Маленький пятачок, отведенный для танцев, был уже переполнен. Он увидел свою дочь и сына Мелвиллов, энергично скачущих в каком-то подобии ритуальной пляски. Щеки Стеф пылали, глаза сияли. Как правило печально опущенные уголки ее рта были растянуты до ушей, и впервые за долгое время Тимоти видел ее по-настоящему веселой. Месяц назад этого хватило бы, чтобы сделать его счастливым.

Рили, в одной руке державший пивную кружку, помахал ему от бара. Тим присоединился к нему и тут же получил тычок локтем под ребра.

— Хороша как картинка, правда?

Это действительно было так, хотя Тимоти сомневался в своем выборе, пока Стеф не появилась к обеду. Она подошла, не поднимая глаз, словно боялась, что свалится с босоножек на высоких каблуках, и обвила руками его шею.

— Спасибо, папа, — прошептала Стеф, и Тимоти почувствовал, как у него странно стеснило дыхание. Он — отец этой прекрасной молодой незнакомки, которая пахнет цветами и кажется такой взрослой с заколотыми вверх волосами?!

— Да, — сказал он Рили, — бордовый цвет действительно ей к лицу.

— Я говорю не о Стеф, парень, и ты отлично понял меня. — Рили остановил взгляд на Лилиан, и Тимоти невольно последовал его примеру.

Она сидела с другими гостями на диване у камина, оттуда доносился ее теплый, веселый смех. Тим хотел запечатлеть в памяти черты этого лица для тех дней, когда она вернется в свой более изысканный мир и у него не останется ничего, кроме воспоминаний об этом Рождестве.

— Почему бы тебе не перестать мучить себя и не пригласить ее потанцевать, пока кто-нибудь другой не перебежал дорожку? — предложил Рил и.

— Потому что она, пожалуй, даст мне от ворот поворот, — ответил он, зачарованный игрой оттенков ее платья, переливающегося то голубым, то зеленым, то пурпурным, когда она поводила плечами или двигала головой, при этом к цветовому великолепию добавлялось сверкание драгоценных камней, покачивающихся в ушах. — Мы не в лучших отношениях.

— Рассказывай! И как долго ты продержишься, Тим?

Тот переминался с ноги на ногу.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

Рили крякнул.

— Проклятье! Возможно, я и не семи пядей во лбу, но могу сказать, когда мужчина и женщина подходят друг другу, как две половинки одного яблока. И сейчас я вижу этих двоих, которых разделяют только тридцать футов пола.

— Ты ошибаешься, — проронил он. — Я не могу дать ей того, что она хочет.

Последовало мгновение удивленного молчания, а затем Рил и тихо спросил:

— Хочешь сказать, что уже выяснил это? Ах я старый дурак! Ничего удивительного, что ты чувствуешь себя подавленным.

Тим сжал руки в карманах пиджака и пробормотал:

— Я чувствую себя как подонок, если уж хочешь знать.

— Наверное, так и поступил, не сомневаюсь. Твоя проблема в том, что ты слишком долго был один. Пора начинать новую жизнь, сынок.

— Может быть, но только не с ней.

Тимоти мрачно кивнул на Лилиан, танцевавшую теперь с Виктором. Она затмевала всех в этой комнате своей элегантностью и стильностью. И если она не родилась принцессой, ей следовало бы быть ею.

— Откуда ты знаешь? — поинтересовался Рил и. — Ты хоть раз пробовал предложить ей?

— Нет… Послушай, мы и знакомы-то всего неделю!

— Но это ведь не помешало тебе прыгнуть к ней под одеяло, не так ли? И не трудись отвечать, потому что по вселенской печали в твоем взоре, я могу догадаться об этом и без описания подробностей. Но вот что я тебе скажу: в мои дни мужчина чувствовал себя обязанным сделать женщине предложение, после того как его трусы оказывались в ее спальне отдельно от него.

— И чаще всего жалел об этом всю жизнь. — Тимоти раздраженно провел рукой по волосам. — Пошевели мозгами. Рили. Даже если я окажусь настолько глуп, что предложу ей поселиться здесь, неужели ты думаешь, что ее устроят здешние условия? Ты представляешь ее себе пашущей, как это приходилось Морин?

— Нет. И если именно это ты хочешь ей предложить, у тебя еще меньше между ушами, чем я думал, Тим. Потому что она не Морин, она — это она, и если тебе этого недостаточно, тогда действительно: ты подонок, и тебе необходимо объяснить ей свое поведение.

