Николь вглядывалась в лицо Шейлы. В чем тут дело? В карьере ее нового мужа?

     — Он самый, — подтвердила Николь, не дождавшись ответа Шейлы.

     Марлин стало невтерпеж.

     — Что-то случилось?

     Шейла отрицательно покачала головой. Она не хотела плакаться и портить им настроение. Тем более после всех их хлопот.

     — Что могло случиться? — бодро сказала она. — У меня прекрасный ребенок и чудесные пациентки, которые приносят подарки и вовремя оплачивают счета. Все хорошо, лучше не бывает.

     Марлин и Николь переглянулись. Обе заметили, что Шейла ничего не сказала о своем муже, не включила его в список того, за что благодарна судьбе. Может быть, просто по рассеянности? Они все нелегко привыкали к новому распорядку и новым мужчинам в своей жизни. И все знали, как трудно достичь даже хрупкого равновесия.

     Марлин обняла Шейлу за плечи, молча предлагая поддержку. Один взгляд сказал Шейле, что подруга поняла больше, чем было выражено словами.

     — Господи! — вспомнила Марлин. — Мы же привезли огромный торт. Его испекла утром моя домработница и сказала, что его нужно съесть сегодня же. Так что придется уничтожить его, даже принеся в жертву свои фигуры.

     Мэллори уже направлялась к кухне.

     — Учитывая срочность и все такое, мы справимся.

     Подхватив на руки детей, остальные окружили Шейлу.

     — Господи, мы словно сговорились производить очаровательных малышей, — весело заметила Эрин, переводя взгляд с Ребекки на собственного сына. — Должно быть, что-то такое в здешней воде.

     Шейла подумала о пляже, где они со Слейдом провели ночь, и попыталась отогнать боль, внезапно нахлынувшую и угрожавшую поглотить ее.

     — Должно быть, — согласилась она.

     Впервые, сколько он себя помнил, Слейд не мог сосредоточиться на работе.

     Задание в Вашингтоне нельзя было считать самым сложным. По сравнению с теми, к которым он привык, оно было довольно простым. Но ему все время приходилось бороться с собой, чтобы сосредоточиться на деле.

     Домашние события вторгались в его мысли с такой регулярностью, что Слейд мог бы проверять по ним часы. Перед ним всплывало выражение лица Шейлы: смесь гнева, разочарования и боли. Он видел его, засыпая и просыпаясь.

     Чем больше он думал о вечере перед своим отъездом, тем больше понимал, что истинной причиной ее вспышки было что-то иное. Что-то большее. Его ложь привела в действие что-то другое, глубоко запрятанное. Ну что ж, придется докопаться до истины.

     Мысль о том, что он может потерять Шейлу, преследовала его всю неделю, пока он работал в Вашингтоне. Надо как-то убедить ее рассказать, что же в самом деле мучает ее.

     Ему отчаянно хотелось построить счастливый брак.

     Может, эта его неуемность все испортила, думал он. Но он уладит. Он все уладит, как только представится возможность.

     На последнем отрезке пути ему с трудом удалось держать глаза открытыми, веки постоянно опускались.

     Остатки кофе в бумажном стаканчике плескались на пассажирском сиденье рядом с ним. Слейд прилетел из Вашингтона ночным рейсом. Последние тридцать шесть часов его поддерживали на ногах, вернее, в сознании, адреналин, остывший кофе и тонизирующая кола.

     Всю неделю Слейд писал репортажи о террористах, выпустивших какой-то ядовитый газ неподалеку от Капитолия, освещая события под всеми возможными углами. Его красноречие всколыхнуло нацию, со страхом осознавшую, что находится во власти одержимых своими идеями и вооруженных новейшим оружием безумцев.

     Ничего нового, но все молчали до тех пор, пока это не случилось у собственного порога. Теперь каждый понял свою уязвимость. Понял, что жизнь бесценна и нельзя терять ни секунды.

     Освещая события, видя, как жертвы борются за жизнь, Слейд смог по-новому взглянуть на свою проблему, увидеть ее в перспективе. И это помогло ему поверить, что у него все получится.

