Такая тактика была хороша всем, кроме того, что спешившийся рейтар сразу начинал проигрывать обычному пехотинцу с винтовкой. Поэтому многие из них обзаводились еще и карабинами, подражая вольным и горцам, но это уже не было правилом. И стрелять так, как мы из него, с седла, они не умели, хотя револьверной пальбе могли сами кого хочешь поучить.

– Далеко до сбора идти нам?

– Только сейчас спрашиваешь? – вроде как удивился Круглый. – Тебе не все равно?

– Все равно, если честно, – кивнул я. – Где всей дороги конец, я и так знаю, а где остановки по пути… какая разница?

– Это хорошо, – кивнул он, секунду о чем-то подумав. – Такие люди нам особенно нужны будут.

– Какие?

– У кого к валашскому князю личное. И кому этого доказывать не надо.

– В смысле?

Вообще-то я понял, что он имеет в виду, но хотел, чтобы Круглый Арио сказал это вслух. Не всегда следует догадливость проявлять.

– Ты – вольный, – спокойно сказал он. – Все уже знают, что случилось с вашим народом. Каждый уцелевший из вас теперь на вес золота. Ну да ладно, об этом мы позже поговорим, после того, как доберемся до места.

– А все-таки далеко?

– Дней десять пути, – ответил он уклончиво. – Мимо не проедем, не беспокойся.

Дорога тянулась и тянулась, шли дни, перемежавшиеся ночами, когда обоз останавливался за небольшую мзду на ночевку на общинных землях деревень и малых городов. Тянулись слева бесконечные холмы, море то появлялось справа, то снова исчезало. Поля сменялись лесами, а леса садами и виноградниками, проходили мы через дорожные заставы, пересекали границы земель. Мосты переводили наш обоз через ущелья, лишь в некоторых из которых, ввиду сухого времени года, можно было увидеть мелкие быстрые речушки, несущиеся к морю.

Кузнец в основном шел шагом, наслаждаясь спокойной жизнью, отфыркиваясь и отмахиваясь хвостом от назойливых мух, иногда я сам спешивался и вел коня в поводу, когда обоз замедлялся. Жара делала всех молчаливыми, хотелось все время пить, и всем мечталось о спокойном сне где-нибудь в тени.

Я присматривался к попутчикам, находя в них самых обычных ловцов удачи. Из двух десятков человек, подписавших контракт с Пейро, полтора десятка успели послужить в самых разных вольных ротах, наемного солдата было легко и просто опознать в каждом из них. Жизнь ландскнехта чаще всего коротка и бесшабашна, и люди, умудрившиеся пережить очередную войну, каких случалось много, становились словно существами особой породы, привыкая не бояться ни богов, ни демонов и жить сегодняшним днем. Голова и руки-ноги на месте, в кармане звенит серебро – о чем еще мечтать?

Были и новички, решившие попытать счастья на поприще обмена своей и чужой крови на то самое полновесное серебро. Но совсем неопытных было среди них всего двое, остальные решили вверить себя изменчивой удаче ландскнехта после того, как послужили в армиях разных княжеств и умудрились или дезертировать из них, или даже выйти в отставку. Отставник, правда, был всего один, остальные – дезертиры, кандидаты на петлю, случись им оказаться в родных краях и быть опознанными властями.

Быть дезертиром из армии у ландскнехтов позорным не считалось. Солдатская служба мало того, что тяжела, но в большинстве случаев на нее еще и призваны насильно, и отношение к солдату такое, какое и к каторжникам не везде себе позволяют. Особенно армии малых северных княжеств этим знамениты. Ну и гибнут солдаты часто, потому что для их князей подчас единственный источник дохода послать свое воинство на чужую войну в обмен на немалую сумму в золоте. Золото остается у князя, а его солдаты остаются на полях сражений, чаще всего даже не погребенными, а просто поживой стервятников и червей. Кому они нужны, чужаки, чтобы посмертно о них заботиться.

