— Я открыла маленький магазинчик в лучшем районе города. Надо сказать, это была самая демократичная антикварная лавка. Выполняя заказы клиентов, я не жалела труда — моталась по всей Европе в поисках самых невообразимых предметов. Симон обучил меня всем секретам мастерства, а реставрационная мастерская при магазине была уже моей идеей. Там же делали прекрасные копии. Дело процветало, потому что мы предлагали то, чего нельзя было найти в другом месте. Клиентура, переданная мне Симоном, разрасталась — за счет музеев, коллекционеров из самых высших слоев общества. Со временем я открыла еще одну лавку в Париже, а когда та тоже стала пользоваться успехом, другие — в Женеве, Лондоне, Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. В Анкоридже я надеюсь выполнить заказ клиента, устроившего в своем замке музей, посвященный освоению отдаленных земель. Требуются карты, навигационные приборы, предметы быта. Отчасти поэтому я и решила провести Рождество здесь, таким образом сбив одним камнем двух зайцев.

— Ты хотела сказать — убить двух зайцев одним… Проклятье, какая разница, что ты имела в виду! — Тимоти словно очнулся и замотал головой, как собака, отряхивающаяся от воды. — И как много людей знают историю Лилиан Моро, — учитывая, конечно, что это твое настоящее имя?

— Настоящее. Фальшивы только внешние ухищрения. А что касается других людей, то все обо мне знаешь только ты.

— Понимаю. — Он налил себе еще кофе, щедро плеснув туда бренди, насвистывая отошел к окну и уставился в темноту.

Она наблюдала. Она ждала. Она чувствовала напряжение, едва не звеневшее в воздухе и кольцами сжимавшееся вокруг нее все сильнее и сильнее. Ей хотелось бы увидеть лицо Тимоти и по нему, возможно, хоть немного понять, что творится в его душе.

Когда Лилиан почувствовала, что больше не в силах терпеть неизвестность, он снова заговорил:

— Ну что ж. Я думал, что все на свете понимаю. Все казалось мне простым и прямолинейным. Но выясняется, что это не так, а? И вещи на поверку оказываются совсем не тем, чем кажутся. Так что, по-вашему, нам делать дальше, мисс Мастер Иллюзий?

— Ты спрашиваешь у меня? — изумилась Лилиан.

— А у кого же еще? Я мужчина с ребенком, привязанный к одному месту. Разве я могу предложить что-нибудь, хотя бы отдаленно похожее на твою увлекательную и захватывающую жизнь?

— Ты собираешься что-то предлагать мне? — тупо переспросила она. — Но почему? Ты ведь считал, что я тебе не подхожу, даже когда верил в мою респектабельность. Почему же изменил свое мнение теперь, когда узнал, что я не более чем мираж, повисший в жарком воздухе над зловонными трущобами, которые тебе и во сне не могли привидеться?

— Будь я проклят, если знаю это! — угрюмо проговорил он. — Одно могу сказать: у меня будет прорва времени подумать об этом, когда ты уйдешь из моей жизни.

— Ты непоследователен, Тимоти.

— Знаю. Но и все, что я испытываю к тебе, лишено какого-либо смысла и логики.

— Тогда что же есть в твоих чувствах ко мне, любимый? — спросила она, отваживаясь подойти к Тимоти, если уж он не подходит к ней.

— Страсть, и одержимость, и секс, — сердито проговорил он, — уравновешиваемые жгучей потребностью давать, понимать, защищать. Стремление измениться, стать лучше. Жажда, такая сильная, что от нее пересыхает в горле. Пустота, которую ты одна можешь заполнить.

Тимоти казался истерзанным, изможденным.

— Хочешь сказать, что все еще… любишь меня, после того что узнал?

— Нет, — рявкнул он, — я хочу сказать, что терпеть не могу квашеную капусту и арахисовое масло! Конечно, я говорю о том, что люблю тебя, как это ни печально!

— И…

— И ничего! Я только что вывернул перед тобой наизнанку всю душу! Разве этого недостаточно?

— Нет, — тихо сказала Лилиан. — Боюсь, что нет.

