– Месье, я прошу у вас руки вашей дочери Жантий и крова на этом холме, потому что я хочу здесь жить.

Жан-Дамасен встал на колени, поскреб землю длинными пальцами и положил на ладони Валькуру несколько камней, немного плодородной красной земли, несколько травинок и упавшую ветку фикуса.

– Я отдаю вам свою дочь и холм Кавы.

После того как отец вернулся в дом, Жантий вышла к Валькуру. Краем губ она коснулась его лба, носа, теплым дыханием овеяла его губы, потом пальчиком провела по всем дорожкам его морщинистого лица, «Научи меня желать», - сказала она как-то ночью. Он ответил, что не знает, как именно, но вдвоем они обязательно откроют этот секрет. Удовольствие у нее ассоциировалось с грубым торопливым сексом и лапаньем руками. В ласках Валькура она открывала для себя свое тело, и теперь оно казалось ей таким же прекрасным, как и удовольствие, которое она получала. Своим телом она принялась изучать тело мужчины. Она постепенно исследовала территории, путеводителями ее были лишь его дыхание и напряжение мышц. Она подавляла горячее желание самой стать объектом ласк, торопливую жажду принадлежать. Она научилась сдерживать мужчину, готового уже взорваться от наслаждения, чтобы вместе быть одной плотью, настолько чувствительной, что каждая новая ласка приносила невыносимые муки и освободить их могло только совместное самоубийство. И каждый раз, умирая вместе, как в этот вечер: на могиле Кавы, не говоря друг другу ни слова, они оба думали, что это их последняя смерть.

Ни первые петухи, ни собаки, ни солнце, ни Жан-Дамасен, оставивший большой кофейник, немного хлеба, вареные яйца и помидоры рядом с их нагими телами, не разбудили их. Открыв глаза, Жантий увидела своего отца, сидевшего перед домом и наблюдавшего за ними издалека. Она целомудренно прикрылась, но при этом не почувствовала ни стыда, ни стеснения чему очень удивилась. Она весело помахала ему, приглашая подойти. Он слегка улыбнулся и покачал головой. Как бы ему хотелось подойти к ним с Жанной, своей женой, но он отослал ее к родителям, узнав, что у него СПИД. «Ты должна жить», - сказал он ей. Она бы тоже порадовалась, наблюдая за полетом этих птиц. «Иди сюда, папа. Иди, поедим». Жан-Дамасен подошел к ним, наконец-то на сердце у него стало легко. Единственную кофейную чашку они передавали друг другу как дорогую вазу и смеялись над каждым пустяком. Они планировали, что поженятся через четыре дня, 9 апреля. - А потом вернутся на холм жить с Жаном-Дамасеном. «Но я умру, дочка». Нет, есть лекарства, которые можно достать в Европе. Валькур обязательно найдет работу в университете или в какой-нибудь гуманитарной организации, которых здесь пруд пруди. Да, так и будет, соглашались они друг с другом и верили, что можно еще немного помечтать. Никто этого не запрещал. А еще Валькур будет работать со своим «отцом», который с помощью сестры Франки создал первую ассоциацию ВИЧ-инфицированных в Руанде. Их было всего около дюжины, но они вынашивали большие планы, главный из которых - начать говорить о болезни вслух и победить стыд. Для западного читателя все это кажется простым и совершенно обыденным. Но для какого-нибудь руандийского буржуа это равносильно подвигу. Однако Жан-Дамасен был не из тех людей, что приукрашивают ситуацию, лишь бы все были счастливы. Как Кава, его прадед, научил свое потомство лжи и притворству, так сам он воспитал своих детей на прямоте и честности, даже если ради этого приходилось разбивать мечты тех, кого он любил. Этот холм, с виду такой спокойный, - не что иное, как минное поле. Это он объяснял Валькуру, Жантий знала обо всем с самого детства. Ее холм, как и все остальные, сможет жить мирно, только когда, оставляя после себя ужасные картины изуродованных тел и разрушенные семьи, взорвутся все мины, свидетельствующие о безумии тех, кто их установил. Нужно, чтобы все взорвалось, тогда наконец слепые увидят, а глухие услышат пламя и вопли,. рвущиеся из ада, который они породили.

Они так и сидели под фикусом. Пришло несколько родственников и друзей, кто с цветами, кто с пивом. Они оставались на несколько минут, перед этим почти торжественно поклонившись Валькуру, пожав ему руку одними пальцами, а потом уходили к наделам или возвращались в pyго, чтобы наблюдать за течением времени. И если их старомодная вежливость и почтительность восхищали Валькура, то Жантий была скорее разочарована - ей хотелось, чтобы, вопреки всем ожиданиям, они пожелали ей счастья и, не стесняясь, шумно и радостно поздравили ее, тем самым хоть немного нарушив холодный этикет холмов. Она пыталась завязать беседу, рассказывала историю об одном из соседей, но тот лишь скромно опускал голову; пыталась шутить, но в ответ ей только вежливо улыбались. Валькур шепнул ей на ушко, что шумности отеля он предпочитает тишину холмов. Люди вообще в душе чем-то похожи на пейзаж и климат края, в котором выросли. Те, кто живет у моря, напоминают поток, приливы и отливы. Они уезжают и возвращаются, беспрестанно перемещаются и открывают новые берега. Их слова и любовные истории подобны воде, утекающей сквозь пальцы, которая находится в вечном движении. Людям, живущим в горах, пришлось бороться за право жить там. И, как только горы им покорились, люди начинают защищать их как свой дом и если завидят издалека, что к ним кто-то поднимается из долины, то вполне могут принять его за врага. Люди с холмов долго присматриваются друг к другу, прежде чем поприветствовать. Изучают, медленно привыкают, но, лишь только оборона будет снята или дано слово, их обязательства будут такими же крепкими, как и гора, на которой они живут. Жантий наконец-то поняла, что Валькур хочет остаться здесь не только для того, чтобы доставить ей удовольствие. Ему здесь хорошо.

