— Клотильда, дорогая! — воскликнула она, делая над собой усилие, чтобы скрыть от нее свое огорчение. — Не доверяй свою любовь этому человеку. Хочу предупредить тебя, ему нельзя доверять. Он этого недостоин.
Клотильда даже не удостоила взглядом Филиппа. Она не отрывала своих расширившихся от ужаса глаз от Анжелы.
— Ты считаешь, что он хранит тебе верность? — спросила Анжела. — Должна сказать тебе… — Она невзначай хихикнула… — Подумай только, он даже осмелился заговорить о женитьбе на мне.
Он женится на Анжеле? Клотильда зашаталась, вдруг ощутив невыносимую дурноту от утренней жары.
— И ты ответила согласием? — чуть слышно спросила она.
— Нет. Клотильда! — крикнула Анжела. — Я не о том хочу тебе сказать! Я сказала ему, что вообще никогда не выйду замуж!
Клотильда постаралась взять себя в руки, чтобы не упасть в обморок. Почувствовав, что снова владеет даром речи, она сказала:
— Но ты ведь все равно согласишься, дорогая Анжела. Разве ты способна оказывать ему сопротивление? — И она послала Филиппу такую ослепительную улыбку, от которой у него на лице проступила чуть заметная краска.
— Ваша кузина весьма ловко оказывает сопротивление, мадемуазель Клотильда, — кисло бросил он.
— Но только не вам, месье. — Она произнесла эти слова таким нарочито вежливым тоном, что фраза прозвучала фальшиво даже у нее в ушах.
— Мне пора идти, — сказала она. — Я просто проезжала мимо и хотела сообщить тебе, Анжела, что все вокруг только и говорят о том, насколько тебе удался твой бал. — Повернувшись, она быстро пошла в сторону Оюмы, который держал на поводу ее лошадь.
— Клотильда! — умоляюще крикнула Анжела. — Не обращай внимания на мои слова. Ты же понимаешь, как я расстроена. Прошу тебя, останься. Месье маркиз сейчас уедет. — Она бросила на него свирепый взгляд, но Клотильда не повернулась и этого не увидела.
— Благодарю тебя, но мне нужно поехать и навестить Адель Дюпре, — в отчаянии солгала она. — Я хотела предложить тебе составить мне компанию. — Теперь она почти бежала.
— Я поеду с тобой, — крикнула Анжела. — Прошу тебя, подожди, пожалуйста, пожалуйста! Клотильда!
Оюме, который стоял, широко раскрыв глаза, она процедила сквозь зубы:
— Ну-ка помоги мне забраться в седло. Да поживее!
Оюма сложил свои маленькие ладошки, чтобы она поставила на них свою ступню, — он видел, как это делает Жюль, грум Анжелы. Когда она перенесла на его руки вес своего тела, он зашатался.
— Пока! — крикнула Клотильда, вонзив что было сил пятки в бока лошади, от чего она с места пошла галопом. Анжела все еще бежала следом.
Анжела вернулась к Филиппу, слезы текли у нее по щекам.
Он протянул навстречу ей руки, на лице у него отражалось охватившее ее отчаяние.
— Уезжайте! — закричала она. — Прошу вас, уезжайте! Разве вы не видите, что натворили?
— Дорогая…
— Ваше присутствие здесь нежелательно. Вы больше не должны сюда возвращаться. — Рыдание перехватило ее дыхание, и она, резко повернувшись, побежала к дому.
У входа со свисающими пальмовыми занавесками она увидела Мими, протягивающую к ней руки. Она упала в ее объятия.
— Ах, Мими, какая же я дура!
— Нет, вы не дура, — прошептала в ответ Мими. — Просто влюбленная женщина.
Анжела, поворачиваясь то одной, то другой щекой на уютном плече Мими бормотала:
— Нет, нет, нет…
Мими молча ее обнимала, покуда вдали не затих топот копыт черного жеребца.
Клотильда даже не стала притворяться, что едет по направлению к плантациям Дюпре, а сразу же поскакала домой, в Беллемонт, одним духом на крутом галопе преодолев все три мили.
Заметив впереди чугунные ворота отцовского поместья и чернокожих детишек, преодолевших только половину пути от дома до ворот, чтобы открыть их, она подумала о том, с какой резвостью обычно неслись они навстречу своей любимой мамзель Анжеле, и в это мгновение дикое безрассудство овладело ею. Она заставляла свою кобылу нестись все быстрее и быстрее к закрытым воротам, ощущая оказываемое этим понятливым животным сопротивление. Лошадь опасалась такой страшной преграды.
