Крик ее был исполнен ужаса и паники. Зик почувствовал, как от испуга, сквозившего в этом вопле, все его тело бросило в жар.

— С вами все в порядке? — рявкнул он. Сердце колотилось как бешеное.

У нее вырвался жалобный, сдавленный стон, исторгнутый, казалось, из самой глубины души и полный животного ужаса, и Зик ощутил, как нервы у него самого натянулись, словно пружина, пока она, дрожа как осиновый лист, пыталась перевести дух Инстинктивным движением, обняв за плечи и притянув к себе, он прижал ее голову к своей груди. Она вся дрожала от пережитого страха, которого Зик никак не мог понять, ибо ее ужас ни в какой мере не соответствовал масштабам реальной опасности.

— Все живы-здоровы, — сказал он. — Мы с вами в порядке.

— С-стекло… — заикаясь, выдохнула она. — Я н-не могла его разбить…

— Нет. Нет, ангелочек. Мы целы и невредимы. И стекло не разбито. — Рукой он крепче обнял ее за гибкие плечи. Он гладил ее по волосам, шее плечам успокаивая не только словами.

— Я во всем виноват. На этом участке надо быть повнимательнее на случай, если на дорогу выскочит олень.

Вцепившись ему в рубашку, Челси сделала глубокий прерывистый вдох, мгновение сидела не дыша, потом медленно выдохнула. Зик чувствовал, как трудно дается ей самообладание, по еле заметной дрожи, пробегавшей по телу. Она кивнула, щекой дотронулась до его груди, и Зик погладил ее по спине.

— Все в… — Она запнулась, потом снова вдохнула и, постепенно разжимая пальцы, выпустила рубашку Зика. — Все в порядке, — уже уверенно повторила она. Он почувствовал, как силы возвращаются к ней, словно она стояла перед переполненным залом, пытаясь сосредоточиться на поставленной задаче и усилием воли отгоняя страх. — Что это было? — наконец спросила она.

— Олень, большой самец. Выскочил перед самым джипом. Мы с ним чуть было не столкнулись.

Она шевельнулась, пытаясь сесть прямо, но Зик только крепче обхватил ее за плечи.

— Сидите спокойно. Господи, ведь это я потащил вас сюда, — сквозь зубы пробормотал он. — Это же я вам сказал, что оставаться в коттедже небезопасно.

Она покачала головой.

— Это не ваша…

Прижавшись щекой к темной пряди волос, падавших ей на плечи, Зик осторожно поглаживал ее по спине, словно хрупкий фарфор, который при грубом прикосновении может разлететься вдребезги.

— О чем вы? — пробормотал он.

Секунду она молчала. Затем, изо всех сил стараясь говорить ровным голосом, ответила:

— Вы ни в чем не виноваты.

Его рука на миг замерла, потом снова принялась медленно, ласково гладить ее по спине.

— Так о чем вы?

— Это просто… сон, который иной раз мне снится.

— Ничего вам не снилось. Вы уже почти проснулись.

— Какая разница.

— Не хотите рассказать, о чем этот сон? — спросил он, продолжая гладить Челси по спине.

Наступила долгая пауза. Тишину нарушало лишь прерывистое дыхание Челси и едва слышный шорох от прикосновения руки Зика к кардигану, когда он гладил ее по спине.

— Я об том рассказываю не словами, — тихо ответила она. Он почувствовал, как она щекой уткнулась в его плечо, а грудью прижалась к его груди. — Для этого есть моя музыка.

Зик еще крепче обнял женщину, лежавшую в его объятиях. Он понял, что она хотела сказать. Если Челси Коннорс выражает свои чувства, создавая музыку, то ему не пристало этому мешать. Но по какой-то необъяснимой причине при одной лишь мысли, что Челси мучает непонятный кошмар, его охватило такое волнение, что засосало под ложечкой.

— Все в порядке, — услышал он свои слова, не веря в них, хотя сам же их и произнес. Он хорошо знал, что далеко не все в порядке. И все же не мог удержаться от того, чтобы, произнося эти слова, не пролить бальзам на ее душевные раны, обнимая и нежно баюкая ее на своей груди. Он уже слышал, какая палитра чувств прорывалась наружу, когда она исполняла свою музыку, — наслаждение, страсть, самостоятельность, но там не было места страху. А сейчас, когда она лежала в его объятиях, он прекрасно видел, какая паника ее охватила. Челси все еще била дрожь, несмотря на то что она всеми силами старалась ее унять. В полумраке ее белоснежная кожа казалась прозрачной. В тех местах, где она кусала нижнюю губу, еще видны были слабые покраснения. Она цеплялась за его рубашку, словно просила защиты от угрожающей ей опасности.

