— Какой же?

— Такой, чтобы вражий план полетел ко всем чертям! И он полетит, потому что я разгадал их план. Он таков. Казаки специально обнаружили себя у нашего секрета, точно так же умышленно позволили доставить мне весть об окружении базы Бира. Зачем? Дабы мы зажглись думкой их самих окружить и уничтожить. Больше того, они нам даже время дают, чтобы мы успели собрать силы для нападения на них. Когда мы ввяжемся в бой, подоспеют гарнизоны из Крышталевичей и Мазурков, да не одни, а с самооборонцами. И тогда от нас полетят шерсть да перья.

— Если с казаками нельзя вступать в бой, значит, придется ни за что ни про что отдать им сотню Бира? Так получается?

— Нет. Если мы сегодня одну сотню без подмоги оставим и позволим ее уничтожить, Советам это понравится, и они завтра разыграют точно такую комбинацию с другой нашей базой. Нет, друже, какую хитрость не придумали бы они, мы не должны позволять бить себя поодиночке. А потому сегодня нужно отучить их ходить к нам в гости. Сделаем это так…

Хрын принял свою любимую позу: левая рука на кобуре, правая прижата к боку, взгляд направлен в никуда. Но Шершень даже не обратил на это внимания: все его мысли были полностью заняты тем, о чем говорил сотник. Вот тебе и четыре карандашные линии на карте, которыми Хрын соединил базу Бира с местами дислокации других сотен! А он решил, что это направление ударов, которые одновременно будут нанесены по окружившим Бира казакам! Да, друже Шершень, эсбист ты неплохой, однако до настоящего кадрового армейского офицера тебе еще далеко. А потому слушай и набирайся ума–разума.

— Советы надеются, что мы соберем свои силы в кулак и ударим по казакам, что обложили Бира. Мы так и поступим — ударим по ним. Но не всеми силами, а единственной сотней. И не по всем шести засадам, а по одной. Отрежем ее пулеметным огнем от соседей и навалимся сразу всей сотней. Сомнем, прорвемся к Биру, соединимся с ним. А после этого по ходу дела можно решать, продолжать бой дальше или подобру–поздорову уходить в горы… Теперь о казаках из Крышталевичей и Мазурков, которые с началом боя поспешат в лес. Они понимают, что внезапности нападения им не добиться, а к своим нужно успеть как можно быстрее, поэтому двинутся к базе Бира кратчайшим путем. Вот тут мы подарочек им и преподнесем. Устроим засаду в низинке между хребтами, где весной партизаны Горобца моим полицейским крепко по потылице надавали. Поскольку долг платежом красен, мы за весну расплатимся осенью. Повстречаем казаков в низинке и устроим им то, что партизаны Горобца моим бывшим полицейским.

Хрын четко повернулся на пол–оборота к Шершню, оказался с ним лицом к лицу. Вытянул обе руки по швам, щелкнул каблуками сапог и громко, подчеркнуто официально заговорил:

— Друже надрайонный проводник, предлагаю следующий план. Сотня Стаха пробивает брешь во вражеском окружении вокруг базы Бира, соединяется с ним и отступает в горы. Сотни Щура и Рудого устраивают засаду на отряд казаков и самооборонцев из села Мазурки, уничтожают его и уходят в запасные схроны. В резерве остается моя сотня. Приказ о выдвижении сотен в назначенные им районы необходимо отправить немедленно. Начало операции завтра в шесть ноль–ноль. Помимо сказанного, рекомендовал бы усилить нашу разведку за шоссе и за селами Крышталевичи и Мазурки.

— Значит, свою сотню, нашу лучшую сотню, — многозначительно подчеркнул Шершень, — предлагаешь оставить в резерве? А не лучше бросить ее в бой, к примеру, вкупе с сотней Стаха. Тогда, может, нам удалось бы крепко пощипать не только казаков из Мазурков, но и тех, что обложили базу Бира. А?

— Это будет крайне опасно. У казачьих командиров есть какая–то хитрость. Предлагая нам в качестве приманки свою сотню у базы Бира, они вовлекают этим нас в игру, а сами делают ставку на что–то совсем другое. Чтобы иметь возможность предпринять контрдействия, нам и нужно иметь сильный резерв.

— Думаешь, Советы могут обвести нас вокруг пальца? — насторожился Шершень. — Но как? Хоть приблизительно.

