Но после — после он не мог не думать о том, что сейчас происходит. В этот момент Глисон уже должен быть у того тупичка, где Даффи оставил машину. Вот он открывает дверцу фургона. Теперь он должен принять решение. То единственное решение, которое Даффи был вынужден предоставить Глисону, потому что не мог предвидеть, как будут упакованы личи. Глисону предстояло либо прикрепить квитанцию на ящик, который купил Даффи, либо вскрыть оба ящика и переставить банки. И при этом не пропустить одну конкретную банку (какую — он, правда, не мог бы узнать) и не остановиться на полпути.

Вот он едет по М4. Осторожней с тем грузовиком. Осторожней на мосту, где угодил в аварию МакКей. Осторожней с тем автобусом. Осторожней с тем трехколесным велосипедом. Осторожней с той Кукарачей. Смотри, чтоб тот голубь не нагадил на ветровое стекло. Похоже, будет дождь, включи дворники. Дворники, Глисон, дворники. Не вздумай проскочить на красный. Так. Осторожней с тем полицейским. Ну вот. Номер 61. Позвони, как всегда подобострастно, передай ему ящик, почтительно потряси перед мистером Далби бачками, так, молодец, и давай назад. Осторожней на обратном пути, у тебя ключи от моего фургона. Ничего интересного. Перейди на третью. Так, молодец. Ворота. Склад. Ручник, зажигание. Туш.

Глисон направился к Даффи и, не дойдя шаг или два, швырнул ему ключи. Возможно, на обратном пути он подумал о том, о чем Даффи ему не говорил: что, если Далби сразу же откроет ящик и поймет, что получил не то, что ждал? Но сам Даффи уже успел об этом подумать. В любом случае, поиски отнимут у Далби какое-то время, и что же он обнаружит? Банки — те, накладная — та, и только нет героина. Вряд ли он подумает на курьера. По крайней мере, не сразу. Он, скорее, решит, что что-то стряслось в Гонконге.

Но так или иначе, он, вероятно, соберется поговорить с миссис Бозли по телефону раньше, чем это было у них условлено, и Даффи решил, что пришла пора рвать связи с «Грузоперевозками Хендрика». Он поднялся в стеклянный офис и сел на стул перед миссис Бозли, не дожидаясь приглашения. Она подняла глаза: высокие скулы, приглаженные волосы, холодный, мертвенный взгляд. Он поймал себя на том, что думает: надеюсь, ты поседеешь, надеюсь, ты полетишь вверх тормашками, надеюсь, что тебя будут преследовать кошмары, и ты, чтобы заснуть, будешь принимать пилюли; надеюсь, ты подсядешь на них и будешь жрать их целыми пригоршнями, пока у тебя глаза из орбит не вылезут. Даффи был злопамятен. Все, что он сказал, это:

— Короче, я пошел.

— Что?

— Пора мне уже уйти. Избавить, так сказать, от присутствия. Отдайте мне документы. И можете заплатить. Я завтра приезжать не собираюсь.

— С величайшим удовольствием.

Она расплатилась с ним и отдала документы. Теперь она, по всей видимости, успокоилась. Вчера она было переполошилась: ее очень удивило, когда они «нашли» зажигалки. Но сегодня к ней вернулась если не безмятежность, то ее обычное мастерское владение собой. Он не мог удержаться от того, чтобы на прощание не подпустить маленькую шпильку.

— Кстати, миссис Бозли, что значит «Э»?

— Что, простите?

— Эльза?

Она уставилась на него с выражением ледяного неодобрения.

— Эмили? Эгберт? Этельред? Эскимо?

— Это значит выметайтесь, Даффи.

Он ухмыльнулся так нахально, как только мог, и сбежал по ступенькам. Когда он добрался до фургона, им овладела неприятная мысль. Что, если Глисон не поменял банки? Что, если он сейчас, в этот самый момент, покидает страну? Здесь ведь совсем рядом аэропорт.

Но банки были уже другие, и Даффи осознал, насколько нелепо было его беспокойство. Такие, как Глисон, не убегают. Для начала, они не любят заграницу. Они с б о льшим удовольствием посидят в английской тюрьме, будут есть привычную пищу и читать утреннюю газету, чем скроются в какой-нибудь жаркой стране, где еда пылает от специй, а население недружелюбно. Не то, чтобы Даффи снисходительно относился к такому расчету: он и сам бы предпочел отбывать срок в английской тюрьме, чем утопать в чуждом ему заграничном комфорте.

