Но сил уже не было.
В отчаянии он посмотрел направо, налево. Даже если бы силы и появились, бежать было некуда.
Он вскинул глаза к небу. На него смотрели холодные и яркие звезды. Никогда небо не выглядело таким враждебным.
Он понял, что молится. Молится богу. Он не молился уже двадцать лет.
Внезапно стук многократно усилился, армия голышей поднималась по склону, десятки, может, сотни маленьких камешков. Стук набирал силу, казалось, что град барабанит по бетонным плитам. Туча камней поднялась над гребнем, поблескивая в бледном свете луны, и понеслась на Толбека, обрушилась на голову, лицо, руки, тело. Ни один из голышей не летел со скоростью пули или даже в два раза медленнее. Нет, скорость всех была невелика, но каждый удар все равно вызывал боль.
На этом гребне, на этом склоне закон всемирного тяготения более не действовал, во всяком случае, для маленьких камешков. Они поднимались вверх, сотни и сотни, и обрушивались на него. Он подтянул колени к груди, уткнулся в них лицом, закрыл голову руками. Старался вжаться в гранитный выступ, но голыши все равно находили его.
Время от времени в него ударял камень, размером значительно превосходящий голыш. И всякий раз он вскрикивал от боли, потому что по силе удар такого камня превосходил удар кулаком.
Тело покрыли кровоподтеки и синяки. Он подумал, что один из камней сломал ему левое запястье.
Музыка, что гремела на склоне, мерный перестук барабанных палочек, изменилась: в нее вплелись тяжелые, грохочущие удары. Теперь, помимо голышей, к гребню поднимались не только камни, но, похоже, и валуны. Что-то, чего он не мог увидеть, собиралось забить его до смерти камнями, и он более не молился — кричал. И однако даже сквозь крики он слышал ужасающий грохот валунов, которые катились вверх по склону к гребню.
Создавалось ощущение, что поверхностный слой склона целиком оторвался от земной коры, но, вместо того чтобы сползти вниз, нарушая все законы природы, двинулся в обратном направлении. Под ногами Толбека твердый гранит ходил ходуном. При ударе о землю каждого поднимающегося по склону валуна выделялась энергия, равная взрыву гранаты.
Он кричал во всю мощь легких, но не мог слышать себя за чудовищным грохотом поднимающейся к гребню лавины. Валуны взлетали над гребнем и падали вокруг него. Некоторые с такой силой, что разлетались вдребезги. Осколки впивались в него, рвали кожу и плоть, но ни один валун в него не попал, не раздавил в лепешку, как он того ожидал. Два, три, полдюжины, десяток валунов навалило рядом с гранитным выступом, а его, Толбека, поранило только осколками.
А потом все стихло.
Толбек ждал, затаив дыхание.
Но тут холод напомнил о себе. И ветер.
Пустив в ход руки, Толбек убедился, что оказался в каменном гробу. Одна из стен — гранитный выступ, три другие и крыша — валуны. Слишком тяжелые, чтобы он мог их раскидать. В стенах хватало щелей, в некоторые даже проникал лунный свет, во все — ветер, но ни в одну Толбек не мог просунуть даже руку, не говоря уже о том, чтобы пролезть через нее, выбраться на свободу.
И пусть в воздухе недостатка не было, Толбек понял, что похоронен заживо.
На мгновение его охватил ужас, а потом он подумал о том, что случилось с Маккэффри, Хоффрицем и некоторыми другими, и такая смерть показалась ему почти милосердной. Холод опять начал донимать его, ледяными зубами впиваясь в кожу, мышцы, кости. Но это должно было пройти, и быстро. Несколько минут, и тело онемеет, и на этот раз онемение будет только нарастать. Кровь уже начала отступать от поверхности тела, от замерзающей кожи, в отчаянной попытке сохранить жизненно важные внутренние органы. Уменьшилось и поступление крови в мозг до минимума, поддерживающего его жизнедеятельность, и Толбека потянуло в сон. Он понимал, что от этого сна ему уже не проснуться. Но умереть во сне — не так уж и плохо. По сравнению с тем, как погибли Эрни Купер и остальные.
Толбек расслабился, смирившись с неизбежным. Он боялся смерти, но теперь не возражал против того, чтобы встретиться с ней лицом к лицу, потому что знал: боли не будет.
Если не считать посвиста ветра, в ночи царила тишина.
С большим трудом Толбек свернулся калачиком в своей могиле и закрыл глаза.
Что-то ухватило его за нос, дернуло, вывернуло с такой силой, что из глаз брызнули слезы.
Он отмахнулся правой рукой, ударив воздух.
Что-то оторвало ему ухо. Что-то невидимое.
— Нет! — взмолился он.
Что-то сильно ударило в правый глаз, боль пронзила голову, и он понял, что его ослепили, пока только на один глаз.
Психогейст проник сквозь щели и составил ему компанию в каменной, продуваемой ветром могиле.
Толбеку стало ясно, что смерть его не будет легкой.
Ночью Лаура проснулась и не сразу поняла, где находится. Янтарный свет тусклой лампы создавал странные и угрожающие тени. Она увидела, что рядом стоит вторая кровать. На ней, полностью одетый, спал Дэн Холдейн.
Мотель. Они спрятались, укрылись в номере мотеля.
Все еще с затуманенным от сна рассудком, с закрывающимися глазами, она повернула голову, посмотрела на Мелани и поняла, что девочка разбудила ее. Температура воздуха в комнате резко понижалась, а Мелани ворочалась под одеялом, слабо постанывала, что-то бормотала в страхе.
И в комнате… что-то находилось, что-то совсем не человеческое, иное, невидимое, но явное. Его присутствие Лаура ощущала куда более отчетливо, чем когда оно дважды врывалось на кухню в ее доме или ранее появлялось в этой самой комнате. Она только-только проснулась, а потому главенствующую роль еще продолжало играть подсознание, которое куда более открыто для восприятия самых фантастических концепций, чем сознание, такое же консервативное и во всем сомневающееся, как небезызвестный Фома. Теперь же, пусть Лаура и понятия не имела, что это такое, она почувствовала, как это «что-то» двинулось через комнату и зависло над Мелани.