— Точнее, — Пия улыбнулась в ответ, — я живу с моими лошадьми чуть ли не под одной крышей.

— Вы?! Живете со своими лошадьми под одной крышей?! — переспросил Зандер.

Разговор грозил принять слишком приватный характер. Не то чтобы это было Пии неприятно — Зандер был ей довольно симпатичен, — но просто у нее не было времени болтать.

— Не расскажете ли мне побольше о погибшем? Откуда вы его знали?

Улыбка мгновенно слетела с лица Зандера.

— Пару лет назад Паули основал Общество против содержания животных в зоопарках, писал письма в прессу и развернул на интернет-форумах целую кампанию против зоопарков вообще и некоторых в частности, в том числе и против нашего. Я встретился с ним впервые два года назад, когда он с парой молодых людей раздавал у нас перед входом листовки с протестом против содержания слонов в неволе. У учителей, видно, куча свободного времени.

Это прозвучало резко.

— В последние годы мы очень многое сделали, чтобы улучшить условия содержания наших животных, — продолжал директор зоопарка. — Паули все казалось, что этого недостаточно. Он полагал, что зоопарков вообще не должно быть. И это мнение он не держал при себе, а постоянно толкал всюду длинные речи, разводил много шума и оскорблял людей.

— Он создавал вам проблемы? — осведомилась Пия.

— Он не выпускал зверей из клеток и не пачкал заборы, если вы об этом. — Зандер потер лоб. — Но он постоянно выступал с протестами где-нибудь: в Интернете или прямо здесь, особенно тогда, когда тут и впрямь что-нибудь случалось. — Зандер в досаде отмахнулся. — Я часто с ним спорил, даже приглашал сюда, объяснял, что мы делаем и почему. Бесполезно. Никакого понимания. Я могу воспринимать справедливую критику, но не обличения. Я не мог терпеть, видя, как Паули настраивает людей против, не имея никаких аргументов и абсолютно бескомпромиссно. Молодежи это нравилось. Они полагали, что это круто, и слушались Лукаса. Я думаю, что это опасно. В жизни не может быть что-то только черным или только белым.

— Когда вы говорили с ним в последний раз? — поинтересовалась Пия.

— В воскресенье, — ответил директор. — Этот тип явился сюда со своими юнцами и опять начал выступать. У меня лопнуло терпение.

Пия очень живо представила себе, что могло случиться, когда у доктора Кристофа Зандера лопалось терпение. Насколько она помнила, тело Паули выглядело весьма субтильным, — не противник крепкому и сильному директору зоопарка.

— И что случилось?

— Развернулась дискуссия, — уклончиво ответил Зандер. — Парень перевирал все мои слова. В конце концов, все стало совсем глупо, и я вышвырнул его вон, запретив здесь появляться.

Пия задумчиво наклонила голову набок.

— А теперь его нашли мертвым не далее чем в пятидесяти метрах от зоопарка.

— Он помереть был готов, только чтобы нарушить мой запрет… — Зандер горько усмехнулся. — Ну, хотя бы отчасти.

— Директор зоопарка мог быть как-то связан со смертью Паули? — спросил Боденштайн свою коллегу, после того как пересказала ему разговор и перепалку Зандера с Лукасом ван ден Бергом.

— Нет, думаю, что нет, — затрясла головой Пия.

— Мальчишка пришел на место, где нашли тело, и хотел увидеть Паули, — сообщил Боденштайн. — Он был потрясен и волновался о подруге Паули. Мне показалось, что Лукас был привязан к ним обоим.

Пия согласилась с шефом:

— Он работает в бистро, которое принадлежит Паули и его подруге. Там ван ден Берг и видел Паули последний раз во вторник вечером.

Боденштайн нажал на кнопку ключа дистанционного управления, и «БМВ» отозвался, дважды мигнув.

— Ваш муж уже уехал в институт во Франкфурте. Вам придется воспользоваться моими услугами как шофера.

— Придется, — хмыкнула Пия. — Но скажите мне, Лукас… то есть, вы показали Лукасу тело?..

Боденштайн вскинул брови.

— О чем вы?

Он галантно распахнул для Пии переднюю дверцу.

— Я вызвал в бюро Остермана и фрау Фахингер. Только Бенке не удалось достать.

— Он же добыл билет на матч вчера вечером в Дортмунде, — напомнила Пия шефу.

Ее коллеге посчастливилось купить билет на матч чемпионата мира, и только смерть могла удержать его от поездки в Дортмунд.