Рили прав больше, чем мог бы предположить, сокрушенно вздохнул Тимоти. Она заслуживает хотя бы того, чтобы узнать, почему он произнес имя Морин прошлой ночью, когда единственной, о ком он думал, была женщина, лежавшая с ним в постели.

Но улучить момент, когда Лилиан будет одна, оказалось не проще, чем поймать бабочку в летнем саду. Она порхала с места на место, танцуя и улыбаясь всем, кроме него. Как бы решительно он ни двигался ей навстречу, она каждый раз умудрялась ускользнуть от него в другой конец гостиной.

— Хорошо же, Лилиан, — пробормотал Тимоти себе под нос. — Будем играть по твоим правилам… Пока.

Около половины двенадцатого музыканты стали складывать инструменты, а гости потянулись в гардероб за пальто и ботинками, чтобы отправиться на ночную рождественскую службу. Лилиан вышла под руки со Стеф и младшим Мелвиллом, словно стараясь ими огородиться от него.

Прекрасно, подумал Тим, я могу и потерпеть. Но так или иначе, мы выясним наши отношения еще сегодня.

Возможно, если бы ее так не тронула безыскусная красота деревянной часовни и ночной службы, она была бы более внимательной к окружающему потом, когда все стали выходить в темноту рождественского утра. Но в своем приподнятом и несколько отстраненном настроении она не заметила Тимоти, стоявшего в тени двойных дверей и внезапно оказавшегося рядом с ней на ступеньках.

— Мне нужно кое-что вам сказать, — тихо проговорил он, преграждая ей путь.

— Как, прямо здесь и в такое время? — подозрительно спросила она. — Это невозможно!

Но Тимоти был непреклонен.

— Здесь и сейчас, Лилиан.

Она вздохнула, не скрывая нетерпения.

— Хорошо, сейчас, если вы настаиваете. Но поскольку нам все равно идти в одном направлении, вы можете сказать это по дороге домой.

— Нет. Вокруг слишком много людей, а я не хочу, чтобы нас подслушали. В любом случае… — он показал большим пальцем через плечо на открытую дверь часовни, — я должен все здесь закрыть, прежде чем отправляться спать.

Она чувствовала себя как овца, отбитая от стада волком. Остальные уже рассеялись; те, кому надо было возвращаться в главное здание, пошли направо, а жившие в гостевых домиках — налево. И никто не обернулся, чтобы посмотреть, идет ли она следом.

— Давайте войдем внутрь, — сказал Тимоти, беря ее за руку. — Здесь слишком холодно. И на тот случай, если вам интересно, скажу: у меня нет никаких задних мыслей.

— Еще бы! — воскликнула Лилиан, стряхивая его руку. — Часовня — неподходящее место для соблазнения.

— Согласен.

Усевшись на краешек ближайшей скамьи, она сложила руки на коленях и вопросительно посмотрела на своего спутника. Однако тот не спешил продолжать.

— Итак, Тимоти, — сказала она, когда напряжение стало невыносимым, — я здесь, и я вас слушаю. Неужели то, что вы хотели сказать, так важно, и нельзя было потерпеть до утра?

— Я хотел еще раз сказать вам, как сожалею о… случившемся прошлой ночью.

— Вы уже говорили это. Повторяться…

— И объяснить свою реакцию. Это было нечто большее, нежели простая, сорвавшаяся с языка оговорка. — Он засунул руки в карманы куртки, которую надел поверх вечернего костюма, и мрачно уставился на простой деревянный крест, висевший на стене над покрытым столом, служившим алтарем.

Через какое-то время Тимоти заговорил снова:

— В каком-то смысле вы виноваты в том, что это случилось.

— Я виновата? — с негодованием повторила Лилиан.

— Если бы вы оказались такой, как я ожидал…

— А чего вы ожидали? Более изощренной партнерши, лучшей любовницы?

— Женщины более… искушенной. — Словно не в силах смотреть ей в глаза, говоря то, что собирался сказать дальше, Тимоти принялся ходить по часовне и гасить свечи. — Вы можете отрицать это сколько угодно, Лилиан, но я был вашим первым мужчиной, и именно из-за этого я снова ступил на дорогу, по которой, как думал, никогда больше не пройду. Видите ли, Морин тоже была девственницей.