— Ты спишь? — спросил Майк, легко касаясь пальцами ее бедра.

— Я часто пытаюсь «видеть» так, как это делает София, — объяснила Джин, открывая глаза и сталкиваясь с откровенным желанием в его взгляде.

Она поняла, что он все прочел в ее глазах. Ответ был очевиден. Джин знала, чем закончится сегодняшний день. Она знала это уже в тот момент, когда утром вела Софию в детский сад. Знала, но не хотела признаваться — даже самой себе.

В течение всего ужина она была как в тумане. Еда была очень вкусной, но Джин не могла вспомнить, какие блюда ела. София и Майк вели оживленную беседу, иногда обращаясь к ней, а она отвечала, порой невпопад, и улыбалась своей оплошности. Но судьба несла ее все дальше — как маленький листок в бурном потоке.

— Думаю, нам лучше отвезти твою маму домой, — сказал Майк. — Она витает где-то в облаках.

— Может, она спит? — предположила София.

— Во всяком случае, ей пора в постель, — проговорил Майк.

Поддерживая Джин за локоть, он помог ей выйти из-за стола.

Это похоже на ожидание результатов экзамена, подумала она. Та же смесь предвкушения и страха. По дороге домой она пыталась вести разговор на отвлеченные темы, но это плохо удавалось.

София заснула в машине, и Майк на руках внес ее в дом. Мать раздела девочку, натянула ей через голову ночную рубашку и уложила в постель.

— Кофе? — спросил он, когда она медленно спустилась по лестнице вниз.

Джин покачала головой, не в силах произнести ни слова, и сделала шаг навстречу, в полукольцо его раскинутых рук. Какое-то время они просто стояли, впитывая тепло и запах друг друга, потом Майк наклонился, поцеловал ее, и комната поплыла у нее перед глазами.

— Пойдем наверх? — прошептал он.

Не отвечая, она позволила ему отвести себя на второй этаж. Он знал, где комната Софии, и без труда догадался, что вторая спальня принадлежит Джин.

Он распахнул дверь, подхватил ее на руки и перенес через порог. Сердце гулко забилось у Джин в груди. Майк опустил ее на кровать и огляделся. В его глазах мелькнула улыбка.

— Односпальная кровать? Как это целомудренно, любовь моя!

Наклонившись, он принялся неторопливо расстегивать ее платье, аккуратно вынимая из петли каждую пуговку, раздвигая ткань в стороны и легонько поглаживая пальцами кружева бюстгальтера и постепенно обнажающееся тело. Эта дразнящая ласка заставила Джин затрепетать от нарастающего возбуждения.

— Господи, какая ты худенькая!

Он провел ладонями вдоль ее живота и задержался на треугольнике шелковой ткани. Жаркий импульс желания словно клинком пронзил ее тело. Она не могла больше оставаться пассивной, просто наслаждаться его взглядами и прикосновениями.

Джин притянула к себе его голову, и, пока они целовались, ее пальцы расстегивали рубашку, чтобы дать возможность обнаженной коже соприкоснуться, вызывая новый всплеск чувственного восторга.

Поцелуй все длился, унося с собой все сомнения, все обиды и недомолвки. У нее вырвался не то сдавленный стон, не то вздох — как последний знак капитуляции, как мольба о пощаде. Они начали нетерпеливо срывать с друг друга остатки одежды, ища все большей близости, все теснее прижимаясь друг к другу, чтобы поскорее заглушить боль этой длившейся вечность разлуки.

Тепло Майка обволакивало ее, и Джин почувствовала, что не в силах больше терпеть ту ноющую пустоту в своем теле, которая могла быть заполнена только им. Она изогнулась и приподнялась навстречу ему, приглашая сотворить чудо того полного растворения друг в друге, когда земля перестает вращаться и во всей вселенной остаются двое — он и она.

Он прижался к ней, продолжая свои ласки, и, наконец, соединился с ней, проникая внутрь и задавая ритм движений, увлекая ее за собой все выше и выше, доводя до ощущения странной невесомости. С последним толчком он резко вскрикнул, и волны наслаждения пробежали по ее телу. Майк расслабленно упал, накрывая ее собой, и она обняла его, удерживая рядом.

— Я люблю тебя, Джин, — прошептал он. — Я не могу жить без твоей любви.

