Она посмотрела ему в лицо.

— Андрей, я не хочу играть втемную. Я хочу знать все.

Он поудобнее устроился в мягком кресле, накрытом оранжевым пледом, и посмотрел ей в глаза. Они были настороженные, зеленовато-серые. Красиво вырезанные ноздри маленького носа трепетали. Губы были плотно сжаты.

— Вы узнаете. Все. Даже больше того, что на самом деле хотите узнать, — добавил он низким вибрирующим голосом, а сам уставился на статуэтку на комоде. — «Лучшей актрисе». Я думаю, это про вас. Вы играете свою роль не меньше, чем на «Оскара». Слушайте, у вас как-то очень вкусно пахнет.

— Вытяжка плохо работает, — бросила Ирина.

— Но вы ведь не станете говорить, что этот запах идет не из вашей кухни? По-моему, вы здорово готовите.

— Набиваетесь на ужин?

— Да, на очень, очень поздний ужин.

Она встала и махнула рукой.

— Пойдемте.

Она положила фасоль на тарелку и подумала: все идет так, как она и предполагала. Разве не для него, на самом-то деле, она готовила еду ближе к ночи?

Ирина смотрела, как он ест, и, надо сказать, ей это нравилось. Аккуратно, не жадно, хотя было видно, что он на самом деле проголодался. Она терпеть не могла мужчин, которые, подцепив на вилку слишком много, теряют еду на пути ко рту, или крошат хлеб на скатерть. Андрей ел неправдоподобно идеально для мужчины, именно так она учила держаться за столом Петрушу. Что ж, она преуспела и в этом, с удовольствием похвалила она себя.

— Теперь, Ирина, вы все поняли? — Он закончил свой рассказ, а она молчала, глядя в окно машины. Они уже выехали за город, впереди темнела дорога, слабо виднелась обочина, никакого света в домах.

Вот уж точно, никогда не знаешь, во что вляпаешься. Могла ли она подумать, что станет невольной участницей расследования? Причем на самом ответственном участке? Более того, явится причиной проблем и очень больших, в тот самый миг, когда труба уже возле самых губ и остается лишь подуть в нее, чтобы сыграть победу! Трудно выстроенная схема подвела, но разве дело в ее доверчивости? Только ли в ее доверчивости?

— Послушайте, Андрей, я все никак не могу понять одного: почему вы приехали так поздно? Почему он перехватил меня? Если и вы получили от Ольги сигнал?

Андрей тяжело вздохнул.

— Я даже приготовил картонку, на которой очень красиво, поверьте, написал вашу фамилию. — Он покачал головой. — Все мы не без недостатков. — Он усмехнулся. — Я мог бы сейчас не говорить вам правду, но скажу: я опоздал. Банально, примитивно. Но опоздал.

Она кивнула.

— Спасибо за искренность.

— Может быть, окажись на вашем месте кто-то другой, я бы не признался.

— А… в чем дело?

— Вы хотите узнать, чем отличаетесь от других?

— Да, хочу.

— Вы сами прекрасно это знаете.

— Нет, не знаю.

— А вы подумайте.

— Вероятно, тем, что я совершенно посторонний в деле человек, и было бы нечестно с вашей стороны…

— Стоп. Не надо морали. Ее нет в этом деле. С позиций морали здесь все неправильно. Даже вы вовлеклись во что? В обман. В самый натуральный банальный обман.

— То есть?

— Как? Вы на самом деле полагаете, что не участвовали в обмане? А кто, не моргнув глазом, ответил таможеннику в Хитроу, что не везет ничего чужого? Что все вещи принадлежат вам и только вам?

— Но ведь это…

— Формальность? Это вы хотите сказать?

— Я везла, между прочим, старые кроссовки Петруши, формально и они не мои. Так что и диски могли быть моими. Я могла их купить…

— Конечно. Но, как вы правильно угадали, там было то, что вы никак не могли бы назвать своим… И уж точно не захотели бы.

— Но зачем же меня так?..

— Подставлять? — Он вздохнул. — Вся жизнь — это риск, Ирина. Я думаю, вы уже это поняли. Иначе сидели бы за печкой и не высовывались. А интересная и обеспеченная жизнь — ежеминутный риск. Понимаете, чтобы выйти на тех, кто это переправляет, Ольга в Лондоне очень хорошо сделала свое дело.

— Она работает на вас?

— Надеюсь.

— Но вы не уверены? Такая милая девушка.

— В этих делах много милых, образованных, интеллигентных. Потому бизнес и процветает.

— А вы… вы что же, санитар леса?

— В какой-то мере. Я помогаю проводить журналистские расследования.

Ирина молчала.

Понемногу в голове выстраивалась цепочка. Ольга выудила порнодиски, послала с ней неопровержимые улики, которые должны были попасть к Андрею, а от него — дальше. Но они попали к тому, кто получал обычно такие диски как товар… Этот товар тоже пойдет дальше, он будет продан по своим каналам.

— Но кто вы? Детектив? Частный сыщик? Или вы с Лубянки?

— Ни то, ни другое, ни третье. Я вольный стрелок, который занимается тем, что ему интересно.

— Могли бы и не проспать, — буркнула она, откидываясь на спинку кресла. — Слушайте, а если бы вы, допустим, приехали вовремя, то встали бы рядом с тем типом и тоже держали табличку с моей фамилией? Потом бы начались гонки?

— А вот про это я вам уже не скажу. — Он твердо стиснул губы, по его лицу Ирина поняла, что этот ответ окончательный.

— Андрей, но ведь все это означает, что кто-то следит за вами, влезает в ваш компьютер, перехватывает информацию?

— Да. Мы все следим друг за другом и влезаем в чужие компьютеры.

— В таком случае, вам должен быть известен круг заинтересованных лиц.

— Он нам известен. Иногда мы продаем друг другу информацию, чтобы той и другой стороне жить долго и счастливо.

— Какая сложная игра… — В голосе Ирины послышалась насмешка.

Андрей сам не знал, что бы хотел от нее услышать, но эта ехидная реплика завела его.

— А ваша жизнь — не игра?

— Кажется, вы сейчас споете популярную арию из популярной оперы. Не стоит. — Она потянулась и положила ладонь на его руку.

От неожиданности он едва не отдернул ее, но, посмотрев на белую узкую кисть, обмяк.

— А ужин был потрясающий. В фасоли столько перца… — Он причмокнул и покачал головой. — Не знаю, больше, чем в самом поваре, или меньше. Может ровно столько.

Сперва Ирина опешила, а потом расхохоталась.

— Вы оригинал, Андрей Малышев.

— В какой-то мере. Знаете, еще мне очень понравилась ваша посуда.

— Что? Вам понравились мои кастрюльки? — В ее голосе было такое откровенное ехидство, что Андрей отчаянно затряс головой.

— Нет, я не про кастрюльки. Они не входят в круг моих интересов. Я про ваш фарфор.

Она молча уставилась на него, в темном салоне машины вырисовывался профиль, удивительно правильный, форма головы идеальная, придорожные фонари выхватывали абрис плеч. Она почувствовала тяжесть в животе, какой не ощущала давно.

— Вы… разбираетесь в фарфоре? — проговорила она.

— В некотором роде. Я покажу вам кое-что. На днях.

— Вы говорите так, будто на этой ночной поездке наши дела не заканчиваются?

— Да что вы, все только начинается… — весело бросил Малышев. И хрипло засмеялся.

Она хотела сказать, причем вложить в приготовленную фразу как можно больше злости: «Я так не думаю». Но сказала совсем другое:

— Так что же, мне теперь не спать ночами?

— Да. До конца жизни. Я вам этого не позволю.

Она похолодела, потом сердце дернулось и погнало кровь в бешеном темпе. Щеки покрылись румянцем. Она расслышала тайный смысл полушутливой фразы. Да, она точно, совершенно точно поняла ее. Ее смысл понравился ей, но она ни за что ему в этом не признается. Она пропустит эту коварную возбуждающую фразу мимо ушей, сделает вид, будто ничего, ну совершенно ни-че-го не поняла. Даже намека.

Она молчала и смотрела на приближающиеся огни аэропорта.

Андрей подрулил к стоянке, шлагбаум поднялся, охранник отступил на шаг, машина въехала на свободное место.

— Пошли, — скомандовал он, и Ирина вышла из машины.

Ночь была прохладная, но не холодная, почти такая же, как и ночь ее прилета. Ирина была одета в теплую куртку с капюшоном и брюки, но чувствовала леденящий озноб во всем теле. Предощущение чего-то необычного сковывало суставы, заставляло напрягаться мышцы, они с трудом подчинялись ей.