— Пожалуйста. В самый ответственный момент разгоревшегося боя неожиданно для нас введут в дело новые свежие силы. Появившись на важнейшем участке, они решат судьбу всей операции в свою пользу.

— Откуда этим новым силам взяться? Все воинские части, которые квартируют в наших местах, нам известны, как свои сотни.

— Так ли? В городе в распоряжении коменданта осталась полная казачья сотня и при поляке–люблинце взвод жовнежей. Пять минут на погрузку в машины, полтора–два часа езды по шоссе — и мы имеем дело с полутора сотнями стволов. Разве такого не может быть?

— Нет. Начнем с того, что Советы ни за что не оставят без присмотра город и особенно станцию. Она для них сейчас дороже всего на свете: на Дукле Красная Армия завязла крепко, [23]и подмога ей нужна позарез. Направь Советы в лес комендантскую сотню, кто знает, может, в городе власть сразу захватят «лондонцы». Их вон целая бригада рядом с городом затаилась. А аковцы на станции наведут такой порядок, что во всей нашей округе еще долго–долго паровозного гудка не услышишь… Так что комендантскую сотню Советы не тронут в любом случае. Словом, с этого боку ты можешь быть целиком спокоен.

— А с других? В нашем деле не об одном боке нужно думать. Откуда еще может исходить угроза?

— Ни к чему это, — поморщился Шершень. — Насчет своей сотни ты прав: крепкий надежный резерв всегда под рукой нужен. Короче, твой план я принимаю целиком… Теперь давай поговорим о польских переселенцах с Украины, что прибывают в Зелены Ланы. Следует устроить им такую встречу, чтобы навсегда отбить охоту любому «пшеку» селиться на наших землях. Операцию необходимо провести сегодняшней или завтрашней ночью.

— Зелены Ланы всего в трех часах ходьбы от моей базы. Пошлю туда одну чету [24]и… Мои боевики дело знают.

— Не сомневаюсь. Однако акцией в Зеленых Ланах мы должны убить двух зайцев. Первый — поляки, второй… — Шершень с хитрецой глянул на Хрына. — Говоришь, в сотнях немало новобранцев, которые только и думают, как задать стрекача к Советам? Вот мы и сделаем так, что после нашей акции многим из них дорожка от нас будет заказана навсегда… По пути к Зеленым Ланам заскочи к Стаху и прихвати с собой на акцию половину его мобилизованных. Головы полякам пускай рубят они. Кто откажется, ставь как предателя рядом с переселенцами и тоже под топор. Те, кто замарается в крови, будет повязан с нами одной веревочкой до конца.

— Так и сделаю. Больше не нужен?

— Покуда нет. Вечером доложишь, как вели себя днем гостюшки, пожаловавшие к Биру, и тогда окончательно, во всех деталях обмозгуем твой план.

Шершень поднялся с табурета, нахлобучил на голову шапку, снял с гвоздя автомат, с которым не расставался никогда.

— Провожу тебя, сотник. А то от подземного духа голова трещит почище, чем от самогонки…

Распростившись с сотником, Шершень быстро направился к едва приметной двери в небольшую землянку, расположенную рядом со штабным схроном. Вход в эту землянку был запрещен всем обитателям базы, кроме Шершня: при посещении сотни в землянке размещались те, о чьем существовании не должен был знать ни один посторонний — курьеры Головного провода ОУН, связники и информаторы, люди СБ из других формирований УПА и городского подполья.

Остановившись у входа, эсбист дал знать о себе условленным стуком и, услышав изнутри хриплое: «Заходь!» — рванул дверь на себя. Свет в землянку проникал только через маленькое, серое от слоя пыли оконце, потому в ней обычно горела керосиновая лампа. Сейчас она была погашена, в помещении царил полумрак. Под оконцем стоял небольшой столик, напротив него низенький топчан.

— Собственной персоной, друже? — проговорил лежавший на топчане мужчина, суя под подушку парабеллум, только что наставленный на дверь. — Не иначе, важное дело?

Промолчав, Шершень подошел к столу, вытащил из–под него дубовый обрубок, заменяющий стул, уселся лицом к топчану. Лежавший сбросил босые ноги на земляной пол, тоже сел, согнувшись пополам, чтобы не удариться головой о нары. Почти двухметровый рост, длинные жилистые руки, кулаки величиной с детскую голову… По–бабьи безусое лицо, вздернутый конопатый нос, толстые губы, пустые, лишенные осмысленного выражения глаза.