— Вы пока обдумайте, — сказал Лукас. — Я буду ждать вас у кассы в восемь. О’кей?

А почему бы, собственно, и нет?

— О’кей, — согласилась Пия. — Увидимся в восемь в Бурге.

Стоял теплый летний вечер, нежный воздух пах лесом и травами. Пия нашла парковочное место на Ольмюльвег и слилась с потоком молодежи, по узким улочкам устремившимся в старый город, к Бургу. Так странно оказалось, что ничего не изменилось, — кривые мощенные булыжником переулки, маленькие магазинчики, затерянные дворики и спрятавшиеся проходы между домами, которые выручали ее столько раз, когда, прогуливая уроки, надо было спрятаться от случайно идущего навстречу учителя. Когда-то давно Пия сбегала с уроков из католической школы для девочек около автобусной станции, а позже они с подружками после школы или во время свободных уроков любили гулять в парке замка Люксембургов, где тогда находился участковый суд, сидеть на скамейках, курить тайком и шептаться, хихикая, о мальчишках и первых влюбленностях. Трехдневный летний фестиваль в Бурге был большим событием, которое будоражило молодежь всех кенигштайнских гимназий. И в этом приподнятом состоянии каждый день тут возникали и рушились дружеские привязанности и влюбленности. Пия подняла голову и посмотрела вверх на мощный, четко выделяющийся на фоне золотого закатного неба силуэт руин Бурга. После школы она перестала бывать в Кенигштайне, ее жизнь сосредоточилась в других местах, и она почти не вспоминала школьные годы.

Люди толпились в радостном ожидании концерта перед кассами прямо у ворот в Бург. Лукас в черной футболке и узких линялых джинсах, а вовсе не в мешковатых штанах, которые предпочитали многие из его сверстников, стоял, прислонясь к стене, скрестив на груди руки и отбросив назад волосы, и выглядывал ее в толпе. Пия улыбнулась, подумав, сколько бы отдала двадцать пять лет назад за то, чтобы поболтать с таким парнем. Увидев ее, он поднял руку. Вскоре она уже стояла рядом с ним, немного запыхавшись от крутого подъема.

— Привет, а вот и вы! — Он разглядывал ее со знакомой улыбкой, и ему определенно нравилось то, что он видел. — Вы круто выглядите.

— Спасибо.

Пия улыбнулась удивленно и несколько смущенно. Они прошли к кассам, а потом через контроль.

— Что это написано у тебя на футболке? — Пия прочла надпись и ухмыльнулась. — «Обольститель» — надо же!

— Это название стихотворения Гессе, — серьезно объяснил Лукас. — «Сальтацио Мортис» — группа, которая играет сегодня вечером, — положила на музыку его стихи. С другой стороны последняя строфа.

Он повернулся и показал свою спину, где действительно на футболке было написано окончание стихотворения.

— «Тот поцелуй, которого я жаждал, / И ночь, в предчувствии которой я сгорал, / Теперь мои… И сломан тот цветок», — прочла Пия. — Звучит довольно грустно.

— Так действительно иногда бывает? — сказал Лукас. — Что-то, к чему стремишься и чего давно ждешь, на самом деле оказывается не таким, как представлял?

— О да, — согласилась Пия. — Реальность по большей части разочаровывает.

— Не только в этом дело. — Лукас заговорил вдруг со страстью, почти с болью. — Когда чего-то добиваешься, предвкушаешь, это в сто раз прекраснее действительности. Когда цель достигнута, то ясно, что она совсем не так ценна, как стремление к ней. Остается только… пустота.

— Да ты настоящий философ, — улыбнулась Пия.

Лукас стоял совсем близко к ней и был мрачен.

— «Сгорая, я бежал от наслажденья, — произнес он, глядя Пии прямо в глаза, — в мой сон, тоску, туда, где я один. Я проклят, обладанье губит счастье, и, воплощаясь в жизнь, мечта лишь умирает».

— Какое обладание ты имеешь в виду? — спросила Пия. — Обладание чем-то материальным или любовь?

Лукас удивленно поднял брови и неуловимо улыбнулся.

— Обладание материальным не делает счастливым, — возразил он. — Я это вижу с тех пор, как научился думать. Мои родители и родители моих друзей в большинстве своем могут себе позволить все, что можно купить за деньги, но, несмотря на это, они несчастливы.

