Ну, а Минетт… Выходит, она была его ночью, а она — днем?!
Анжела остановилась из-за охватившего ее приступа бешенства. Но за этой мыслью следовала другая, более рациональная, хотя и более угнетающая. Если Мими сообщила ей правду, то Мелодия с Жаном-Филиппом находятся в таких родственных отношениях, как и она с Мими. Даже еще более тесных, так как они родились от одного отца! Она ни на минуту не верила домыслам Мими, но и он, и она имели право обо всем знать.
Существовал только один человек, которому она могла рассказать об этом, — дядюшка Этьен. Она, конечно, идет на риск и может своими признаниями причинить ему боль, если только он уже не знал об этом раньше. Только ради ребенка Клотильды и этого мальчика, которого она называет своим сыном, она должна выведать всю правду. Дернув за ленту звонка, она вышла в холл. Когда на ее зов явился Лоти, она приказала ему приготовить экипаж.
— Я еду в город. Передай Петре, что я вернусь к обеду.
Мелодия проснулась поздно. Ей хотелось знать, вернулся ли Жан-Филипп в "Колдовство". Надев халат и бегом спустившись по лестнице, она направилась к комнате Оюмы. Дверь была открыта, и Мими сидела рядом с ним. Он сидел на своем тюфяке и выглядел вполне здоровым, если не считать множества повязок из бинтов. Увидев ее, они оба улыбнулись.
— Мне очень приятно, что тебе лучше, Оюма.
— Я не так уж сильно пострадал. Завтра я снова начну работать с расчетными книгами, мадам.
— Ничего подобного! — фыркнула Мими, но Оюма только рассмеялся, а Мелодия была уверена, что он так и поступит.
Выйдя из пристройки, она на галерее встретила Муху и спросила, встал ли месье.
— Он пока меня не вызывал, мамзель.
— Отнесите ему завтрак, я сейчас приду туда вслед за вами, — приказала она. — Мне нужно с ним поговорить.
Муха колебался, не зная, что предпринять.
— Он очень рассердится, мамзель. Мики вернулся домой очень поздно.
— Не боишься ли ты, что он и тебя изобьет? — сердито бросила она. — Ступай и делай, что тебе валят. Немедленно!
— Слушаюсь, мамзель.
В ожидании она сидела на галерее, потягивая из чашечки кофе. Заметив, что слуга возвращается с пустым подносом, она спустилась по лестнице и пошла через лужайку к холостяцкому дому. Дверь была заперта. Когда она постучала, Жан-Филипп хмуро отозвался:
— Ну, чего еще?
Мелодия вошла. Он сидел в халате за маленьким столиком, за которым, вероятно, всегда пил утренний кофе.
— Ты рано встала сегодня, дорогая кузина. Маман снова послала тебя ко мне?
— Нет.
Он как-то загадочно, прищурив глаза, разглядывал ее.
— Ты пришла, чтобы ругать меня или утешить?
— Жан-Филипп, не пытайся издеваться надо мной, я все равно не уйду отсюда, — умоляюще потребовала она.
— Я не намерен больше об этом разговаривать, Мелодия.
— А я просто не могу ничего понять! Разве ты забыл, что Оюма всегда сопровождал тебя на рыбалку, что он однажды спас мне жизнь, когда я нечаянно наступила на змею у ручья, что он делал нам из камыша свистульки, учил нас, как нужно удерживать ровно весло в пироге. Ах, Жан-Филипп, ну как ты мог?
— Мне очень жаль, — процедил он сквозь зубы.
— Разве хорошо бить раба, будучи уверенным, что он тебе ответит не той же монетой? Избить хлыстом Оюму, этого самого доброго и милого человека у нас в поместье, того, кого ценит больше других твоя мать. Ведь он со своей матерью почти члены нашей семьи! Мими так страдает. Она вчера весь вечер просидела у его кровати, возможно, даже и ночь. Мими и сейчас не отходит от него.
— Прекрати, Мелодия!
— Я еще не кончила! Жан-Филипп, ты должен извиниться перед Оюмой и Мими. Ведь ты вчера извинился перед своей матерью? — спросила она.
— Я сделал гораздо больше — объявил о своей независимости.
— Что ты сделал?
— Я намерен выползти из-под ее пяты, дорогая Мелодия. Я объяснил ей, что больше не намерен быть ее оловянным солдатиком.