Она ждала, что он спросит, чего же еще ей нужно, но вместо этого услышала:

— Мне бы следовало об этом догадаться. Владелица международной корпорации и обремененный мелкими заботами, связанный по рукам и ногам папаша с дочкой на руках — неважное… невозможное сочетание. Так ступай туда, откуда пришла, Лилиан, и забудь эти последние дни. А я тем временем постараюсь последовать своему же совету и забыть о том, что я вообще встретил тебя.

Он вышел из хижины и закрыл за собой дверь.

Воздух снаружи обжигал лицо и легкие. Значит, подумал Тимоти, съеживаясь от холода, так тому и быть. Иллюзии рассеялись, и я снова очутился там, откуда мы с ней начали танцевать. То есть нигде.

Возможно, это было и к лучшему. Ведь то, что происходило с ними, было сродни химической реакции, которые ужасно быстротечны. Ему следовало бы испытывать облегчение и удовлетворение оттого, что мир обратно встал с головы на ноги, что еще раз подтвердилась прописная истина: построить прочные отношения на основе миража невозможно. Он не уставал повторять себе это с той минуты, как впервые увидел Лилиан, однако ни на йоту не ослабил своей одержимости.

Буря прошла, и небо было усыпано звездами. Цвета, казалось, ушли из природы. Черные, как плакальщицы, деревья, стояли, словно в оцеплении вокруг призрачно-серых в этот предрассветный час горных вершин. Чувствуя себя более одиноким, чем когда-либо в жизни, Тимоти посмотрел на небо, такое высокое, спокойное и равнодушное. Доигрывай свою маленькую драму, казалось, говорило оно. Меня это не трогает.

— Меня тоже, — пробормотал он. С какой стати? У него есть все, что действительно чего-то стоит, — курорт, несколько друзей и, самое главное, Стеф.

«Ты прячешься за Стефани… без нее тебе пришлось бы подумать о собственных желаниях», — как-то сказала ему Лилиан. Он взглянул на снег, сверкавший в свете окна как фальшивые бриллианты, и выругался с несвойственной ему витиеватостью. Неужели ему предстоит прожить остаток жизни, на каждом шагу спотыкаясь о напоминания о ней?

Он услышал, как за спиной отворилась дверь и шаги Лилиан легонько проскрипели по крыльцу. Она остановилась рядом, и некоторое время они молча наблюдали за облачками пара, вылетавшего из их ртов.

Наконец она сказала:

— Я не хочу становиться любовницей, которая время от времени встречается с тобой где-то на полпути от Европы к Аляске, где нас никто не знает. Я не хочу этого ни для себя, ни для Стефани. Ты должен любить меня достаточно для того, чтобы жениться.

— Кто говорит о женитьбе? — ошеломленный выпалил Тимоти.

— Я. Потому что кто-то должен об этом сказать, а ты, похоже, не собираешься.

— Тебе бы сначала следовало выяснить, на что ты себя этим обрекаешь, — сказал он, чувствуя, как по телу разливается тепло, растапливающее ледяной холод, до сих пор сковывавший его. — Как следует выяснить, Лилиан! Потому что выйти за меня замуж означает взвалить на себя такой ворох забот, от которого большинство женщин сбежало бы за тридевять земель. Я не говорю, что мне нужна женщина, которая ради меня оставит все, но я абсолютно уверен, что она должна быть в большей степени женой, чем деловой светской штучкой, кружащейся в вихре дел и развлечений. Я, возможно, ем рыбу не той вилкой, но я и не стремлюсь попасть в элитные круги, даже если и обращаюсь на «ты» к кому-то, кто делает это правильно.

Он остановился только для того, чтобы перевести дыхание, потому что знал: если не выпалит все единым махом, то поддастся искушению ограничиться полумерами. Но, поступив так еще раз, снова вынужден будет расплачиваться за это чувством вины и сожаления.

— Это еще не все. Когда я свободен от работы, лучший отдых для меня — это разжечь костер перед домом и приготовить с Рили барбекю. Я не возражаю против путешествий время от времени, но когда это превращается в погоню за горизонтом, когда ты везде, а твой дом нигде, — то увольте. Здесь мое место под солнцем, место, которое я называю домом и в котором хочу провести большую часть жизни.

— А тебе не хотелось бы послушать, что нужно мне? — спросила Лилиан с изрядной долей иронии. — Это представляет для тебя хоть какой-то интерес?