– Рад видеть тебя! – крикнул Кит-Канан через плечо. – Знаешь, ты спас мне жизнь.

Ответа не последовало, и Кит-Канан забеспокоился:

– С тобой все в порядке?

– На земле мне было лучше, – с тревогой произнес Макели, покрепче ухватился за талию спутника и поинтересовался: – Куда мы теперь?

– Забрать Анайю. Держись крепче!

Грифон торжествующе закричал. Вопль пронесся над лесом, возвещая Анайе об их приближении.

Чтобы переправиться через реку и попасть в Сильваност, обычно пользовались паромом. Широкие плоскодонные баржи при помощи гигантских черепах перетаскивали с одного берега Тон-Таласа на другой. Когда-то, в далеком прошлом, жрецы Голубого Феникса, покровителя всех животных, пользуясь колдовством, создали первых огромных черепах.

Взяв пару обычных речных черепашек, размером с ладонь взрослого эльфа, жрецы наложили на животных заклятие, сделавшее их величиной с дом. Затем жрецы вырастили целое стадо таких гигантов. Могучие зеленые панцири животных, подобные куполам, сделались обычной частью пейзажа Сильваноста, и мирные существа верно служили эльфам на протяжении столетий.

Госпожа Ниракина стояла на берегу реки, наблюдая за тем, как с западного берега приближается баржа с беженцами, влекомая одной из черепах. Ее сопровождал Таманьер Амбродель, по-прежнему с перевязанной рукой. Со времени Дней Правосудия прошел месяц, и с тех пор все больше и больше поселенцев с западных равнин устремлялось в Сильваност в поисках укрытия.

– Сколько их там? – спросила Ниракина, прикрывая глаза от солнца и глядя на переполненную лодку.

Таманьер сверился со своими записями.

– Четыреста девятнадцать, моя госпожа, – ответил он. – И все время прибывают новые.

Основная часть поселенцев принадлежала к беднейшим слоям Сильванести; они отправились на запад, чтобы разведать дикие земли и начать новую жизнь. Хотя лишь немногие из них были ранены, но все стерли ноги, смертельно устали и отчаялись. Истории несчастных походили одна на другую: шайки людей и эльфов Каганести сожгли их дома и велели им убираться. Эльфам Сильванести, неорганизованным, безоружным, не оставалось ничего иного, как собрать остатки своего имущества и переселяться обратно в Сильваност.

Ниракина получила разрешение мужа устроить жизнь бездомных пришельцев. Им отвели поле к югу от города, и за несколько недель здесь вырос палаточный городок. Ниракина уговорила многие городские гильдии и храмы пожертвовать в пользу несчастных деньги, еду и необходимые вещи.

Ситэл тоже делал для беженцев все, что мог, но его деятельность осложнялась необходимостью заботиться о нуждах государства. Каждый день Звездная Башня наполнялась эльфами, уговаривавшими Пророка вооружить армию и очистить равнины от врагов. Ситэл понимал, что это не выход. Огромная, неповоротливая армия не сможет обезвредить небольшие, подвижные бандитские отряды.

– Наши западные соседи, Торбардин и Эргот, будут очень обеспокоены появлением эльфийской армии у своих границ, – объяснял Ситэл наиболее воинственным аристократам. – Это может послужить поводом к войне, а я никогда не дам такого повода.

И беженцы продолжали возвращаться, ручеек их превратился в сплошной поток. Госпожа Ниракина выбрала себе в помощники Таманьера Амброделя, который был знаком с их нуждами и знал, какие проблемы следует решить в первую очередь. Он оказался неустанным тружеником, но, несмотря на его усилия, лагерь на берегу становился все более грязным и шумным, по мере того как эльфы переполняли его. Над палатками висело облако дыма и страха. Прошло немного времени, и жители Сильваноста забыли о сочувствии к несчастным и смотрели на них с отвращением.

Сегодня Ниракина спустилась вниз, к воде, чтобы поговорить с эльфами, выходившими на берег. Усталые, мрачные путники изумленно разглядывали жену правителя, ожидавшую их на грязном берегу: ее богатые одежды волочились по лужам, и с ней был лишь Таманьер Амбродель.

– Они такие усталые, такие печальные, – шептала Ниракина.

