Дни, сменяя друг друга, растягивались в недели, и вот настало время уборки урожая.

Анжела каждое утро отправлялась объезжать тростниковые поля, и каждое утро она мучительно переживала отсутствие Жана-Филиппа. К тому же в ней постоянно рос страх, превратившийся почти в уверенность, что больше его никогда не увидит. Анжела с болью в сердце ожидала его возвращения, раскаиваясь в своей грубой прямоте. Ей, конечно, нужно было вести себя помягче с ним. Конечно, этого бы не случилось, если бы он не явился со своей просьбой в тот момент, когда она была расстроена не только его нападением на Оюму, но и уязвлена до глубины души откровениями Мими и дядюшки Этьена.

Оюма настоял на том, чтобы она проверила свой пистолет, который всегда возила с собой с того момента, когда она с ним начала выезжать по утрам для осмотра тростниковых полей. В поместье никогда не боялись рабов, но Оюма предостерег ее, сообщив, что его избиение озлобило некоторых из них.

Ей шли на пользу неотложные заботы, связанные с уборкой урожая. Мельница была уже почти закончена, и рубка тростника началась. В этот год она уже не находила никакого удовольствия в любовании нежными стебельками, не искала в бледно-зеленых посевах ростки лаванды. В первом, выбранном для рубки поле, весь день взлетали и опускались острые длинные ножи, отделяя листья от стеблей, которые затем рубили на части уже на земле, отсекая недозревшую макушку. Каждое утро она наблюдала за тем, как срубленные стебли доставлялись на телегах во двор сарая для измельчения.

Они с Мелодией никогда не обсуждали ту ночь, когда уехал Жан-Филипп. На следующее утро Анжела вошла к ней в комнату, но Мелодия, отвернувшись в сторону, отказалась с ней разговаривать. Она хранила гробовое молчание, когда Анжела сказала:

— Не хочешь ли ты о чем-нибудь меня спросить? — Анжела не совсем понимала, в чем она ее обвиняет и почему. Мими объяснила, что Мелодия рассердилась на нее из-за того, что не впустила ее в кабинет в ту ночь, когда ускакал Жан-Филипп. Она поклялась, что не сказала Мелодии, кто является его матерью.

— У тебя для этого есть время. Хватит ей пока и этого.

Дым от печей под выстроившимися в линию чанами для варки сахара и запах кипящей сахарной массы, казалось, стоял над всей плантацией. Он проникал через жалюзи выходящих на галерею больших окон комнаты Мелодии. Постоянно присутствующая густая вонь вызывала у нее головокружение, и она отправляла еду на кухню, едва дотронувшись до нее.

Однажды она спросила у Мими:

— Моя мать раскаялась в совершенном грехе?

— Откуда мне знать. Скорее всего, что да.

— Не думаю.

— Почему?

— Стал бы священник проводить брачную церемонию, если бы ему было известно, что невеста беременна от другого мужчины? Как ты считаешь, мой отец знал об этом до моего рождения? То, что я была чужим ребенком.

— Похоже, что знал.

— А если нет, то, выходит, что мать его надула?!

— Зачем гадать о том, чего вы не знаете. Может, священник освятил бы их брак, если твоя мать призналась бы во всем твоему отцу. Мики Эктор любил ее. И это никак не отразилось на его любви к тебе, разве не так? Если они поступили дурно, то только потому, что защищали вас, мамзель Мелодия, давая вам имя, которое можно будет с полным правом внести в родословную семьи.

— Все равно, она надула отца.

Мими внимательно посмотрела на Мелодию.

— Они сделали это ради вас, — повторила она. — Потом решившись, добавила: — Вы тоже захотели бы предоставить вашему ребенку равные шансы в жизни, давая ему законное имя. Разве я не права?

Мелодия отвернулась.

— Я не беременна, Мими, — холодно сказала она.

— Само собой разумеется, — прошептала Мими, стараясь не выдавать своего разочарования.

Когда осенью в Новом Орлеане начался сезон светских балов и званых вечеров, отсутствие на них Мелодии Беллами и Джеффри Арчера было замечено всеми, как, впрочем, и Жана-Филиппа, маркиза де ля Эгиз. История его ссоры с матерью и его неожиданный отъезд из поместья передавалась из уст в уста и о них много говорили. Вспоминали заодно и о его ссоре с Джеффри на балу у Арчеров, и всем им снова и снова перемывали косточки.

