О! Ничто земное, только луч
(Цветами назад отброшенный) очей Красоты,
Как в тех садах, где день
Восходит из самоцветов Черкесских —
О! ничто земное, только журчанье
Сладкозвонное лесного ручейка —
Или (музыка сердцем страстного)
Радости голос тихонько так ускользающий,
Что, словно ропот в раковине,
Отзвук его длится и будет длиться —
О! ничто из наших прахов —
Но вся красота — все цветы,
Что слушают Любовь нашу, и красят наши рощи —
Расцвечивает тот мир дальний, дальний —
Звезду бродячую.
То было сладостное время для Нэзасэ — ибо там
Мир ее лежал, раскинувшись на золотом воздухе,
Близ четырех сверкающих солнц — покой на время
Оазис в пустыне благословенных.
Далеко-далеко — в морях лучей, что кружат
Горный свой блеск над безоковной душой
Душой, что едва лишь (волны столь сцепленны)
Прорваться может к ее предуказанной верховности —
К отдаленным сферам, время от времени, она мчалась,
И к нашей наконец, единой Богом возлюбленной —
Но, ныне, владычица царства, что на якоре,
Она взглянула в Бесконечность — и преклонила колени,
И, среди воскурений и вышне-осененных псалмов
Омывает в светах четвертичных свои ангельские члены.
Счастливейшая теперь, очаровательнейшая на той
дальней, чарующей земле,
Где «Помысл Красоты» родился,
(Прядями ниспадая средь множеств дрогнувших звезд,
Словно женские волосы средь жемчугов, доколе, вдали
Не зажглась она над холмами Ахейскими, и там пребыла)
Она взглянула в Бесконечность — и преклонила колени,
Пышные облака, сводами, над нею свивались —
Знаменья соответствующие прообразу мира ее —
Зримые лишь в Красоте — не нарушая созерцания
Другой красоты, искрящейся сквозь свет —
Прядь, что вилась вокруг каждой звездной формы,
И весь опаловый воздух красками окаймлен.
Торопливая бросилась она на колени на ложе
Из цветов: — были там лилии, как те, что вздымали главу
На красивом Мысе Дэукато
[6] , и устремлялись
Так ревниво кругом, чтобы прильнуть
К летящим шагам той — гордость глубокая
Что любила смертного — и так умерла
[7] Сефалика, зацветающая юными пчелами,
Обвивала багряный свой стебель вокруг ее колен: —
И цветок-жемчужина — Требизондой прозванный
[8] Жилица высочайших звезд, где некогда пред ней поблекли
Все другие обольстительности: — медвяная роса того цветка
(Сказочный нектар, язычниками ведомый)
Дурманно-сладкий, падал каплями с Небес,
И пал на сады непрощенных
В Требизонд — и на один солнечный цветок
Столь подобный ей, вышней, что, и в этот час,
Все пребывает он, терзая пчелу,
Безумием и непривычной грезой: —
В Небесах, и по всей их округе, лист
И венчик волшебного растения в скорби
Безутешной томится — в скорби, что клонит главу его,
И безумьях раскаиваясь, что уж давно улетели,
Вздымая свою белую грудь к благовонному воздуху,
Как провинившаяся красота, которую пожурили, и она
стала еще более прекрасна: —
И Никтансии тоже, священные как свет,
Она боится овеять благовонием, делая благовонной ночь. —
И Клития была там самоуглубленная средь множества
Меж тем как упрямые слезы бегут по ее лепесткам. —
И этот цветок возжелавший, что вырос на Земле
[10] —
И умер, прежде чем едва в рожденьи взнесся,
Пронзив свое сердце душистое дабы воспарить
Дорогой своей к Небесам из королевского сада: —
И лотосом Валиснерия, сюда заплывший
[11] В ратоборстве с водами Роны: —
И самый чарующий твой, пурпурный аромат, о, Занте!
[12] Isola d'oro — Fior di Levante!
И цвет Нелюмбо, что вечно и вечно колышется,
С Индусским богом любви уплывая вниз по священной
Красивые цветы, и волшебные! которым доверено
Вознести песни Богини, благоуханиями, до самых
«Дух! чья обитель — там,
В небе глубоком,
Где чудовищное и красивое
В красоте состязаются!
За чертой голубою —
Предел звезды,
Что отвращается при виде
Твоей преграды и границы —
Преграды пройденной
Кометами, что были низринуты
Со своей гордыни и со своих престолов —
Чтобы невольницами быть до конца —
Чтобы быть носительницами огня
(Красного огня сердец)
С быстротой, что не смеет утомляться,
И с болью, что не пройдет —
Ты, что живешь — это мы знаем —
В Вечности — мы это чувствуем —
Но тень на том челе
Дух какой разоблачит?
Хоть существа, которых твоя Нэзасэ,
Твоя вестница, ведала,
Грезили о твоей Бесконечности
Прообразе их собственной —
[15] Воля твоя свершена, О! Господи!
Звезда взнеслась высоко,
Чрез сонмы бурь, но она парит
Под жгучим твоим оком: —
И здесь, в помысле, тебе —
В помысле, что только и может
Взойти до царствия твоего, и там быть
Соучастником твоего престола —
Провозвестье мое даровано,
Пока тайна не станет ведома
В пределах Небес».
Она умолкла — и схоронила потом горящую свою щеку,
Смущенная, среди лилий там, ища
Убежища от пламенности Его ока;
Ибо звезды трепетали пред Божеством.
Она не шевелилась — не дышала — ибо голос был там,
Что торжественно преисполнял спокойный воздух!
Звук молчания в содрогнувшемся слухе,
Который грёза поэтов зовет «Музыкой сфер».
Наш мир — мир слов: — Спокойствие мы зовем
«Молчание» — которое есть простейшее слово из всех.
Вся Природа говорит, и даже воображаемые лики
Зыбят теневые звуки со своих привиденных крыл —
Но ах! не так, как, когда в царствах выси
Извечный глас Бога проходит,
И красные тлеют вихри в небе.
«Чт
о в том, что миры по кругам бегут незримым
[17] ,
Прикованы звеньями к малому строю, и к солнцу одному —
Где вся моя любовь — безумье, и толпа
Мнит, что ужасы мои лишь грозовые облака,
Буря, землетрясение, и ярость океана,
(Ах! хотят они перечить мне в моем гневном пути?) —
Что в том, что в мирах с единственным солнцем
Пески Времени становятся смутными, ускользая,
Он твой — мой блеск, так данный,
Дабы пронести мои тайны чрез вышнее Небо.
Покинь необитаемым твой кристаллический дом, и лети,
Со всей твоей свитой, сквозь лунное небо —
Разлучаясь — как светляки Сицилийской ночи
[18] И свей другим мирам сияние иное
Разоблачи тайны твоего посланничества
Тем гордым светилам, что искрятся — и, так, пребудь
Каждому сердцу преградой и заклятием,
Да не шатнутся звезды в грехе человека!»