"Я сейчас умру", — подумала Клотильда, закрыв глаза.
Но отважная кобыла, поджав под себя ноги, взмыла вверх, преодолев препятствие и распутав маленьких рабов. Потом на полном галопе поскакала по дорожке к дому. Клотильда только плотнее прижималась к ней всем телом. Она бросила поводья груму, поблагодарив Бога за то, что ее отец не видел этой выходки. Когда она поднялась на галерею, к ней вышла мать, но Клотильда торопливо прошмыгнула мимо, вверх по лестнице, прямо в свою комнату.
Сняв с себя амазонку, она позволила своей горничной растереть свое тело пропитанной холодной водой губкой. После этого легла на кровать, показав рукой, чтобы задернули противомоскитную сетку. Она ответила резким отказом на предложение что-нибудь съесть. Нет, она не будет завтракать сегодня утром и просит больше ее не беспокоить.
В десять тридцать в ее комнату вошла мать и поинтересовалась, уж не заболела ли она. Клотильда даже не двинулась. "Нет, температуры, по-видимому, у нее нет, — решила мать. — Несмотря на теплоту в комнате, лицо у нее оставалось бледным".
— Месье маркиз только что вернулся и спрашивал о тебе. Я приказала принести кофе, как обычно, на галерею.
— Прошу тебя, мама, извинись перед ним за меня, пожалуйста, — сказала Клотильда каким-то отстраненным голосом. — Сегодня утром я выпью кофе в своей комнате.
Мадам Роже уже несколько дней подозревала, что между возлюбленными произошла крупная ссора.
— Хорошо, дитя мое, — ответила она ровным тоном.
Через несколько минут она вернулась.
— Приехала Анжела. Спрашивает, можно ли ей вместе с тобой выпить по чашке кофе наверху.
— Передай ей, что я сегодня не гожусь в компаньоны, я хочу поспать.
Брови мадам Роже поползли вверх, но она, сдержавшись, снова сказала:
— Хорошо, хорошо, — и спустилась по лестнице в холл, чтобы заняться своими двумя молодыми гостями, которые в это утро обращались друг к другу излишне формально.
Когда Клотильда услыхала цокот копыт кобылы Анжелы, возвращающейся домой, она все еще пребывала в каком-то навязанном самой себе сумеречном состоянии — "на грани между сном и бодрствованием". Ей хотелось умереть. Она почти все время лежала с открытыми глазами, уставившись в потолок, потому что, стоило ей их закрыть, как она вновь видела перед собой эту немую сцену, из которой она все поняла. Потом в ее воображении начинали возникать яркие детали того страстного, продолжительного поцелуя, прерванного ее неожиданным появлением. В этом она была уверена. Дальше этой точки отсчета ее воображение отказываюсь работать.
Летом обычно все домочадцы отдыхали, пережидая самую жаркую часть дня. Очнувшись от легкой дремы, освежившись в холодной ванне, поговорив с поварихой о меню для обеда, мадам Роже вновь поднялась по лестнице и, легко постучав в дверь комнаты, отворила ее. Дочь ее все еще лежала в постели под противомоскитной сеткой, ее влажные кудри разметались по подушке, обрамляя ее испещренное капельками пота несчастное лицо.
— К тебе явился посетитель, моя дорогая.
Клотильда молча отвернулась.
— Я сказала ему, что ты плохо себя чувствуешь, но он проделал такой длинный путь, что я пригласила его остаться обедать.
Клотильда повернулась к ней, выражая слабый интерес к ее словам.
— Это он, мама?
— Друг Генри, американец.
Глаза Клотильды раскрылись пошире.
— Месье Возлюбленный здесь?
— Да, здесь. Он прискакал в эту ужасную жару из Нового Орлеана сюда, а ведь это не под силу ни одному мужчине креолу, и у меня нет никаких сомнений, что целью его изнурительного путешествия являешься только ты. Так как он побудет немного с нами, у тебя есть время, чтобы вновь восстановить свой прежний обворожительный вид.
Клотильда даже не улыбнулась. Лицо ее вдруг приобрело удивительно твердое, жесткое выражение, а у напуганной мадам Роже промелькнула мысль, — какой же изумительной женщиной в один прекрасный день станет ее семнадцатилетняя дочь.