Этим утром 6 апреля 1994 года в Кигали в служебном помещении казармы президентской гвардии, что напротив здания ООН, на бульваре Революции, совещались двенадцать мужчин. Они утвердили списки, сверили имена. Полторы тысячи имен: политики из оппозиции, как хуту, так и тутси, умеренные бизнесмены, выступающие за разделение власти между двумя народами и демократию, не в меру деятельные кюре, члены ассоциаций по правам человека, журналисты. Президентская гвардия, подразделения «3еро» и группа военных и жандармов, посвященных в суть дела, должна уничтожить их, как только будет убит президент. Потом жандармы, главы секторов и ополченцы установят блокпосты. Полковник Теонест отвлечет и нейтрализует силы ООН. В Кигали обнаружены все дома тутси. Никто не должен уйти из столицы и даже из сектора. Каждую группу «Интерхамве» будет сопровождать жандарм или военный.

«И не верьте бумагам, полагайтесь на собственный ум, - подчеркнул полковник Атаназ. - Если они высокие, худые и светлые, значит, это тутси, мерзкие предатели, которых надо стереть с лица земли».

Валькур и Жантий решили двинуться в путь на закате - так они будут в Кигали часам к десяти вечера, если учитывать все посты, которых день ото дня становилось все больше. Жан-Дамасен разводил огонь, а соседи и родственники все прибывали. Все они были приглашены в Кигали на свадьбу, но только отец Жантий согласился на нее поехать.

Рядом с Жантий росла куча подарков, она скромно всех благодарила, Валькур хоть и не подавал виду, но был весьма удивлен такой щедростью. Несколько куриц, козы, мешки риса, несколько корзин помидоров, традиционное оружие - копье, ведь белым так нравятся старинные вещи, корзины и плетеные чаши, украшенные загадочными геометрическими фигурами, большая ваза из терракоты.

И, поскольку гости явно не собирались уходить, пришлось зарезать коз, подаренных будущим супругам. Когда родня увидела, что на большом костре жарятся две козы и несколько куриц, то, чтобы устроить настоящий пир, они отправили маленьких гонцов по домам, и те вернулись с полными охапками помидоров, салата, лука, яиц и сыра. Никто не смеялся, не разговаривал громко, но и шушукаться перестали. Женщины плотным кольцом окружили Жантий, детей близко не подпускали, Она смеялась и болтала без умолку - один единственный взгляд, смешок или вздох, и она принималась рассказывать следующую историю. Мужчины держались небольшими группками, почти не говорили, всматривались в долину и в соседний холм. Иногда один из них шел за Жаном-Дамасеном и просил его перевести, потому что многие говорили только на киньяруанда, а Валькур знал лишь три слова на этом языке: уеgо, оуа и inzoga, то есть «да», «нет» и «пиво». Мужчины, а так делали только мужчины, будь то кузен или друг, слегка склоняли голову перед Валькуром и ждали, пока отец повтори, по французски то, что ему поведали. Это были слова приветствия и восхваление красоты будущей супруги, которая, как сказал один из них., хоть и худая, а значит, не сможет работать в поле, все же родит красивых детей. А еще через Жана-Дамасена все советовали Валькуру увезти Жантий в другую страну. Когда повисала пауза, означавшая, что перевод закончен, все они немного отступали назад и пожимали ему руку, почти отвернувшись, будто прикосновение к человеку с другим цветом кожи было чем-то постыдным. Последний, типичный тутси, сказали бы антропологи, долговязый, угловатый и гибкий одновременно, скуластый, с горящими глазами, не подал ему руки, когда наступила пауза. Он посмотрел Валькуру в глаза, сплюнул и растер слюну ногой, как будто хотел испачкать землю. «Он говорит, что уважает вас, но, если вы настоящий мужчина, вы не имеете права оставлять Жантий на оскверненной земле». В кружке женщин смех и перешептывание становились все громче. Женщины встали еще теснее, Жантий по-прежнему находилась в центре" впрочем, это было уже неважно, откровенные признания женщин сыпались одно за другим сами собой. То и дело слышались взрывы смеха, но вызывавшие его слова произносились шепотом. И каждая женщина, выражая свою радость, опускала голову. Мужчины невозмутимо крутились вокруг огня, тыкали, пробуя на готовность, коз и куриц, отчитывали детей, слишком близко подходивших к краю обрыва. Мужчин не интересовали развлечения женщин, слишком похожие на детские шалости. Впрочем, женщины - те же дети.