А вот дезертирство из вольных рот у ландскнехтов не прощается. Если нет у тебя на руках «выходной грамоты», в которой сказано, что служил ты в такой-то роте и отпущен сейчас, завершив с ней все расчеты, и нет к тебе претензий, – ты здорово рискуешь, пытаясь поступить на службу в другой отряд. Мир наемников тесен, многие из них знают многих, и если опознают, то самое лучшее, что может тебя ожидать, – быть выгнанным на дорогу избитым и голым, и с таким количеством имущества, с каким ты появился на свет из утробы матери. Если же за тобой числятся еще какие-то грехи кроме дезертирства, то до ближайшего дерева тащить недолго. Петля захлестнет шею и тебя подтянут высоко и быстро, оставив хрипеть и дергать ногами в мокрых штанах.

Среди набранных людей были и конные, ехавшие следом за фургонами, и пешие, которые то шли пешком, то катили на задках телег, свесив ноги. Конных было всего шестеро, если не считать меня, и были кавалеристы в этом почтенном цеху «белой костью». Если рядовой рейтар получал за службу десять золотых в месяц, то пехотинец редко когда мог рассчитывать больше чем на пять. Десять платили еще разве что канонирам в батареях, да и то все больше наводчикам, остальной орудийной прислуге деньги капали как пехоте. Один такой канонир, сорокалетний мужик с усами, переходящими в бакенбарды, и с руками, черными от въевшегося в них пороха и масла, дезертировавший из армии княжества Бюле, сидел как раз на телеге, что ехала рядом, и видно было, с каким почтением к нему относились остальные.

Через пять дней обоз вошел в земли славного города Римм, где к нему присоединился десяток конных и почти двадцать пеших ландскнехтов, а заодно еще пяток фургонов – достижение риммского вербовщика. Обоз уже и на обоз не был похож, а скорее напоминал отряд на марше, так много вооруженных людей шли рядом с телегами или ехали верхом.

В следующем городе, Улле, еще полтора десятка человек примкнули к нам, а заодно упряжка лошадей притащила новенькую, только из мастерской, полевую пушку. В Улле производством таких не меньше десятка домов занималось, во все княжества продавали.

Мало-помалу обоз приближался к последней цели своего путешествия, марке Ирбе, в замке правителя которой, маркграфа Борхе Дурного, квартировал в настоящее время барон Верген, снова поднявший знамя найма лихих людей по всем землям. Дикий да Дурной, те еще два друга, бычий хрен да подпруга. Они еще друг другу родственниками приходятся, Дурной Дикому двоюродный дядя, что ли.

Улльская пограничная застава, расположившееся перед мостом добротное каменное укрепление, была укомплектована добрым взводом ландскнехтов в оливковой форме улльского пехотного полка, а вот за мостом, повисшим над глубоким оврагом с текущим по его дну маленьким ручейком, в не менее солидном укреплении, виднелись солдаты в серых мундирах, черных кожаных касках с козырьком и небольшим назатыльником, и с черными же витыми шнурами на плече – ландскнехты из «Могильных Воронов», полка, который Верген, невероятно обогатившийся на последних войнах, уже не распускал никогда, равно как и рейтарский полк «Волчья Голова». И которые, по факту, заменили собой Дикому его собственное войско, заодно сев на шею марке. К добру ли или худу для Борхе Дурного – не скажу.

Проверяли и досматривали на въезде внимательно, из обозных никто не протестовал. Затем, когда обоз с примкнувшей к нему кавалькадой всадников готов был тронуться с места, Арио Круглый громко объявил, привстав на стременах:

– Идем по землям дружественным, давшим приют войску! Все слышали, оглоеды? Если кто будет замечен в грабеже или насилии над бабами – будет размышлять над своим поведением на виселице. Если же случится смертоубийство местного – казнь придумает барон Верген. А придумывать их он умеет. Все поняли? Не слышу?

– Все! Все! – загомонили ландскнехты.

– Ну-ну, я предупредил, – кивнул Арио, опускаясь в седло, и скомандовал: – Марш!

Ирбенская марка была невелика, путь до ее столицы – городка Ирбе, раскинувшегося неподалеку от замка Дурного маркграфа, занял всего лишь чуть больше суток. Зато было видно, что земля сия не бедствует. Перекрывая нижнее течение большой реки Сильной, выходящей в лиман, марка контролировала всю речную торговлю между Союзом городов и сразу несколькими северными княжествами, включая и Рисское. Заодно в широком и соленом лимане стояло множество солеварен, дававших Дурному маркграфу немалый доход.