Таманьер стоял рядом, делая заметки на восковой дощечке.

– Невесело это – лишиться родного дома и тех, кто тебе дороже всего. – Таманьер пропустил двадцать прибывших и преградил оставшимся дорогу.

– Итак, в одной барже было двести двадцать, включая шестьдесят шесть людей и полуэльфов. – Он неуверенно взглянул на Ниракину. – Пророк будет недоволен тем, что в город проникли инородцы.

– Мне знакомо сердце Пророка, – чуть резко ответила Ниракина. От ее хрупкой фигуры веяло негодованием. – Но при дворе полно тех, кто хочет зла этим несчастным.

Из маленькой лодчонки на берег выкарабкалась эльфийская женщина с ребенком на руках. По пути она поскользнулась и упала на колени в мутную воду. Остальные устало брели мимо. Ниракина, не медля ни секунды, втиснулась в молчаливую толпу и помогла упавшей подняться. Глаза женщин встретились, и одетая в лохмотья нищенка произнесла:

– Благодарю тебя, моя госпожа.

И не сказав больше ни слова, она посадила ребенка на плечо и побрела к берегу. Ниракина осталась стоять, восхищенная упрямым мужеством женщины, когда чья-то рука коснулась ее локтя.

– Лучше бы тебе быть осторожнее, госпожа, – предупредил Таманьер.

Не обращая внимания на его слова, Ниракина промолвила:

– Жрецы и знать поднимут шум из-за этого, особенно из-за полукровок. – Ее невозмутимое лицо помрачнело. – Их нужно привести сюда, пусть взглянут на несчастных, которым они отказывают в крыше над головой!

Таманьер мягко увлек ее обратно, на берег. На другом конце города, в Звездной Башне, гремели обвинения в адрес беженцев.

– Когда боги сотворили мир, первым они создали наш народ, призванный хранить истину и справедливость, – утверждал Фиринкалос, жрец Эли. – Наш священный долг – сберечь нашу расу такой же чистой, как в день творения, по-прежнему оставаться Сильванести!

– Отлично сказано! Истинная правда! – зашумели голоса знатных эльфов и жрецов.

Ситас взглянул на отца. Пророк невозмутимо выслушивал все это, но выглядел недовольным. Дело было не только в том, что отцу не нравились слова ученого Фиринкалоса; Ситасу уже приходилось слышать подобные речи. Однако ему было известно, что Пророк терпеть не может поучений, от кого бы они ни исходили.

С тех пор как закончились Дни Правосудия, Ситас неотлучно пребывал рядом с отцом, участвуя в управлении страной и решении каждодневных дел. Его уважение по отношению к Ситэлу возрастало при виде того, как отцу удавалось находить золотую середину среди мнений жрецов, идей знати, нужд гильдий и собственных мыслей о благе Сильванести.

Ситас научился уважать, но не восхищаться. Он считал отца слишком мягким, слишком часто поддающимся неправым мнениям. Это удивляло его, он всегда считал Ситэла волевым правителем. Почему Пророк просто не потребует подчинения, вместо того чтобы бесконечно идти на компромиссы?

Ситэл махнул собравшимся, требуя тишины. Мирителисина, главная жрица Квенести Па, поднялась, прося позволения Пророка высказать свое мнение. Зал затих, и Ситэл велел Мирителисине начинать.

– Я хотела бы спросить чистого и благородного Фиринкалоса, как он предполагает поступить с мужчинами, женщинами и детьми, изнемогающими в хижинах на берегу реки, с теми, у кого в жилах не течет чистая кровь, но кто теснейшим образом связан с нашим народом? – Голос ее заполнил башню. В молодости Мирителисина была известной певицей, и сейчас она применяла свое искусство, чтобы воздействовать на слушателей. – Неужели мы должны сбросить их в реку? Изгнать их с острова, обратно к мечам и факелам бандитов, что заставили их бежать на восток?

Несколько голосов грубо прокричали в ответ: «Да!»

Ситас, сложив руки, разглядывал Мирителисину. Она выделялась среди собравшихся в своей сапфировой головной повязке, белой мантии с развевающимся небесно-голубым поясом. Ее волосы, доходившие до талии, рассыпались по спине, когда она повернулась и указала пальцем на толпу эльфов, состоявшую в основном из мужчин.