     Громкий вздох Слейда заглушил бесконечную болтовню диджея. Он будет выпрашивать у Шейлы прощение, даже если для этого придется ползать перед ней на коленях. Не до самолюбия. Это будет началом исправления всего, что было неправильно.

     Он точно знал одно: ему нужна эта женщина. Постоянно. Она и ребенок, которого они вместе создали. Ребенок, который за считанные дни навсегда овладел его сердцем.

     Он будет следить, как растет его дочь.

     А если хоть один мужчина подойдет к ней ближе чем на пять футов до того, как ей исполнится тридцать лет, он его убьет. Голыми руками.

     Слейд криво улыбнулся. Особенно если этот мужчина окажется нахальным зарубежным корреспондентом.

     Он дернул головой. Черт побери, глаза почти закрылись. Он замигал, с трудом отгоняя сон. Фары встречной машины ударили по ветровому стеклу, как лучи прожектора, и помогли очнуться.

     Он нащупал стаканчик и выпил остатки противной жидкости.

     Сосредоточься, парень, если не хочешь закончить путешествие в морге с биркой на ноге, упрекнул он себя.

     Самым разумным, и он знал это, было бы съехать на обочину и несколько часов отдохнуть. Но предчувствия тревожили его. Он хотел увидеть Шейлу сегодня. Хотел сказать, что сожалеет о том, что обидел ее или невольно вызвал неприятные воспоминания. Он хотел сказать, что любит ее.

     Любовь не развивалась постепенно, не в его случае. Она ударила его под дых и предъявила свои права.

     И он должен подчиниться ей. Должен убедить Шейлу простить его.

     Он подъехал к ее дому, и на него нахлынуло ощущение уже виденного.

     Снова шел дождь — правда, моросящий, — как в вечер перед его отъездом. Слейд тихо вошел в дом. Его чемоданы не убрали. Только отодвинули в сторону, и они стояли, как терпеливые хищники, ожидающие своей очереди насытиться останками жертвы.

     Мой брак еще не умер, поклялся он себе. С новым вдохом у него открылось второе дыхание.

     Ладно, чемоданы он распакует утром. Сейчас у него более важные дела.

     Поднимаясь по лестнице, Слейд увидел свет, просачивавшийся из-под двери детской. Он улыбнулся, довольный, что не стал ждать утра для возвращения домой.

     Шейла не спит. Это хорошо. Не придется спорить с самим собой, будить ее или нет.

     Одну проблему долой, сто впереди.

     Очень тихо Слейд открыл дверь.

     Свет маленькой лампы не разгонял мрачный полумрак. Встревоженная Шейла с Ребеккой на руках ходила взад-вперед по комнате. Его дочка жалобно хныкала.

     Плач других детей, детей, измученных болезнью и голодом, зазвенел в его ушах.

     Что-то случилось. Он чувствовал напряжение в воздухе.

     — Шейла?

     Она вздрогнула и обернулась.

     Тревога окутала ее таким плотным коконом, что она не слышала, как вошел Слейд. Ничего не слышала, кроме плача своего ребенка.

     Секунду у нее возникло ощущение, что он ей привиделся. Последнюю неделю она много думала о его возвращении, не уверенная, что сделает и скажет, мысленно разыгрывала дюжину разнообразных сценариев. Но теперь главным в ее жизни стало другое.

     Запах его туалетной воды, смешанной с запахом дождя, чуть не заставил ее разрыдаться. Впервые в своей жизни ей отчаянно хотелось опереться на кого-то. И вот он здесь.

     — О, Слейд, она больна.

     Если бы Слейд еще не догадался, одного взгляда на лицо Шейлы было бы достаточно. Он быстро подошел и взглянул на Ребекку. Даже в скудном свете лампы он увидел отражение болезни в детских глазах.

     Слабый плач разрывал его сердце.

     — Что с ней?

     Шейла — врач. Почему она ничего не предпринимает?

     Леденящая мысль, что ничего уже нельзя сделать, попыталась проникнуть в его мозг, но он ее отогнал.

     Сжав зубы, Шейла качала ребенка, пытаясь убаюкать. Она казалась совершенно безумной.