— Но тебя что-то, я же чувствую, смущает. Или ты все-таки уклонился от истины?

Филипп взлохматил свою густую светлую шевелюру и исподлобья взглянул на Элен, которая определенно не хотела ему помочь в неловкой ситуации.

— От истины я не уклонялся. Ты мне не дала даже приблизиться к истине.

— Я?! — возмутилась Элен. — Я не дала тебе сказать то, что ты хотел мне сказать? Или это ты не захотел сказать, заранее знал, что это вызовет у меня сопротивление?

Филипп встал.

— Пожалуй, мне лучше уйти.

— Если ты уйдешь, я умру, — твердо заявила Элен. Она еще просто не нащупала ту грань, которую нельзя переступать в разговоре с этим мужчиной. Надо быть осмотрительнее. Он горд, и не стоит осложнять его и без того нелегкое положение.

— Да я и не стремлюсь уйти, но, видя твою неуступчивость…

— Уступчивость!.. — строго поправила Элен.

— …твое нежелание…

— Желание!.. — не согласилась та.

— …твою нелюбовь… — с нарочито бесстрастным видом продолжал Филипп.

— Любовь, Филипп, любовь! — воскликнула Элен и потянулась к нему.

Филипп прервал свою столь же короткую, сколь и успешную речь, наклонился и, стараясь не касаться руками тела девушки, бережно коснулся губами ее волос, потом глаз, потом носа, щек, губ. Удостоверившись, что его движения не причиняют беспокойства, он одарил ее настоящим поцелуем.

Элен задохнулась от неожиданности, а может быть, от не обманутого ожидания, и ответила на поцелуй со всей страстью, которую раньше даже не могла заподозрить в себе. Этот поцелуй заполнил все логические пустоты, которые попыталась преодолеть Клара своей замечательной выдумкой. Теперь уже не только ум, не только душа, но и тело подтвердило каждому из них: они хотят друг друга в высоком, очень высоком смысле слова.

— Приляг рядом со мной, Филипп.

— Нет. Если ты не думаешь о своей боли, то подумай хотя бы о том, чего мне будет стоить твоя соблазнительная поза.

— Послушай, как я могу подчиняться твоим желаниям, если они противоречат друг другу?

— Мои желания? Противоречат? Может быть, ты попытаешься яснее выразить свою мысль?

— Тебе придется привыкнуть к тому, что я не умею ясно выражать свои мысли. Барбара говорит, что это один из моих недостатков. Но постараюсь: ты сказал, чтобы я поспала, потом согласился, чтобы я полежала, потом поцеловал меня так, как целовать нельзя, хотя бы из соображений человеколюбия, а когда перевернул у меня все тут… — Элен показала себе на грудь, видимо, именно там ощутив присутствие души, потом двинула руку вниз, на животе заставив замереть, чем позабавила, судя по всему, Филиппа. — Да, не смейся, пожалуйста, у меня во всем теле появилось ощущение сладкой боли, если вообще к боли может быть применено это слово. Я хочу чувствовать твое тепло, хочу удостовериться, что такой великолепный мужчина отныне принадлежит мне… Разве это предосудительно?

— Элен, нельзя быть такой доверчивой, такой… — Филипп с недоумением вглядывался в ее сияющие искренностью глаза. Неужели редкая способность удивлять будет сопутствовать этой девушке всю жизнь?

— Как? И с тобой нельзя быть доверчивой? — Элен недоуменно округлила глаза.

— Дорогая, я подозреваю, что тебе пришлось немало натерпеться от нашего брата мужчины, но отныне будь спокойна: мне ты можешь довериться без оглядки. — Филипп говорил с несвойственным ему воодушевлением.

— Что ты делаешь! Не спросив разрешения, заговорил высоким стилем! — Она еле сдерживала смех, видя растерянное выражение его лица.

— Девчонка! Не смей переводить в шутку то, что не терпит осмеяния.

Элен с испугом взглянула на него, не понимая, действительно ли он всерьез раздосадован?

— Во всяком случае, — назидательно продолжил свою мысль Филипп, — постель в супружеской жизни занимает одно из самых серьезных мест.

— Я знаю, — заверила Элен. — Поэтому и сказала: Филипп, дорогой, ложись рядом.

— Ты просто испорченная девчонка. Кто воспитывал тебя, кто внушил, что с такой легкостью можно говорить на подобные темы?