Проходили недели, и до ушей Этьена Роже начали доноситься слухи о том, что некоторым людям удалось видеть молодого наследника. Его видели у Лафиттов сразу же после его исчезновения из "Колдовства". Позже один человек клятвенно утверждал, что видел его на плоскодонке на ручье, неподалеку от Пост де Аттакана. Один путешественник рассказал, что видел, как один смазливый юноша покупал себе аперитив в сомнительном салуне в прерии неподалеку от луизианской границы. По утверждению некоторых людей, он являлся членом одной банды, которая выискивала своих жертв среди невезучих путешественников на границе, но у него были манеры настоящего аристократа. Когда Этьен услыхал последнюю историю, он велел заложить ему карету и в субботу утром отправился с визитом к своей племяннице в "Колдовство".

Он нашел Анжелу возле жернова для измельчения сахарного тростника. Она сидела на своей кобыле в широкополой шляпе, перевязанной шарфом, защищавшей ее от палящего солнца, и внимательно наблюдала за работой.

— Черт подери! — воскликнул он. — Разве у тебя нет надсмотрщика, который присматривал бы за всем этим?!

Его цепкий взгляд сразу заметил небольшую кобуру, болтавшуюся у нее на поясе. Значит, теперь она открыто носит с собой пистолет…

— Да, дорогой дядюшка, он у меня есть, но я хочу доказать своим рабочим, что сахарный плантатор-женщина может быть таким же зорким, как и мужчина.

Спешившись, она подошла к нему, подставив щеку для поцелуя. Лихо сидевшая у нее на затылке шляпа делала ее удивительно моложе своих лет.

— Вероятно, кожа у тебя задубела, как шкура, но ты такая же милая, как всегда, — преподнес он ей комплимент.

— Вы, дядюшка, приехали посмотреть на мою новую мельницу?

— Конечно, но только после того, как ты предложишь мне чего-нибудь освежающего.

Они пошли к дому. Анжела вела кобылу под уздцы.

— У тебя есть новости о твоем маленьком негодяе? — спросил ее Этьен.

— Нет. По ночам я лежу подолгу в постели с открытыми глазами, пытаясь представить себе, где он есть, где он спит. Насколько мне известно, он не взял с собой денег.

— Он приехал ко мне, — признался дядя, — и я дал ему небольшой заем.

Она благодарно улыбнулась.

— Спасибо. Он не сказал вам, куда едет?

— Нет, он только поведал мне, что хочет выбрать такое место, где его никто не знает.

— Я так скучаю по нему. Жан-Филипп бросил Мелодию, даже не поговорив с ней. Она знает, почему он уехал, но во всем винит меня. Я даже не знаю, почему…

— Она знает?

— Нет, — торопливо ответила Анжела. — Мими клянется, что сказала ей только о ее отце.

— Но она все равно узнает рано или поздно, не так ли?

— Надеюсь, что нет.

— Сколько ей сейчас? Двадцать? По-моему, ей пора выходить замуж.

Анжела печально покачала головой.

— Джеффри последнее время к ней не приезжает, а ведь они были так близки.

Он презрительно фыркнул.

— В ее возрасте ты уже сама управляла своим имением "Колдовство"!

— Она больше похожа на Клотильду, ведь так?

— Да, это так, — вздохнул он.

Подбежавший к ним Жюль взял у хозяйки из рук поводья.

Мелодия, стоя на галерее, ожидала их.

— Дедушка! — воскликнула она.

Она бросилась с разбегу в его крепкие объятия, подставив ему одну за другой щеку для поцелуя.

— Услыхав, как подъезжает ваша карета, я быстро спустилась вниз, но вы куда-то исчезли.

— Я хотел сунуть нос в последний прожект кузины Анжелы. Боже мой! Я могу пересчитать все твои косточки! — грозно выпалил он. — Разве в "Колдовстве" больше нет толковой поварихи?

Мелодия улыбнулась. Она очень скучала по дедушке.

— Нет, Петра все еще здесь, и она ежедневно соблазняет меня такими блюдами, которые умеет готовить только она, — заверила она его.