– Да-а… Бывают больные и при долларах тоже. Флаг тебе в руки, сынок.

Андрей, приступая к новому делу, решил подготовиться основательно, а не только воспользоваться знаниями соседа. Он поехал в Тверь – туда ближе, чем в Москву,- в областную библиотеку и узнал о валенках много удивительного. Как утверждает великий историк Карамзин, валенки носили еще во времена князя Святослава. А пришли они к русским людям от тюркских народов, которые покрывали войлоком свои дома и пол в них.

Чем больше вникал он в тонкости производства, тем все больше убеждался, что расхожую фразу «Прост, как валенок» можно отнести только к его форме.

Вернувшись из Твери, Андрей призвал своего учителя и заключил с ним устный договор.

– Значит, так, Степан Павлович, начнем возрождение местного промысла.

Соединив теорию с практикой, они сваляли первую пару. Стало ясно, что от прежнего, старинного, способа, который вычитал Андрей в книгах и о котором говорил учитель, никуда не деться. Все как в глубокой древности – крутой кипяток, удушливые пары, это рабочая атмосфера. Сбиваешь шерсть в единую массу сначала на столе, потом на колодке нужного размера.

Он научился вычесывать шерсть, отбивать ее.

– Вот были бы бараньи кишки, – говорил Степан Павлович, – из них сделать струны и отбивать на них. Мягче стала бы, воздушней.

– Все будет, потом, – обещал не столько ему, сколько себе Андрей. – Все будет по старым правилам, – говорил он, приступая к катанию пластины для валенка.

– Ты воды плесни, Андрюха, – подсказывал дед.

Андрей удивлялся ему – редкие дни приходил трезвый как стеклышко. Но Андрей не требовал, потому что без горючего память не включалась.

Он добавлял воды в пластину, в учителя – водки. После этого память Степана Павловича делала «впрыск», и он выдавал:

– Ржаной мучицы чуток. А потом сбрызни уксусом и разомни вареной картошки штуки две.

Труднее всего оказалось выложить пластину, потому что ее потом придется аккуратно загнуть, от этого зависит качество подошвы. Но это уже само катание, оно-то и обещало результат.

Сначала на выкладку у Андрея уходило часа четыре. Он то и дело поднимал пластину, разворачивал, опасаясь, нет ли дырок. И они, конечно, появлялись от нетерпеливого дерганья. Это когда он уже наловчился, управлялся за два.

Из готовой пластины он сворачивал валенок и продолжал катать. А уже после опускал его в горячую воду и ставил в печь – варил. Но такой печи на водокачке не было, он варил в своей бане.

Уже на первой паре Андрей научился многому – выбирать березу для болванок, сушить чурочки, топить печь по всем правилам. Теперь он отличал грубую, зимнюю, овечью шерсть от осенней, полугрубой.

Первые валенки он оставил себе – это были валенки победителя, шутил он. Они служили и образцом.

Первого заказчика привел Степан Павлович, деревенская тетка не решалась сама прийти к молодому мужику в дом. За ней потянулись другие. Он валял некрашеные валенки – темно-коричневого цвета. Если заказывали черные, добавлял краски и кислоты. Он уже понял, что и то и другое портят шерсть, но заказчик – барин.

Андрей оглянуться не успел, как его кладовка заполнилась мясом, салом, вареньями и соками домашней выжимки.

По утрам он пил чай с пирогами. Чем удивлял всех – водку за работу не брал. Ему сочувствовали. «Не иначе больной», – качали головами бабы. «Ага, на голову», – кивали мужики.

К весне Андрей, прохаживаясь по комнате в скатанных собственными руками котах из поярковой шерсти – от первой стрижки ягненка, понял: вот это – дело, которое надо поставить на современный лад. Здорово.

Но как бывает, если у кого-то здорово, то не всем здорово. Ударение на предпоследней «о». Сначала на него наезжали остатки местных мужиков – чем болеешь, если не пьешь. Он пил только молоко, не козье. Он читал, что от него дети бывают дебилами. Ему казалось, местные мужики его перепили, а потом за водку взялись.

В тот вечер он вернулся из Твери и увидел черную, обуглившуюся водокачку. Он остановился, не мог идти дальше. Он неотрывно смотрел на то, в чем еще утром видел свое дело.