Дом Ганса Ульриха Паули был последним в конце Т-образного перекрестка Рорвизенвег в районе Мюнстер-Келькхайм. За ним простирались только луга и поля до самого леса, там находилась усадьба Хоф-Хаузен-фор-дер-Зонне с площадкой для гольфа. Боденштайн и Кирххоф вышли из машины перед увитым плющом домом с причудливыми окошками, стоящим среди трех могучих сосен и раскидистой орешни. Пия нажала на звонок, приделанный к ветхому деревянному забору. За домом раздался многоголосый собачий лай. Заросшие сорняками бетонные плитки дорожки, ведущей к двери дома, говорили, что главным входом пользовались редко.

— Никого нет, — заключил Боденштайн. — Обойдем?

Он подошел к калитке и толкнул ее. Не заперто. Они вошли во двор. Повсюду в огромных кадках буйствовала пышная зелень растений, из вазонов всех форм и размеров выплескивалась пестрая пена цветущих ампельных гераней и петуний. На рабочем столе у стены дома стояли бесчисленные цветочные горшки с растениями в самых разных фазах развития, рядом лежали садовые инструменты и мешки с цветочной землей. Далее простирался большой одичавший сад с прудом и многочисленными теплицами. Оливер напрягся, когда из-за угла выбежала целая свора собак, возглавляемая голубоглазой дворнягой, в которой явно смешалась кровь волкодава, хаски и овчарки. За вожаком неслись родезийский риджбек и две безобразные собачонки породы «кабысдох». Все четверо яростно виляли хвостами и, казалось, безумно радовались нежданным гостям.

— Да вы явно не сторожевые псы, — улыбнулась Пия, давая им себя обнюхать. — Вы совсем одни дома, да?

— Поосторожнее с ними, — предостерег Боденштайн коллегу. — Серый выглядит страшновато.

— Да ладно! — Пия потрепала большую собаку за ушами. — Ты ведь добрый, да? Я бы тебя с собой забрала.

— Только не в моей машине!

Боденштайн заметил распахнутую дверь, поднялся на две ступеньки и заглянул в большую кухню. Видимо, это и был главный вход. На ступеньках стояло много пар обуви, громоздились пустые цветочные горшки и всякий хлам.

— Эй! — крикнул Боденштайн в глубину дома.

Пия протиснулась перед шефом и огляделась в кухне. Кафельный пол был заляпан следами собачьих лап, на подсобном столе стояли грязные тарелки и кастрюли, на другом столе два неразобранных пакета из магазина. Пия открыла дверь. В комнате царил полный разгром. Книги со стеллажей у стен сброшены на пол, кресла перевернуты, картины сорваны со стен, застекленная дверь, что вела на террасу и в сад, распахнута настежь.

— Я вызову криминалистов, пусть осмотрят. — Боденштайн достал из кармана мобильник.

Пия надела латексные перчатки и прошла дальше. Помещение рядом с жилой комнатой, кажется, было рабочим кабинетом Паули. Здесь тоже все выглядело как после бомбежки. Содержимое всех полок и шкафов вывернуто на пол, ящики массивного письменного стола вынуты и тоже опустошены. Плакаты на стенах позволяли сделать выводы о политических взглядах хозяев дома. Выцветшие призывы старых демонстраций против атомных электростанций, постройки взлетных полос во франкфуртском аэропорту, перевозки ядерных отходов, постеры «Гринпис» и всякое такое. В углу валялся разбитый плоский монитор, рядом со струйным принтером и зверски покалеченным ноутбуком.

— Шеф! — Пия осторожно, чтобы ничего не задеть, двинулась к двери. — Это не ограбление, здесь…

Она вздрогнула, когда Боденштайн появился прямо перед ней.

— Не кричите так, — проворчал он, — я еще пока хорошо слышу.

— Как вы могли меня так напугать?.. — Пия умолкла, потому что где-то в глубине дома зазвонил телефон.

Они поднялись по лестнице на второй этаж. Громилы пощадили помещения наверху. В ванной горели все лампочки, перед душем на полу валялось полотенце для рук, а рядом — пара джинсов, рубашка и несвежее белье. Пия всегда чувствовала себя неловко, когда вторгалась в интимное пространство незнакомого человека, даже если это было связано с необходимостью выяснить обстоятельства его смерти. Куда же подевалась подруга Паули? Платяной шкаф был открыт, что-то из одежды лежало на кровати. Телефон умолк.