— Жалко разведчиков, — бросил Серенко подошедшему командиру сотни. — Наш святой долг — сполна расквитаться с врагом за погибших товарищей. Сделаем это здесь, в долине.

Очередь ударила Юрко по ногам, и он с размаху упал грудью на камни. Сдерживая стон, попытался отползти подальше от тропы, но боль в раненом до этого плече не позволяла действовать левой рукой, и он, с трудом одолев пару метров, остановился.

— Тихон! — окликнул отстреливающегося по другую сторону тропы казака. — Помоги!

Разведчик подбежал к сержанту, присел возле него.

— Крепко задело, — сказал он, осмотрев ноги Юрко, — не ходок ты теперь, обнимай меня здоровой рукой и держись. Поползем вместе.

— Некуда мне ползти, — ответил Юрко. — Смотри, вражьи скалолазы перегнали нас по кручам и спускаются в ущелье, чтоб отрезать нам дорогу к отступлению. Оттащи меня в укрытие, и я придержу их. Торопись.

— А ты?

— Я не попутчик тебе, а камень на шее. Свяжешься со мной — погибнем оба. И твоя бессмысленная смерть будет только на радость вражинам. Подтащи меня вон к той расщелине, а сам поспешай к горловине, покуда ее не перехватили мятежники. Это приказ, ефрейтор. Выполняй.

Казак подхватил Юрко под мышки, ползком доставил к указанной расщелине, над которой нависал каменный козырек. Осторожно опустил сержанта на дно расщелины, помог ему поудобнее там устроиться, расчистил от камней сектор обстрела для его автомата.

— Бей, друже, по ближним целям… кого достанешь из расщелины. А дальними целями займусь я.

— Я приказал тебе пробиваться в горы! — громко, насколько позволяли силы, выкрикнул Юрко. — Или не слышал?

— Это слышал, зато не слышал другого, как после бегства мне товарищам по сотне в глаза смотреть? Все отделение полегло в бою, а я единственный шкуру спас. А что скажу при встрече матерям и вдовам своих побратимов, що навсегда остались в проходе?.. Нет, друже, таким счастливцем я не буду. Коли выпала нам судьба сложить головы посреди этих круч, сложим их туточки до единого. Это мое последнее слово, сержант. Давай не спорить перед смертью, а простимся по стародавнему казачьему обычаю. Прощевай, друже.

— Прощевай, земляче.

Они обнялись, трижды расцеловались и казак, подхватив с земли свой автомат, метнулся через тропу и пропал в темноте среди каменных глыб.

Юрко высунул голову из расщелины, осмотрелся. Аковцы из обходных групп, закрепив на скалах веревки, спускались по ним в горловину, две или три неясные фигуры уже мельтешили на земле. Мятежники, наступавшие вдоль тропы, воспользовались прекращением огня разведчиков, приблизились на расстояние гранатного броска. Сержант достал оставшиеся две гранаты, присмотрелся к камню, за который только что юркнула тройка мятежников с МГ. Завалившись на левый бок, бросил одну гранату справа от камня, вторую — слева. Взрывы, визг осколков — и сразу же рой пуль над расщелиной.

Обнаружили, гады! Ничего, он тоже приметил несколько мест, откуда по нему вели огонь. Держитесь, паны! Сейчас причешу вас на косой и на прямой пробор! А кой–кого и обрею наголо! Припав к автомату, Юрко расстрелял оставшиеся в диске патроны, вставил новый. Достал из–за голенища и положил перед собой последний запасной магазин. Небогато, а поэтому нужно быть поэкономнее и стрелять только наверняка.

Аковцы, не обращая внимания на потери, подползали к нему от тропы, заходили среди камней с флангов. Какой–то прыткий автоматчик, взобравшись с помощью товарищей на скальный выступ, пытался достать Юрко пулями своего «стена» сверху, однако каменный козырек над расщелиной сводил его усилия на нет.

Что ж, аковских главарей можно понять: хотя вход и выход из прохода были в их руках, казаки, перерезавшие своим огнем тропу, не позволяли мятежникам воспользоваться плодами достигнутого успеха. Вот почему им любой ценой требовалось как можно скорей разделаться с оставшимися в живых разведчиками.

Юрко примкнул к автомату последний магазин, прислушался к скудным очередям ППШ, доносившимся с противоположной стороны тропы, где отстреливался ефрейтор. Жив, казаче, держишься! Внезапно треск автомата потонул в гулком грохоте гранатного разрыва, и когда наступила тишина, ППШ не подал больше голоса. Неужели?.. Выпустив пару очередей, сержант вновь прислушался к звукам боя. Автомата ефрейтора не было слышно. Прощай, кубанский казак Тихон Савченко! Никогда не вернуться тебе к родному подворью на краю станицы, к которому вплотную подступает разлив золотого пшеничного поля.

Граната рванула в шаге позади расщелины, один осколок зацепил щеку, второй впился в руку. Краем глаза сержант успел заметить голову и плечо аковца, высунувшегося из–за камня при гранатном броске. Удобное местечко выбрал, вражина! Два десятка метров от расщелины и чуть выше ее по склону. Позволь тебе еще раз бросить гранату, ты уже вряд ли промахнешься! Юрко взял камень на прицел, и когда аковец снова показался из–за него с гранатой в руке, дал длинную очередь. Аковец упал, однако гранату все–таки успел швырнуть. Она взорвалась с недолетом, и хотя осколки пронеслись над головой сержанта, взрывная волна ударила Юрко в лицо, иссекла его мелкой каменной крошкой. Кровь моментально залила глаза, и все застлала непроницаемая черная пелена. Сержант торопливо смахнул кровь с лица рукавом маскхалата, но ничего не увидел. Значит, дело не в крови, повреждены глаза! Теперь он совершенно беззащитен и его можно брать голыми руками! Плен? Ни за что!

Сержант напряг силы, подтянул тело вверх и высунулся из расщелины по грудь. Вскинул к плечу автомат и, по–прежнему ничего не видя, стал стрелять во все стороны. Влево, перед собой, вправо… Опять влево, прямо, вправо… Очередь, выпущенная аковцем со скального выступа, вошла Юрко в бок, и он выронил автомат, качнулся. «Стен» застрочил снова, и вторая очередь прошлась наискось по казачьей груди. Не вскрикнув, сержант рухнул лицом на землю.

Струбчиньский остановился у мостика через раздавшуюся вширь речушку, всмотрелся в подернутый утренним туманом противоположный берег. Только что в долину к тропе, по которой хорунжий собирался вести отряд дальше, ушла разведка. Десяток отборных, проверенных не в одном опасном деле боевиков, родившихся в здешних краях и прекрасно знающих окрестности. Будь у Струбчиньского только его люди, он уже давно находился бы в бригаде, махнув туда напрямик через горы и ущелья, а не держался как привязанный троп. Но нельзя, никак нельзя оставить на произвол судьбы быдло в мундирах Войска Польского, что сейчас едва волочит ноги и мечтает об отдыхе и жратве. Вдобавок ко всему, это стадо с нетерпением поджидают корреспондент и фоторепортер подпольной аковской газеты. Оба из тех, что порядком набили руку в своем ремесле и знают, как делаются сенсации! Но документальную основу будущих разоблачительных для польских коммунистов публикаций должен доставить представителям аковской прессы он, хорунжий Струбчиньский.

Из темноты противоположного берега появилась фигура в маскхалате, в которой Струбчиньский узнал командира посланных в долину разведчиков.

— Все в порядке, пан хорунжий, — доложил разведчик, перебегая мостик и замирая перед Струбчиньским. — Ни в долине, ни на тропе противника нет.

— Где ваши люди?

— Шестеро остались у тропы, остальные со мной.

— Возвращайтесь к началу тропы, замаскируйтесь там и ждите отряд. Сигнал опасности — красная ракета. Задача ясна?

— Так есть, пан хорунжий! — вытянулся капрал.

Отослав разведчика, Струбчиньский присел у мостика на камень, задумался. Неужели казаки, так досаждавшие ему на тропе и пытавшиеся не пропустить через Красные Скалы, были группой, случайно наткнувшейся на его отряд? Не похоже. Кто ни с того ни с сего станет нападать на противника, в полтора десятка раз превосходящего тебя в силах и ничем тебе не угрожающему? Кто без приказа, по собственной инициативе, будет до последнего человека защищать какой–то горный проход, обозначенный далеко не на всех картах? Подобные действия казаков вряд ли могут носить случайный характер… Но тогда напрашивается вывод, что казаки знали об отряде и, стараясь замедлить его движение, специально навязали ему бой вначале на тропе, а затем с таким упорством дрались в проходе. Судя по всему, им требовалось выиграть время, чтобы дать возможность подойти своим главным силам и разгромить отряд в наиболее удобном для этого месте — у Красных Скал. Почему этого не случилось? Что–то задержало выезд вражеского подкрепления из города? Сыграл свою роль мост, взорванный по приказу хорунжего на шоссе?