— Девушку, которой ты совсем недавно сказал, что любишь, воспитывала Барбара. Это во-первых. Во-вторых, на «подобные» темы сейчас говорят даже по телевизору. Я не могу понять, что ты ко мне придираешься?

— Я не придираюсь, я удивляюсь!

— Слушай, с удивлением покончим, а то мы в развитии наших отношений вообще никогда не продвинемся. О, я только сейчас поняла, как правы те, кто называет тебя занудой…

Филипп снова запустил руки в свою шевелюру.

— Ты меня просто сбиваешь с толку. У тебя сейчас должно возникнуть как минимум два вопроса ко мне, без которых мы никогда не сдвинемся с места.

— Вот и ответь на них. — Элен показалось вполне логичным именно таким способом приблизить решение проблемы.

— Ответить? На что ответить? — Усталый тон показал, что Филипп набрался терпения и теперь готов выдержать любые дурацкие выходки собеседницы.

— На те вопросы, которые я должна тебе задать.

— Ах так… Хорошо. Я отвечу на вопросы, которые ты мне с такой настойчивостью задаешь.

Филипп медленно опустился в кресло, пригладил волосы, потянулся к тому месту, где мог бы поправить галстук, но, не найдя такового, приступил к рассказу. Рассказу, видимо, трудному, раз так глубоко втянул он в себя воздух.

— Итак, на первый твой нетерпеливый вопрос отвечаю: да, так случилось, что я был женат, ныне вдовец. Ни то, ни другое мое состояние в принципе не доставило мне ни удовольствия, ни особых хлопот. Брак по расчету. Вдовство из-за несчастного случая. Я женился на мисс Бартон… В общем, дело было так. Имоджен поделилась со мной: Кэт, ее сестра, угрожает покончить жизнь самоубийством, так как беременна, а бесчестья пережить не сможет. Глупость! — сказал я. Нет такого положения, из которого не было бы выхода. Нет такой ситуации, которая позволит человеку приговорить себя к смерти. Если уж на то пошло, берусь спасти бедняжку.

Предвидя реакцию Элен, Джексон пожал плечами и не без запальчивости в голосе приступил к обоснованию своей позиции. Видимо, он не в первый раз пускался в доказательства правильности своего поступка, не в первый раз мог встретить непонимание.

— Что мне было терять? Ведь тогда я совершенно не собирался обременять себя женитьбой…

Элен затаила дыхание.

— Ну, в том смысле, что я тогда еще не встретил женщину, которую мог бы полюбить, и думал, что такое вообще невозможно. Да, да, именно так я думал. Но кто мог знать!..

Такой поворот в рассказе вполне устроил Элен. Поуютнее устроившись на подушках, она взглядом призывала поторопиться с повествованием.

— Так вот… Я сказал Имоджен, что готов участвовать в спасении бедной женщины и еще не рожденного младенца. Не знаю, как бы я поступил сейчас, когда уже понял, чем чревата моя позиция, но… Возможно, я поступил бы так же. Я попросил Имоджен об одном: держать все в тайне и избавить меня от церковного обряда. Она сказала, что попытается все уладить, главную же трудность видела в том, как уговорить Кэт на фиктивный брак. Но рассчитывала, что ради счастья ребенка та согласится.

— Неужели Имоджен не понимала, что ты себя повяжешь, что возьмешь на себя непосильную ответственность?

— Имоджен все понимала. И, даю тебе слово, отговаривала меня от этого шага, однако тревога за сестру заставила ее согласиться с моим предложением.

— Я знаю, почему Имоджен в конце концов согласилась! Она же влюблена в тебя, глупый ты человек! И посчитала, видимо: пусть мистер Джексон соединит свою судьбу с семьей Бартон хотя бы так, а там посмотрим…

Он ответил не сразу. Видимо, искал контрдоводы, которые бы успокоили Элен, но не нашел.

— Возможно, ты права. Скажу больше: сейчас я почти уверен, что так и было. Нет, конечно, не только ради своего чувства ко мне она решилась принять мое предложение… Но дело не в этом. Продолжаю…

Элен обмирала от каждой им произнесенной фразы. Надо же быть таким дураком, чтобы представить себя спасителем падших ангелов! Согласился жениться! Сам же говорил, что ничего особенного нет в том, когда женщина рожает без мужа. Или эти соображения относятся к позднейшему периоду жизни?