Она крепче стиснула его в объятиях, не в силах говорить. Счастье захлестнуло ее, лишая возможности думать обо всем, что было вне этого мгновения.

Они лежали, обнявшись, пока его руки вновь не начали двигаться вдоль ее тела, вызывая новую волну возбуждения. На этот раз все было по-другому. Он соблазнял возлюбленную с благоговейным почтением, наслаждаясь ее реакцией, скользя ладонями и губами по ее коже, терзая грудь, лаская живот и бедра, пока Джин не присоединилась к игре, и шаг за шагом, касание за касанием довела его до полного возбуждения. Затем заметила презерватив, лежащий на тумбочке и, осмелев еще больше, сама надела его Майку. Не выпуская инициативы, она оседлала его бедра и сама начала движение, не сводя глаз с лица любимого.

— Эта кровать просто невыносима, — пробормотал он некоторое время спустя.

— Для одного человека она вполне удобна, — заметила Джин.

Крупицы здравого смысла начали возвращаться к ней, и два огромных нерешенных вопроса снова возникли в ее сознании. Первый — не уйдет ли он снова? И второй — София!

— В любом случае мне придется уйти, — сказал он, словно прочитав ее мысли. — Боюсь, что София не готова встретить меня за завтраком!

— Нам надо поговорить, — начала Джин, но он заглушил ее слова поцелуем.

— По-моему, целоваться гораздо приятнее, чем разговаривать, ты так не считаешь? — поддразнил он, и она не стала возражать.

Джин не заметила, как уснула, а открыв глаза на рассвете, обнаружила, что Майк уже ушел. Тело наполняла приятная тяжесть. Она вздохнула и перевернулась на другой бок, намереваясь поспать еще часок, но нерешенные вопросы снова всплыли в ее мозгу. Она села на кровати и вместо того, чтобы спать, провела этот час в тревожных раздумьях.

Он поцеловал ее, как только она переступила порог кабинета. Его руки жадно ощупывали ее со всех сторон, словно желая оставить невидимое клеймо, словно заявляя: «Моя!» Джин, несомненно, упивалась бы этими прикосновениями, если бы не мысль о Софии.

— У меня дежурство сегодня ночью, но я могу взять машину и приехать к тебе, а если меня вызовут, успею вернуться в больницу за несколько минут.

Джин понимала, что он хочет договориться обо всем заранее, потому что неотложные дела могут разлучить их на весь день. Но эта спешка только усилила ее неловкость, и она отстранилась от него, взволнованная, смущенная и слишком опьяненная его присутствием, чтобы мыслить трезво.

— Все будет в порядке, — заверил он, видимо чувствуя ее сомнения. — Я знаю, что ты беспокоишься о Софии, что тебя волнует будущее, но… — Он снова поймал Джин в кольцо своих рук, вынуждая смотреть прямо ему в лицо. — Ты не можешь отрицать то, что связывает нас, ты не можешь сказать, что не веришь в мою любовь.

Он поцеловал ее снова — спокойным и нежным поцелуем, почти лишенным страсти, но тем не менее пробудившим в ней огонь. Она была готова ответить ему, но в этот момент раздался стук в дверь и в комнату вошла Клер.

Они отпрянули друг от друга — слишком поздно, чтобы скрыть свою близость, но достаточно поспешно, чтобы подчеркнуть неловкость ситуации.

— Ну и ну! — воскликнула Клер. — Какая неожиданная сцена. Я могу зайти позже, если хотите.

Джин начала, запинаясь, лепетать какие-то опровержения, объяснения, извинения, но Майк прикрыл ей рот ладонью.

— Мы с Джин старые друзья, — спокойно проговорил он. — Так кто вам нужен, я или она?

— Оба, раз уж так случилось, — сказала Клер. Ее глаза оживленно блестели, предвкушая удовольствие от новой больничной сплетни. — Во-первых, Джин, Лора просила тебя зайти к ней, а я принесла тебе новые бланки запросов. Во-вторых, доктор Пауэлл передал, что будет ждать вас в вестибюле, доктор Брэдли.

Джин взяла пачку листов и бросила ее на стол. Она злилась на себя за непрофессионализм и на то, что ее застали в объятиях Майка. Поспешно выйдя из кабинета, она попыталась восстановить то деловое настроение, с которым обычно принималась за работу.