— Ты даже не навестил Оюму.
— Мелодия, не кажется ли тебе, что ты слишком много болтаешь? — с раздражением сказал он.
— А эта ужасная открытая рана у него на лбу! Теперь у него будет большой шрам.
— Мелодия, я еще раз предупреждаю тебя, — угрожающе сказал он.
— Но у него может быть заражение. Кузина Анжела утверждает, что существует опасность…
— Да прекратишь ты тарахтеть!..
— Он может умереть, Жан-Филипп.
— Нет, это уже невыносимо…
Она говорила еще быстрее:
— Почему ты так быстро уехал вчера вечером?
— Я хочу поцеловать тебя…
Она прижалась спиной к закрытой двери, а он стоял совсем рядом, его блестящие темные глаза горели от охватившей его страсти; его тело, приятный запах кожи и дорогого мыла привел ее в состояние сладостного томления. У нее в ушах вновь зазвучал тот вальс на балу в Беллемонте. Она не могла оторвать глаз от его красивых губ.
— Это скверно, скверно… Жан-Филипп, если можешь, то не целуй меня… — Но, несмотря на это, она чувствовала, как горит у нее лицо от желания прикоснуться к его губам.
19
Карета Анжелы въехала на узкие, мощенные булыжником улицы города в самый жаркий час самого жаркого месяца в году. Лишь в середине октября прохладные ветры остудят теплые воды Мексиканского залива.
На балконах, на которых обычно после заката солнца сидели и обменивались сплетнями креолы, никого не было. На скамеечках, возле домов, сидели в основном слуги.
Вытерев со лба пот носовым платком, Анжела принялась размышлять, где же ей отыскать дядюшку Этьена. Конечно, его сейчас не было в его маленьком душном домике. На перекрестке узкой улочки возвышалось трехэтажное здание с двумя рядами галерей. Анжела опять села в карету и указала Жюлю на украшенную гербом дверь с вывеской: "Торговая биржа".
— Пойди туда и сообщи месье Этьену, что мне нужно с ним поговорить.
Через несколько минут из дверей выплыл дядюшка Этьен. Он еще больше раздобрел после отъезда из Беллемонта, но все еще оставался импозантным мужчиной.
Перейдя через тротуар, он, забравшись к ней в карету, уселся рядом.
— Ах, моя дорогая Анжела, — сказал он, и от него потянуло резким запахом спиртного. — Как тебе удается так хорошо выглядеть в такую жару?
— Я не употребляю виски, дорогой дядюшка.
— Но только с его помощью я и способен выносить такую жару. Что привело тебя сюда?
— Я приехала, чтобы пригласить вас пообедать вместе со мной. Вы сейчас свободны?
— Моя дорогая, для тебя я всегда свободен.
— Вот и хорошо. — Не закрывая дверцы, она крикнула Жюлю: — Отвези нас в "Ласковый теленок", — приказала она ему.
"Ласковый теленок" был рестораном с номерами для путешественников на углу улицы Святого Петра и Шартр, прямо напротив старой городской управы, бывшей когда-то резиденцией покойного барона Понтальба. Они поднялись по лестнице в зал ресторана. Метрдотель, который был знаком с ними обоими, проводил их к накрытому свежей скатертью столику и, щелкнув пальцами, позвал официанта. Дядюшка заказал две куропатки и вина к ним. Осведомившись, как поживают Мелодия и Жан-Филипп, он сказал:
— Тебя привело ко мне в такой жаркий день какое-то весьма важное дело, не так ли?
— Дело касается одной старинной сплетни, которую постоянно повторяет Мими. Но прежде я должна вам рассказать о том, что произошло вчера в "Колдовстве". — Она рассказала все, что ей было известно об избиении Оюмы Жаном-Филиппом, и поняла, что он очень удивился.
— У этого Жана-Филиппа не такой уж уживчивый характер, не правда ли? Оюма сильно пострадал?
— На лице у него останутся шрамы, но, кажется, все обошлось. Он крепкий парнишка, и Мими делает все возможное, чтобы не допустить заражения. Однажды она явилась ко мне с этой басней по поводу Мелодии…
— Какой басней? — спросил дядюшка Этьен.
Анжела старалась выбирать более подходящие слова, но это у нее плохо получалось. В конце концов она решительно выпалила:
