– Вина дай и поесть что-нибудь.

– В момент исполню, – сказал он мне уже в спину, когда я шел к столу.

Сел у темного грязного окошка, попытался выглянуть наружу – ни демона не видно. Ни огонька.

Трактирщик через минуту подбежал, поставил передо мной блюдо с двумя большими кусками мяса на хлебе и оловянный кувшинчик с красным вином, присовокупив к нему такой же оловянный стакан. Получив монету, закивал благодарно и вернулся на свое место.

Я заметил Нигана, усевшегося за стол тоже в одиночестве, наедине с кувшином куда побольше моего. Может, пусть так, глядишь, и зальет вином ненужные мысли, забудет на вечер о том, кем он становится. А я забывать не хочу, мне точно надо знать, кто я такой и кем становлюсь. Если самому себе лгать, то уже в самую последнюю очередь, хотя именно себе больше всего наврать и охота. Сказать, что убили мы сегодня, наверное, врагов. Может, и так, только мне это неведомо. Знаю только, чувствую, что этими трупами не закончится, мы ведь туда пришли для того, чтобы приблизить войну, чтобы трупов было больше. Я это знаю. И знаю, что для мести моей есть только такой путь, как сейчас, – кривой и через грязь. И кровь.

Небо над полем было затянуто облаками, свежий ветерок волнами колебал высокую траву. Она шуршала, вроде бы и тихо, но заполняя этим тихим шорохом весь мир. Было прохладно, даже зябко.

Дети, все трое, сидели на песчаном языке пляжа, вдававшегося в излучину реки, задумчивые, подтянув колени к груди и положив подбородки на руки. Они смотрели на воду, на сухие листья, сорванные ветром и упавшие в реку, которые теперь, словно крошечные челны, несло течением. Дим держал на руках кота, прижимая его к себе, и кот заметно беспокоился.

Жена стояла на пригорке и смотрела, придерживая волосы рукой, куда-то в сторону темнеющего горизонта, словно ожидая кого-то с той стороны и беспокоясь, сумеет ли тот уйти от приближающейся непогоды. Ветер развевал подол ее простого полотняного платья, время от времени задирая его до середины бедра и открывая сильные, загорелые ноги.

Меня там не было, я лишь мог видеть, но не мог присутствовать. Я не мог заговорить, не мог обнять, не мог даже посмотреть с другой стороны, лишь вот так, словно подвижную картину разглядывать.

Какую-то тревогу нагоняло это все, словно что-то нехорошее должно было прийти. Но не к ним, я этого не чувствовал, они были в полной безопасности у этой степной реки, беда должна была прийти куда-то еще. Большая беда.

Утром я проснулся от шума. Кричали люди, много людей. Время от времени слышались свистки городской стражи, где-то сыпалось выбитое стекло, живо напомнив о вчерашнем убийстве.

– Что там? – спросил я у стоящего в дверях трактирщика, вглядывающегося в скопившуюся в конце улицы толпу.

– Охрана валашского посланника ночью зарезала двоюродного племянника Дурного, с семьей и прислугой, – ответил тот, не оборачиваясь.

– Откуда узнали?

– Сын выжил, мальчишка, не добили случайно, защитили Брат с Сестрой. Узнал одного.

– И что теперь?

– Народ особняк посланника громить кинулся, те насилу отбились. Теперь там городская стража и «воронов» отряд пришел, оцепили.

– А что оцепили-то?

– Так посланник же, нельзя его, неприкосновенный, – явно с сожалением ответил трактирщик.

У меня аж спина захолодела. Сразу представилось, как от нас с Ниганом быстро избавляются.

– Как думаешь, что будет? – спросил я.

– Кто его знает, – пожав плечами, ответил трактирщик.

В этот момент в зале появился Круглый, позвал жестом, увлек в дальний угол, к столу, что притулился за высоким каменным боком печи. Сел, предложил сесть напротив, сказал:

– Хочешь на золотой поспорить, что я знаю, о чем ты думал?

Его маленькие холодные глаза, так противоестественно смотрящиеся на круглом ухмыляющемся лице, уперлись прямо в мои.

– На деньги не спорю, – усмехнулся я, не отведя взгляда. – Не везет мне в таких спорах.