Но наконец, оторвав от раскисшей тропы ноги, он понял – у всякой печали есть радостная сторона. На водокачке нет готовых валенок – он держал их в своей бане. Нет и шерсти – она лежала на чердаке. Сгорели валики, биты и прочая утварь.

Осторожность заложена в нем самой деревенской природой – никогда не держал в одном месте все ценное.

Итак, у него снова нет ничего. Как права мать, жизнь его – сплошные завитушки.

– Мы знаем, кто поджег, – говорила тетя Маня. – Жалко, Андрей Иваныч. Хочешь, доллар-то верну?

Он с усмешкой посмотрел на нее. Потом вдруг сказал:

– Хочу.

– Да бери. На память.

– Спасибо. Вы мудрая женщина, – сказал он. – Всегда нужен капитал, чтобы начать дело не с нуля. – Он подмигнул ей. – Положу под проценты и вернусь.

Вот теперь ему точно ничего не оставалось делать, как воспользоваться предложением сотоварища по училищу.

– Ждем, Андрей Иваныч, – сказала тетя Маня.

Он не сомневался, что вернется и запустит дело на другой виток. Тем более теперь он знал как.

Что ожидал он увидеть сейчас в Сетявине? Которое вот уже рядом, за поворотом. Тем более он обещал позвонить тете Любе сразу, как только приедет. Она сама порывалась поехать с ним на родину предков, посмотреть валенки, которые скатал Андрей, потрогать их руками.

Андрей испугался. Он не рассказывал, что сгорела его мастерская. Он боялся, что без него мужики спалят и дом. Спас его генерал, который пообещал свозить жену лично. И не с пустыми руками.

– Если хочешь, Любаня, – он посмотрел на нее так, что она покраснела, Андрей догадался – таким именем он называет жену в особенных случаях, – если тебе дорого Сетявино как память, могу подарить всю деревню целиком.

Она расхохоталась.

– Брось, Мишаня. – Она тоже назвала его особенным именем. – Ты хочешь купить ее вместе с живыми душами?

– Я переселю их в другую, с комфортом. Спроси у Андрея, за сколько можно купить там дом в нынешние времена.

Генерал был не так уж не прав. Тем более что он высказал вслух его собственные мысли. Возвращаясь сюда с деньгами, на которые и впрямь можно скупить все дома, запертые навсегда, он думал, что если хорошо пойдет дело, то такая на первый взгляд дикая мысль не такая уж и дикая.

– Пока не хочу, – отказалась Любовь Николаевна. Потом посмотрела на племянника: -Я ему уступлю.

Андрей нарочито громко рассмеялся и покрутил головой. Тетка всегда поражала его своей прозорливостью.

– Вам никогда не говорили, что вы умеете читать чужие мысли? – наконец спросил он.

– Я сама знаю. Всякий доктор обладает такими способностями. Тем более окулист. Я загляну в глаза и все узнаю. -Она улыбнулась. – Между прочим, не зря отпечаткам пальцев предпочитают отпечатки сетчатки глаза. Это более надежно, она не повторяется.

– Да, я тоже слышал, – подал голос генерал. – Во Франкфурте-на-Майне нашим ребятам предлагали. Пока добровольно.

Андрей вынул мобильник. Позвонить сейчас? Сказать, что все в полном ажуре, и отключиться от всего и от всех?

Но рука с аппаратом повисла в воздухе, когда он увидел то, от чего зашлось сердце.

А она и не знала, что так сильно любит все это… Это? А что она имеет в виду под словом «это»? Если говорить высоким слогом – жизнь. Просто сидеть вот так и смотреть в окно – удовольствие. Не важно, что там.

Лето, осень и зима пролетели, как миг. Нет, как три мига. Потому что Ольга занималась тем, что любила, оказывается, больше всего и всегда.

Портновские успехи перешли в коммерческие. Галстуки под маркой дорогой западной фирмы продавались хорошо. Но Ольге хотелось чего-то такого, чего еще не было. Она нашла это – парные галстуки. Для него и для нее. Чтобы рассмотреть рисунок, в котором минимальные отличия, надо подойти поближе, оказаться в поле другого человека. А разглядывая детали рисунка, невольно разглядываешь друг друга. На мужских галстуках она делала рисунок крупнее, чем на женских. Потому что женщина не рискует сразу приблизиться к незнакомому мужчине. Он должен сделать первый шаг. Так принято.