— Не хочу тебя задерживать, — сказала она. — Тебе надо работать. Большое спасибо!

— Не стоит благодарности. Если у вас будут вопросы, вы знаете, где меня найти.

Боденштайн увез Пию из «Грюнцойга» и ни словом не обмолвился о неприкосновенном свободном пятничном вечере Бенке. Перед домом Эстер Шмит стояли две патрульные машины с синими мигалками. Любопытные высыпали на балконы ближайших домов и толпились на противоположной стороне улицы.

— Что тут опять стряслось? — Боденштайн припарковался позади одной из патрульных машин. — Надеюсь, новых трупов нет.

Они выскочили из машины и вошли во двор. Из глубины дома доносились истерические вопли и громкая ругань. На лестнице, ведущей в кухню, сидел молодой полицейский, прижав полотенцем кровоточащую ссадину на голове. Навстречу им из кухни вышел другой полицейский, с разбитой губой.

— Что там происходит? — поинтересовался Боденштайн.

— Нас вызвали соседи, потому что подумали, что внутри кого-то убивают. Но такого со мной еще не бывало, — ругался патрульный. — Я запросил подкрепление.

Боденштайн и Пия прошли в комнату, но открывшаяся картина заставила их застыть в дверях. Один полицейский держал в надежном захвате полуодетую бесновавшуюся Эстер Шмит, прижав ее голову к своей груди. Другой пытался совладать с невысокой блондинкой, у которой из носа струей лилась кровь. Боденштайн узнал Марайке Граф, хотя она вовсе не походила на то нежное и хрупкое создание, каким ему показалась поначалу.

— Тихо! — нервно рявкнул патрульный. — Прекратите немедленно!

Женщины не обратили на него внимания и продолжали орать друг на друга так, что казалось, барабанные перепонки лопнут.

— Если думаешь, что сможешь еще хоть на одну ночь остаться в моем доме, то ты жестоко ошибаешься, грязная шваль! — визжала Марайке.

— Твой дом?! Не смеши меня! — вопила в ответ Эстер, в облике которой не осталось и следа от траура по погибшему другу жизни.

— Что тут за балаган? — повысив голос, спросил Боденштайн.

Обе женщины смолкли и злобно на него уставились.

Первой в себя пришла Марайке и прекратила вырываться из хватки полицейского.

— Я хочу вернуть свои деньги, — объяснила она. — Эта дрянь не имеет никакого права жить в этом доме. Я ей это сказала, но она на меня набросилась.

— Ты все врешь! — злобно крикнула Эстер Шмит. — Это ты на меня набросилась, свихнувшаяся психопатка!

— Она стащила деньги, которые я дала своему бывшему мужу, — произнесла Марайке с видом оскорбленного достоинства, что было нелегко, учитывая льющуюся из носа кровь. — И при этом еще имеет наглость утверждать, что никогда не видела этих денег.

— Не видела я никаких денег! — срывающимся голосом провизжала ее противница, побагровев от гнева.

— Ты лжешь! — Марайке снова сжала кулаки. — Ты подло рассчитываешь на чужое наследство!

— На себя посмотри, кто тут за наследством гоняется! — с ненавистью прошипела Эстер. — Тебе самой подлости-то не занимать, за то и посадят!

— Это хорошая идея. — Боденштайн обратился к коллегам из келькхаймской полиции. — Заберите обеих дамочек, пусть поостынут пару часов в камере. А когда они успокоятся, можете их отпустить.

Марайке Граф сопротивления не оказала, гордо вздернула голову и позволила себя вывести. Эстер Шмит, напротив, вырывалась, как кошка от живодера. Полицейские обсуждали драку, но Боденштайна интересовали деньги, которые искала одна и якобы никогда не видела вторая женщина.

— Если Марайке была здесь в половине девятого и отдала Паули деньги, — рассуждала Пия, — а он умер только в половине одиннадцатого, у него было целых два часа, чтобы спрятать их где-нибудь.

— Может, кто-то именно их и искал и при этом так перевернул весь дом. — Боденштайн обвел взглядом комнату.

— А может, это было убийство с целью ограбления, — предположила Пия. — Людей убивают и из-за меньших сумм.