Зика охватило неодолимое желание защитить, оградить ее от всех бед и напастей, хотя в то же время он твердил себе, что будет последним идиотом, если позволит поддаться чувствам. А его так и подмывало приподнять ей голову, большим пальцем провести по атласной коже на щеках, поцеловать сначала в один уголок губ, а потом в другой…

Лежа в его объятиях, Челси снова вздрогнула, и Зика охватила дрожь, от которой его бросило в жар, а все тело сладко заныло, сгорая от внезапного плотского желания, которое мужчина испытывает к женщине. Но сейчас было не время и не место для этого.

Снова вздохнув, она чуть пошевелила рукой. В этом движении угадывался едва заметный намек на ласку.

Оцепенев от неожиданности, Зик замер, затаив дыхание. Тщетно. Он чувствовал, как кровь бурлит у него в жилах, в его сильном, пробудившемся от сна теле, распаляя воображение.

А что, ангелочек, если мы с тобой остановим джип, поудобнее устроимся поперек сиденья, а потом ты позволишь мне плавно войти в тебя — так же, как страстное джазовое соло плавно вступает в такт мелодии оркестра?

На секунду он подумал, не сказал ли всего этого вслух, и почувствовал, что властный голос плоти, сгоравшей от страсти, начал заглушать в нем доводы разума. Не торопясь, осторожно он приподнял голову Челси с колен и потянулся к ручке дверцы, бормоча что-то насчет спустившего колеса.

Дождь лил, не переставая, по шоссе с шумом неслись потоки воды. Джип стоял, накренившись со стороны пассажирского сиденья. Обойдя его, Зик равнодушно отметил, что правое переднее колесо действительно спустило. Он походил еще немного, потом, взявшись за ручку, опустил заднее стекло джипа и пошарил рукой внутри, ища свою куртку.

— Все в порядке? — спросила Челси.

— Будет через минуту. — Домкрат лежал за втулкой колеса, а рядом стоял ящик с инструментами. Взяв и то и другое, Зик снова поднял стекло. Когда, держа под мышкой длинный фонарь, он прилаживал домкрат на усыпанной гравием обочине, дверца автомобиля открылась и Челси вышла прямо под дождь.

Он перестал возиться с домкратом и, глядя на нее, нахмурился.

— Колесо спустило?

— Да. Ничего. Через несколько минут поставлю новое. Садитесь обратно.

Снова повернувшись к колесу он дернул за ручку домкрата раз, другой.

Челе и не тронулась с места, продолжая стоять под проливным дождем. Волосы ее прилипли ко лбу на плечи с них стекала вода.

— Я помогу.

Голос немного дрожал словно ее саму еще била дрожь.

— Послушайте, еще немного и вы совсем промокнете. Мне не нужна.

Шагнув к нему, она вцепилась в фонарь, который он держал под мышкой, и выдернула его Он выпустил фонарь, пристально глядя на нее.

— Я могу посветить.

В падающем полукругом свете фонаря лицо казалось особенно бледным. Спутанные мокрые волосы, свисавшие на лоб, придавали ей сходство с призраком, слишком легким и хрупким, чтобы стоять сейчас под проливным дождем, низвергавшимся на шоссе и стекавшим в придорожную канаву грязным, мутным потоком. Но выражение глаз, горевших отвагой и вызовом, вряд ли у кого-нибудь вызвали бы ассоциацию с хрупким созданием.

Он воспринял предложение Челси помочь ему в штыки, тем более что она дрожала как осиновый лист в своей хлопчатобумажцой кофте и несуразном дождевике, но нутром чувствовал, что ей лучше не возражать. Хотя внутренняя потребность защиты усилилась в ней с привидевшимся ей кошмарным сном и ненадолго охватившей ее затем паникой.

Стиснув зубы, он подавил в себе острее желание приказать ей вернуться в джип, где ей самое место, подальше от дождя и от него самого, а то всякий раз когда он принимался думать о терзавших ее непонятных страхах и о том, как она с ними справляется, у него начинало сосать под ложечкой.