— Никто не может быть счастливым всегда, — сказала Пия. — Это было бы невыносимым.

Они медленно шли к стене разрушенного замка, людской поток обтекал и обгонял их. Пия оперлась руками на крошащуюся стену и посмотрела вниз на Кенигштайн, розовый в лучах заходящего солнца. Ласточки носились в солнечных лучах, охотясь в теплом воздухе за насекомыми, то и дело внезапно срываясь в пикирующий полет. Музыканты первой выступающей группы настраивали инструменты и аппаратуру, толпа восторженно ревела, но толстые стены приглушали шум.

— Я думаю, самая большая ошибка, которую можно сделать, это ждать слишком многого, — сказала она. — Большие ожидания ведут к очень большим разочарованиям.

— Но это же пошлость, — возразил Лукас. — Я предвкушаю многое, я хочу пережить все, а не только чуточку! И я хочу… сам определять игру.

Пара шедших мимо молодых людей засмеялись и что-то крикнули ему, здороваясь.

— Я задерживаю тебя. — Пия вдруг поняла, что они слишком отклонились от главной цели их встречи.

— Нет, нет, все хорошо, — запротестовал Лукас. — Вы не задерживаете меня, наоборот. Я думаю, что очень здорово вот так с вами поговорить. Последним, с кем я мог так разговаривать, был Улли. — Тень пробежала по его лицу, он тяжело вздохнул. — Все изменилось с тех пор, как его не стало. Без него кафе «Грюнцойг» превратится еще в одно бистро, каких тысячи. — Он взглянул на нее и расправил плечи. — Но вы хотели меня о чем-то спросить?

— Мы ищем девушку, которая ездит на желтом мокике, — перешла Пия к существу дела.

— Девушку на желтом мокике? — Лукас внимательно посмотрел на нее. — Я знаю многих девушек.

Он сказал это вовсе не для того, чтобы произвести впечатление на Пию, а просто констатировал факт.

— Тогда вспомни, пожалуйста, — попросила Пия. — Мокик должен быть побит.

— Ладно, — согласился Лукас.

— Ты знаешь Патрика Вайсхаупта? — спросила Пия. — Он считает Паули виноватым в том, что не сдал выпускного экзамена. Вероятно, Паули его терпеть не мог.

— Чушь! Патрик ленивый балбес, он сам виноват. — Лукас помрачнел. — Улли всегда справедлив. Он не дал бы себя запугать ни отцу Патрика, ни отцам Франьо или Йо.

— Что ты имеешь в виду?

— Улли принимал наше будущее близко к сердцу. Он хотел лучшего для каждого из нас. Нет, Улли не стал бы заваливать Патрика на экзамене специально.

В большом внутреннем дворе за стенами Бурга была сооружена большая сцена, перед которой толпился народ. Огромные колонки обеспечивали хороший звук, ряды прожекторов полыхали цветными огнями, метавшимися по темным стенам старинного разрушенного замка, создавая мистическое настроение. Поток посетителей поредел. Подходили отдельные группы опоздавших и тут же спешили занять места во дворе и поближе к сцене.

— Пойдемте вперед, — предложил Лукас.

Он взял Пию за руку, и они протиснулись почти к самой сцене. Их окружила колышущееся море молодых людей с восторженными лицами и сияющими глазами, обращенными к сцене. Размахивая руками, они покачивались в такт музыки. Музыка была ритмичная и жесткая, а тексты немного меланхоличными и почти философскими. Лукас знал все песни наизусть, пел, танцевал и хлопал вместе со всеми. Толпа подалась вперед, Пию оттеснили, но не по злому умыслу. Так всегда бывает на рок-концертах, когда находишься прямо перед сценой.

В перерыве, пока готовили сцену к выступлению следующей группы, Лукас снова взял Пию за руку. Он вел себя с ней запросто, и ей это даже нравилось. К ним присоединились несколько молодых людей. Они держались раскрепощенно, смеялись и обсуждали музыку. Пия узнала парня, который увез Эстер от развалин сгоревшего дома, и прыщавого блондина из подвала кафе.

— О, мистер Дин Корсо собственной персоной! — сказала она. — А где нынче твой друг Борис Балкан?

Смех мгновенно стих. Пия заметила повисшую напряженность и переглядывания.