Когда зазвонил телефон у постели, она обрадовалась — ей хотелось с кем-нибудь поговорить. Но это не был кто-то из знакомых. Из клиники гинекологии сообщили, что мазок у нее с отклонением от нормы.

Кристин слушала, стараясь сохранять спокойствие. Ей посоветовали не волноваться, потому что мазок с отклонениями не так уж редок, особенно в сочетании с небольшой эрозией шейки матки, но для верности просили прийти в этот день в клинику для взятия повторного мазка.

Она пыталась возражать, ссылаясь на свою головную боль. Но они настаивали, говоря, что это лучше сделать поскорее. Сегодня как раз есть окно, так что Кристин пройдет все в два счета.

Кристин неохотно согласилась. Возможно, что-то действительно не так, и тогда к этому нужно отнестись серьезно. Ей только страшно не хотелось идти одной. Она попыталась дозвониться до своего приятеля Томаса, но его, конечно, не было. Она понимала, что это глупо, но при мысли о Медицинском центре не могла избавиться от ощущения чего-то зловещего.

Мартин глубоко вздохнул, прежде чем войти в Патологию. В студенческие времена это отделение было ему в высшей степени отвратительно.

Первое вскрытие явилось испытанием, к которому он не был подготовлен. Он полагал, что это вроде анатомии на первом курсе, когда труп напоминает человеческое существо не больше, чем деревянная статуя. Запах был неприятен, но он-то имел химическое происхождение. Кроме того, в лаборатории анатомии все смягчалось озорством и шутками. В патологии все было иначе. Для вскрытия использовался труп десятилетнего мальчика, умершего от лейкемии. Тело было бледное, но податливое и очень похожее на живое. Когда труп грубо вскрыли и выпотрошили, как рыбу, ноги у Мартина стали резиновыми, а завтрак подступил к горлу. Отвернувшись, он удержался от рвоты, но пищевод жгло от подступившего желудочного сока. Преподаватель продолжал что-то говорить, но Мартин не слышал. Он остался, но ценой страданий и боли за этого умершего мальчика.

И вот Филипс вновь открыл дверь в Патологию. Обстановка ничем не напоминала ту, что он видел в студенчестве. Отделение перевели в новое здание медицинского института и оформили в стиле ультрамодерн. Тесные и мрачные помещения с высокими потолками и мраморными полами, шаги по которым вызывали неестественное эхо, сменились просторными и светлыми. Кругом белый пластик и нержавеющая сталь. Вместо отдельных комнат — залы, поделенные невысокими перегородками. На стенах цветные репродукции картин импрессионистов, особенно Моне.

Секретарша направила Мартина в анатомический театр, где доктор Джеффри Рейнолдс занимался со стажерами. Мартин рассчитывал застать Рейнолдса в кабинете, но секретарша настойчиво предлагала пойти туда, поскольку доктор Рейнолдс охотно отвлекается. Но Филипс беспокоился не о нем, а о себе. Пришлось все же последовать в направлении указующего перста секретарши.

Напрасно он так легко согласился. На секционном столе из нержавеющей стали, как кусок мясной туши, был разложен труп. Вскрытие только началось — сделан Y-образный разрез от груди до лобка. Кожу и подкожные ткани отвернули, обнажив ребра и органы брюшной полости. Когда Филипс вошел, один из стажеров с громким треском перекусывал ребра.

Рейнолдс увидел Мартина и подошел. В руке он держал большой, как у мясника, секционный нож. Мартин смотрел в сторону, чтобы не видеть происходящего перед собой. Помещение напоминало операционную. Это был новый, по-современному оформленный кабинет, целиком выложенный плиткой, чтобы легче было поддерживать чистоту. Пять столов из нержавеющей стали. По задней стене ряд квадратных дверей холодильников.

— Привет, Мартин, — произнес Рейнолдс, вытирая руки о фартук.

Сожалею по поводу Марино. Я с удовольствием помог бы тебе.

— Я понимаю. Спасибо за участие. Поскольку вскрытие не состоялось, я пытался провести томографию на трупе. И столкнулся с удивительной вещью. Знаешь, что я обнаружил?

Рейнолдс покачал головой.

— Мозга не оказалось. Кто-то удалил его и все зашил, так что практически ничего не видно.