Ехал он очень осторожно, выше всякой меры волнуясь за сохранность жестянок. Он втащил ящик в кухню и водрузил на сушилку для посуды. Достал открывалку и с вожделением вскрыл первую банку. На поверхность вынырнула парочка личи. Он поболтал в банке пальцем: личи на ощупь были мягкие и гладкие, будто глазные яблоки. Он попробовал одну штучку — личи имели не только вкус, но и аромат: это было все равно, что есть запах роз. Даффи не особенно нравилось есть запах роз — он думал о том, сколько ему придется открыть банок.

Он собирался выбросить первую банку, когда его посетила обескураживающая мысль: что, если героин и впрямь был раствором, как говорил Уиллет? Что, если он плещется в одной или нескольких банках? Это испортило бы все дело. Приуныв, он взялся за вторую банку. Потом за третью. На четвертой его скользкие от сиропа пальцы не удержали открывалку, и она упала на пол. Вот дерьмо. Вряд ли ему за этим занятием удастся сохранить хорошее настроение.

Банки он ставил на кухонный стол по десять в ряд. Десять, двадцать, тридцать. Вряд ли ему еще когда-нибудь захочется попробовать личи. Сорок, пятьдесят. Вот еще один хороший повод не ездить за границу — уменьшаются шансы, что тебе предложат личи. Шестьдесят, семьдесят. Теперь Даффи понял, что значит для него преисподняя: это когда тебя заставляют летать на самолетах и пичкают личи. Восемьдесят, восемьдесят шесть, восемьдесят семь. Ага. Ага!

Под выскочившими на поверхность тремя личи он нащупал полиэтилен. Очень осторожно Даффи поднял их и положил на крышку банки номер восемьдесят шесть. Затем вымыл руки. Затем свернул вдвое кухонное полотенце и положил перед банкой номер восемьдесят семь. Он постелил бы красную ковровую дорожку, если б она у него была.

Он засунул в банку три пальца и вытащил толстенький пакет. Он положил его на полотенце и внимательно осмотрел банку. На ярлыке была маленькая царапинка и вроде бы след от булавки под буквой «ч» в слове «Чан-Мун». Больше Даффи ничего не обнаружил. Конечно, сейчас, когда на столе перед ним лежал пакет с героином, след от булавки был ясно виден, но легко ли его было заметить таможенникам? Даффи попытался представить, что было бы, если бы в поисках наркотиков во всех консервах им пришлось руководствоваться следом от булавки. Месяц за месяцем они пропускали бы консервированные продукты и потом вдруг обнаружили банку с булавочным следом. Много ли было бы у них шансов?

Даффи насухо вытер полиэтиленовый пакетик, туго завязанный тонкой проволокой. Он убрал проволоку и открыл пакет. Внутри был еще один, на этот раз узлом вниз. Он достал и его: завязан так же крепко, на этот раз бечевкой. Внутри оказался еще один пакет, и тоже завязанный. Даффи представил себе, что сказала бы Кэрол: эй, Даффи, неужто эта отрава замыслила побег? Он заглянул в третий пакет, и там он был: в целости и сохранности. Даффи послюнявил палец и попробовал белый порошок на вкус; он оказался солоноватым и горьким. Даффи закрыл банку. Взвесил на ладони пакет, прикинул, сколько могут весить три личи и сироп: здесь, должно быть унций шесть.

Затем он снова занялся банками. У него уже устали пальцы. Может, ему стоит купить себе электрооткрывалку. А может, и нет: вряд ли у него еще будет такая работа. В банке номер сто семнадцать нашелся другой пакет. Он вынул его и положил рядом с первым. Дальнейшая работа, что называется, плодов не принесла (в определенном смысле, конечно). Даффи распрямился и воззрился на кухонный стол. Сто сорок четыре истекающие сиропом банки личи уставились на него, раззявив рты. Это напомнило ему шуточное соревнование, какое бывает на ярмарках: пытаешься попасть шариком для игры в пинг-понг в один из стоящих скопом круглых аквариумов: шарик несколько мгновений катается по ободку, и если он упадет в аквариум, значит, ты выиграл приз. Даффи выиграл два.

Он взял два больших черных пластиковых мешка для мусора и сгреб в один из них все личи, в другой (аккуратно прикрыв крышечки) он покидал банки. После этого он протер стол и поменял полотенце под пакетиками с героином, как будто это была салфетка. Затем он сел и стал на них смотреть.