– И сейчас не повезло бы, – усмехнулся он. – Если бы от тебя избавиться хотели, то зарезали прямо в фургоне, в темноте. Мне люди нужны надежные, – помолчав, добавил он. – Большие дела впереди, с наличными силами не справиться. Понимаешь меня?

– Понимаю, – кивнул я.

Ну, что же, так тоже быть может. Завязали они нас на себя так, что не отвяжешься теперь. Да и верно то, что планов у них много, это я и сам понимаю.

– Раз понимаешь, так идите в полк, займитесь службой. Вскоре снова понадобитесь, уже надолго и всерьез. Впрочем, сейчас вместе пойдем, чтобы у вас проблем не было.

На этом разговор с ним закончился, оставив некий непонятный осадок в душе. Арио вроде как намекнул, что ночью сегодняшней было только начало, а все основные «подвиги» впереди еще.

С конюшни привели оседланных лошадей, для Круглого со Злым и для нас с Ниганом. Тесак и Голодный сегодня не показывались, может, их здесь уже и не было. Я взобрался в седло сильной рыжей кобылы, немного взбрыкнувшей подо мной, но быстро успокоенной. Тронули коней, сразу разбившись на пары, причем рядом со мной оказался Арио.

– Из вольных, как я сказал, отдельный взвод будет, – заговорил он так, словно продолжая ранее прерванный разговор. – Разведка, дозоры, партизанщина. Не только ваш взвод, таких несколько сбивают, из разных людей. Пока сотней будете, дальше посмотрим. Командиром к вам Хорг Сухорукий, слышал про такого?

– Не довелось, – покачал я головой.

– Хотя и верно, откуда вам в вашей степи слышать было, – усмехнулся Круглый. – Из горцев человек, но уже лет двадцать как в вольных ротах. Во время Угольной войны был у Дикого Барона, с сотней горцев чуть не половину вражеских обозов разбил и командование всей осадной артиллерии однажды вырезал. Тогда и Сухоруким стал, ему в рубке на левой руке сухожилие подсекли. Известный человек.

– Верно, есть такие у горцев, – нейтрально ответил я. – Много воюют, люди опытные.

– Такой и будет, – подтвердил Круглый. – А подчиняться будете опять же мне. Дикому Барону тоже, разумеется, но если я что-то скажу – это как глас с небес.

Я ничего не ответил.

Кони шли шагом, дорога вела через город. А в городе явно назревали беспорядки. Большая толпа стояла возле особняка за высоким решетчатым забором – красные лица, злые, все больше пьяные. В руках у многих палки, лопаты, камни. Оружие верноподданным низкого звания здесь не полагалось, так что в этом особняку повезло. Над особняком уныло повис в знойном безветрии флаг Валаша и рядом с ним – вымпел князя.

Двор посольства камнями забросан, в окнах ни одного целого стекла. Вдоль забора вытянулась цепь «Могильных Воронов», уставивших в сторону толпы сверкающие штыки на длинных пехотных винтовках. Вдоль их строя прохаживался взводный, заложивший руки за спину и мрачно поглядывающий в сторону горожан.

На пыльной мостовой были видны следы крови, причем немало. Большая ее лужа сверкала и на посольском крыльце – там тоже кому-то досталось. Кровь уже начала спекаться, превращаясь в студень, над ней жужжали мухи.

Арио проехал мимо толпы с каменным лицом, не проявив никаких эмоций. Я скосил глаза на Нигана – тот явно чувствовал себя нехорошо, понимал, откуда все безобразия пошли. Да и мне понемногу понятна становилась если не вся схема, то ее часть. Интересно было лишь узнать, в каких отношениях был Борхе Дурной со своим покойным родственником и выиграл он что-то в результате убийства или проиграл?

Одним валашским посольством дело не ограничилось. По мере того как мы приближались к Храмовой площади, бывшей центром Ирбе, приближался и шум. Грохот, крик, свистки, пару раз хлопнули револьверные выстрелы. Пронеслась пароконная коляска с перепуганными дамами, которой правил не менее испуганный кучер, нахлестывающий лошадей. Метались люди, затем навстречу нам пробежал какой-то оборванец, зажимающий руками голову, с которой чуть не ручьем лила кровь, оставляющая следы на пыли. По поперечной улице проскакал разъезд из «Волчьей Головы», лица рейтаров были злы.