— Ты что?!

— Да, вот так.

— Господи! Представляешь, какая поднимется шумиха, если это дойдет до прессы, не говоря уж о семье? Семья же совершенно однозначно была против вскрытия.

— Вот поэтому я и хотел с тобой поговорить.

Они помолчали.

— Подожди-ка, забеспокоился Рейнолдс. — Ты что, думаешь, к этому имеет отношение Патология?

— Я не знаю, — признался Филипс.

У Рейнолдса покраснело лицо, на лбу вздулись вены. — В одном могу тебя заверить. Тела здесь не было. Оно было отправлено прямо в морг.

— А как насчет Нейрохирургии?

— Ну, у Маннергейма парни помешанные, но не настолько же!

Мартин пожал плечами, потом сказал Рейнолдсу, что зашел-то узнать про пациентку Эллен Маккарти, которую два месяца назад привезли мертвой в Неотложную. Хорошо бы узнать, проводилось ли вскрытие.

Рейнолдс сдернул перчатки и, толкнув дверь, вышел в основное помещение. На основном терминале главного компьютера он набрал имя и номер Элен Маккарти. Сразу же на экране появилось ее имя, потом дата и номер вскрытия, а также причина смерти: травма головы, приведшая к обширному внутримозговому кровоизлиянию и грыже ствола мозга. Рейнолдс быстро отыскал копию отчета по результатам вскрытия и дал Филипсу.

— А мозг вы смотрели? — поинтересовался Филипс.

— Конечно, смотрели. — Рейнолдс выхватил у него отчет. — Ты что, думаешь мы не станем смотреть мозг при травме головы? — Он стал быстро просматривать отчет.

Филипс смотрел на него. Со времени совместных лабораторных занятий в институте Рейнолдс поправился килограмм на двадцать, складка на шее прикрывала край воротника. Толстые щеки, под кожей красная сетка капилляров.

— Возможно, перед аварией у нее был припадок, — сказал Рейнолдс, продолжая читать.

— А как это можно определить?

— У нее язык прокушен во многих местах. Определенно сказать невозможно, это просто предположение.

Филипса это впечатлило. Такие тонкие детали улавливают только классные патологи.

— Вот здесь по мозгу, — нашел нужное место Рейнолдс. — Обширное кровоизлияние. Правда, есть кое-что интересное. На срезе коры височной доли видны изолированные мертвые нервные клетки. Очень слабая глиальная реакция.

Диагноз не установлен.

— А затылочная область? На снимке там видны слабые изменения.

— Есть один срез, и тот нормальный.

— Только один. Черт, почему так мало!

— Может быть, тебе повезло. Тут сказано, что мозг законсервирован. Погоди минутку.

Рейнолдс прошел к картотечному шкафу и вытащил ящик на букву М.

Филипс немного воспрянул духом.

— Вот, законсервирован и сохранен, но он не у нас. Его затребовала Нейрохирургия, так что, думаю, он в их лаборатории.

Остановившись по пути, чтобы посмотреть на Дениз, которая безошибочно и ловко получала ангиограмму одного сосуда, Филипс направился в Хирургию. Он миновал скопление пациентов в зале ожидания и подошел к столу операционной зоны.

— Я ищу Маннергейма, — обратился он к давешней блондинке. — Есть какие-нибудь предположения, когда он выйдет из операционной?

— Это мы знаем точно.

— И когда же это произойдет?

— Двадцать минут назад. — Две другие сестры рассмеялись. Раз они пребывают в таком хорошем настроении, ясно, что в операционных все идет гладко. — Его стажеры заканчивают все. А Маннергейм в комнате отдыха.

Маннергейм устроил прием. Два японских визитера стояли по обе стороны от него, улыбаясь и время от времени кланяясь. Там было еще пять хирургов, все пили кофе. В руке с чашкой Маннергейм держал еще и сигарету.

Год назад он бросил курить, то есть перестал покупать сигареты и стрелял их у всех окружающих.

— И знаете, что я ответил этому умнику адвокату? — сказал Маннергейм, делая свободной рукой драматический жест. — Конечно, я играю роль Бога. А кому, по вашему, мои пациенты доверяют копаться в своих мозгах, мусорщику?

Вся группа одобрительно загудела и затем стала расходиться.