— Но именно потому, что вам следовало не давать повода обвинениям во взяточничестве, как лицу, возглавляющему строительство в Келькхайме, вы должны были отказаться, — сказал Боденштайн.

Захариас слегка покраснел.

— Я не должен был отказываться, — попытался возмутиться он. — Я на пенсии. Ни тогда, ни сейчас никакие взятки не были возможны.

— А Паули утверждал другое, — возразил Боденштайн. — Он обвинил вас в том, что вы знали о неверных данных, которые инженеры вашего зятя положили в основу своего экспертного заключения. В частности, он утверждал, что некоторые парковочные счетчики специально не учитывались, поскольку их показания о незначительном количестве транспорта не позволяли сделать желаемые выводы. Как вы можете опровергнуть эти обвинения?

— Могу сказать, что это только на первый взгляд так кажется. — Захариас явно весьма основательно подготовился к диалогу с людьми из Союза защитников природы, окружающей среды и животных в Европе БУНТЕ и другими противниками В-8. — Расчеты и замеры, которые должны предварять какое-либо переустройство окружающего пространства, исключительно многочисленны и имеют комплексный характер. Ни я, ни сотрудники фирмы Бока не искажали данные и количество парковочных счетчиков Кенигштайна по злому умыслу. Произошла обычная ошибка.

— Эта ошибка имела далекоидущие последствия, — сказал Боденштайн. — Ведь план строительства В-8 в первую очередь исходит из напряженности транспортного потока. И если этот поток значительно ниже, чем показывают проведенные расчеты, то отпадает главный аргумент в пользу строительства дороги, не так ли?

— Речь не только о транспортном потоке, — ответил Захариас. — Следует также принимать во внимание экологическую нагрузку, сконцентрированный в одном месте выброс вредных веществ и шум.

— Как и всегда. — Боденштайн полистал свои записи. — Паули утверждал, будто имели место махинации и сговор между должностными лицами Келькхайма, Кенигштайна, Гессенского управления дорожного строительства и транспорта и даже федерального министерства. Он говорил, что речь идет исключительно о финансовых интересах фирмы Бока и личных интересах круга лиц, владеющих земельными участками, непосредственно прилегающими к планируемой трассе.

— Это полная чепуха совершенно в духе Паули, — отмел обвинения Захариас. — Предположения и спекуляции, лишенные всяких оснований. Почему вообще этим занимается полиция?

— Потому что мы ищем убийцу Паули, — сказала Пия. — Он выяснил, что господин Шварц, Конради и вы не так давно за бесценок скупили земельные участки как раз в районе прохождения планируемой трассы. И вы не могли согласиться с тем, что он обнародовал эти факты.

На это Захариас ничего не ответил.

— Вечером во вторник вы покинули свой столик в «Золотом льве» около 22 часов, — перешел Боденштайн к существу дела. — Где вы были после этого?

— Я немного поездил по округе, а потом был в моем саду в долине Шмибаха. Я хотел побыть один.

— Где именно вы катались по округе? — Пия обошла письменный стол и пристроилась на подоконнике рядом с креслом своего шефа. — Случайно не по Рорвизенвег?

Лицо Захариаса покраснело еще больше. Он провел рукой по подбородку.

— Ах, да зачем мне обманывать? — произнес он, чуть помедлив, усталым голосом. — Да, я был на Рорвизенвег. Да, я был у Паули во дворе. Я хотел с ним поговорить, спокойно, как мужчина с мужчиной.

— Вы сделали это? — спросила Пия.

— Что сделал? — Захариас недоверчиво взглянул на нее.

— С Паули поговорили?

— Н…нет. — Он покачал головой. — Только я зашел во двор, как навстречу вылетела девушка на мопеде. Она увидела меня и свалилась с мокика. Тут вся моя решимость пропала, и я вернулся к машине.

Боденштайн обернулся и посмотрел на Пию, потом встал.

— И мы должны поверить в эту вашу историю, господин Захариас? — спросил он. — Я думаю, все было совсем иначе. Вы были во дворе и поспорили с Паули. В гневе вы убили его как раз в тот момент, когда приехала девушка на мокике. И она увидела вас и Паули.