— Грабители не заморачиваются тем, чтобы прятать трупы, — возразил Боденштайн.

Целый час они вместе с двумя залепившими царапины полицейскими обыскивали весь дом от подвала до чердака, но не нашли никакого намека на деньги.

В девять они прекратили бесплодные поиски, заперли дом и поехали в комиссариат Хофхайма. Остерман все еще сидел перед компьютером. Он уже подготовил информацию о Марайке Граф, о чем Боденштайн попросил его по телефону.

— В 1988-м ее судил суд по делам несовершеннолетних, судимость снята, — читал Остерман. — В 1991 и 1992 годах ее приговорили к денежному штрафу и общественным работам за оскорбление действием; в 1998-м условно осуждена за нанесение телесных повреждений, в 2002-м приговорена за нарушение неприкосновенности жилища и вандализм. В 2003-м осуждена за принуждение и нанесение телесных повреждений. В данный момент осуждена условно.

— Как можно ошибаться в людях, — сказал Боденштайн и мысленно попросил прощения у Эстер Шмит.

Остерман и о ней поискал сведения в сетях. Она тоже нарушала закон и осуждалась за мошенничество со страховками, оказание давления, оскорбление и нанесение телесных повреждений.

— Поистине очаровательные дамочки, — ехидно заметила Пия.

— Мы получили заключение из лаборатории, — сообщил Остерман. — Изучение отпечатка руки на воротах ничего не дало, но сама кровь та же, что и в кабинете Паули, и в жилых комнатах.

Боденштайн и Пия переглянулись.

— Ставлю на Патрика Вайсхаупта, — сказала Пия. — Хотела бы я подробнее посмотреть на его поврежденные конечности.

Зазвонил мобильный Боденштайна. Это была Козима.

— Я провела жуткий день в душной, грязной монтажной, — сообщила она. — Может, купишь что-нибудь в китайском ресторане по дороге домой?

Боденштайн вышел из кабинета Остермана и направился в собственный.

— У тебя усталый голос. Как себя чувствуешь?

— Лежу на террасе и пялюсь в вечернее небо, — ответила Козима очень уж весело, и что-то в ее голосе заставило Боденштайна насторожиться.

— Что-то на тебя не похоже, — не поверил он. — Что случилось?

Козима замялась.

— Так, небольшая авария. Ничего серьезного, только кузов помяла, — сообщила она.

— Авария? Где? Как?

— Да ничего особенного, — уклончиво ответила Козима. — Нет, правда! Не бери в голову.

Боденштайн предчувствовал недоброе. То, что Козима называла «ничего особенного», у других людей означало катастрофу среднего масштаба. Только в последний год у нее случился перелом костей стопы во время экспедиции в Андах. Внедорожник, в котором она ехала, сорвался в пропасть в несколько сотен метров глубиной, но она успела выскочить в последний момент.

— Через четверть часа я буду дома и захвачу что-нибудь поесть, ладно?

Боденштайн волновался.

В четыре часа утра мобильник Боденштайна на ночном столике зазвонил, засветился и истошно завибрировал. Не вполне проснувшись, комиссар подскочил и взял трубку. Звонила Эльза Маттес и взволнованно сообщила, что дом Паули полыхает ярким пламенем.

— Этого еще не хватало, — проворчал Боденштайн, включая свет рядом с кроватью.

— Что случилось? — спросила Козима сквозь сон.

— Дом убитого, которого нашли в «Опель-Цоо», горит, — ответил Боденштайн, натягивая одежду. — Спи, я скоро вернусь.

Как он и опасался, ее вчерашняя авария вовсе не была пустяком. Козима не справилась с управлением на трассе А-66 при подъеме к Валлау. Благодаря подушке безопасности она отделалась ушибами и сильным испугом, но «Х5» здорово помялся о заграждение.

Боденштайн снял куртку, которая висела у входа в гараж, потрепал за ухом собаку, открыл дверь в гараж и включил свет. Его чуть инфаркт не хватил от неожиданности, когда он увидел в багажном отсеке старой машины сына две фигуры, испуганно отпрянувшие друг от друга.

— Господи, Лоренц, что ты делаешь в четыре утра в гараже? — набросился было он на сына и вдруг узнал девушку, что была с ним.