— Нет, нет, все было не так! — прервал его Захариас, вскакивая. — Я не видел Паули, я…

— Сядьте! — жестко приказал Боденштайн. — Я не верю ни одному вашему слову. У вас был серьезный мотив, вы оказались на месте преступления в момент преступления, у вас было чем убить Паули и на чем увезти тело. Я немедленно вас арестую по подозрению в убийстве Ганса Ульриха Паули.

— Но я этого не делал, — прошептал Захариас умоляющим голосом. — Правда, не делал. Поверьте мне!

— Тогда молитесь, чтобы мы нашли девушку с мопедом, — сказал Боденштайн и снял трубку, чтобы вызвать конвой и препроводить Захариаса в камеру.

Результаты криминалистического исследования салона «Мерседеса» Захариаса не сулили владельцу ничего хорошего. Коврики в багажнике, вымытом с автошампунем, совсем недавно подвергались химчистке, и это притом что снаружи машину давно как следует не мыли. И на них были обнаружены следы крови. На основании этого в середине дня в понедельник судье предстояло утвердить приказ о содержании Захариаса под стражей и отклонить прошение об освобождении под залог. Перед отправкой в следственную тюрьму Вайтерштадта Боденштайн переговорил с подозреваемым еще раз. Осунувшийся Захариас сидел на нарах в камере; без галстука, ремня и шнурков он выглядел жалко. Арестованный все твердил, что даже не видел Паули, а не только не убивал, и что кровь в багажнике его автомобиля принадлежит не человеку, а кабану, которого он купил у приятеля-охотника и отвозил к Конради для разделки.

— Расскажите мне что-нибудь, что позволит снять с вас обвинение, — сказал Боденштайн. — Назовите хоть одного свидетеля, видевшего вас в указанный промежуток времени и способного подтвердить вашу невиновность. В данный момент картина складывается весьма неблагоприятным для вас образом.

Захариас прижал ладони к щекам и покачал головой. От Паули он поехал прямо на свой садовый участок и оставался там до утра. Почему? Он хотел побыть один. Потому что у него сложилось впечатление, что зять его использует. Потому что он больше не может слушать нытье своей жены. Уже под конец, когда Боденштайн хотел уходить, прозвучало наконец нечто существенное.

— Я знаю девочку на мопеде, — сказал Захариас глухим голосом. — Это подружка моего племянника Йонаса.

Боденштайн и его сотрудники перехватили государственного прокурора и судью еще в пути, перед заседанием. Пара, жившая на втором этаже дома 52 по Штаркерадвег в Зульцбахе, видела Марайке Граф и Конради на лестнице в половине первого в ночь на среду. А гольф-клуб, по свидетельству многочисленных гостей, они покинули чуть ли не сразу после десяти. Ни фрау Граф, ни ее любовник не могли или не хотели объяснить, где они провели эти два часа. Сюда стоило добавить заключение судмедэкспертизы, что отпечаток трупных пятен на теле Паули совпадает с рисунком поддона, находящегося в одном из фургонов мясной лавки Конради. С учетом мотивов, которые имели Марайке Граф и Конради, получение ордера на их арест казалось простой формальностью. Для вызова отца и сына Шварцев в судмедлабораторию достаточно было подозрения, что Эрвин Шварц побывал в доме Паули во вторник вечером и, вполне вероятно, тремя ночами позже поджег его дом вместе со своим сыном. К тому же Пии нужен был ордер на обыск в бистро «Грюнцойг». Получив его, Остерман с сотрудниками полиции сразу же отправились по указанному адресу.

Сотрудники гессенской криминальной службы уже не раз основательно осмотрели обгоревшие и остывшие развалины дома Паули к тому моменту, когда Пия проехала мимо пепелища прямо во двор Эрвина Шварца.

Боденштайн с каменным выражением лица слушал вопли фрау Шварц. Рената была женщиной коренастой и энергичной, с жестким, закаленным ветрами и солнцем лицом, на котором полная забот жизнь прорезала глубокие морщины.

— Мой муж и сын, по-вашему, подожгли дом Паули? — Она стояла, уперев руки в боки. — Вы там все с ума посходили? С чего бы это им понадобилось?