Жан Севиллья делает вывод: «С точки зрения судебной методики инквизиция представляла собой прогресс. Там, где ересь провоцировала неконтролируемые реакции — народные возмущения или скорый суд, — инквизиция ввела процедуру, основанную на расследовании, на контроле правдивости фактов, на поиске доказательств и признаний, опиравшуюся на судей, которые противостояли страстям общественного мнения. Именно инквизиции было обязано своим появлением жюри, благодаря которому приговор исходил от совещания судей, а не от мнения одного судьи».

При этом, естественно, в своих истоках инквизиция была продуктом грубого, бесчувственного и невежественного мира. И нет ничего удивительного в том, что и сама она именно поэтому была грубой, бесчувственной и невежественной. Не более, однако, чем прочие институты того времени, так что ничья «мрачная слава» ничего особо не «затмила» и затмить не могла.

Итак, в христианских королевствах Пиренейского полуострова инквизиция была официально учреждена римским папой в первой половине XIII века, но сначала только в Арагоне. Поначалу она действовала бессистемно и неэффективно, а к началу XV века и вовсе практически бездействовала. В других местах — в частности, в Кастилии, Леоне и Португалии — инквизиция вообще появилась только к 1376 году, то есть спустя полтора столетия после ее прихода, например, во Францию.

К XV веку так называемая старая инквизиция уже практически изжила себя, и причиной тут был вовсе не рост терпимости к инакомыслию. Просто светская власть уже значительно окрепла и не нуждалась более в серьезной поддержке со стороны Церкви. Вот тогда-то и состоялось второе рождение инквизиции. Новой инквизиции на Пиренейском полуострове, на землях королевы Изабеллы и короля Фердинанда…

При этом, и даже Хуан Антонио Льоренте особо подчеркивает это, «испанская инквизиция не являлась новшеством королей Кастилии Фердинанда и Изабеллы, а возникла в результате расширения и переустройства старого управления надзора за чистотой веры, известного еще с XIII века».

Жан Севиллья дополняет эту мысль сравнением: «Во Франции конец инквизиции был связан со становлением государства. В Испании все было наоборот».

Мысль о том, что инквизиция существовала не пятнадцать-двадцать лет, а шесть веков, что было три совершенно разных инквизиции (средневековая, испанская и римская), смешение которых недопустимо, и что «нечистоплотно» обвинять людей XV века с морально-этических позиций людей XXI века, чрезвычайно важна. Мы еще не раз вернемся к ней при оценке деятельности Томаса де Торквемада.

Для укрепления порядка в стране Изабелла создала нечто вроде специальной полиции, поддерживаемой каждым городом или деревней. Она хотела очистить страну от захлестнувшей ее преступности, которая всегда растет в кризисных условиях. И она быстро добилась этого, но какой ценой! За малейшую кражу отрубали руку или казнили. И трупы оставались висеть на деревьях в назидание другим. Королева не упускала случая председательствовать на процессах то здесь, то там.

В это время королева Изабелла говорила, что для нее приятнее всего четыре вещи: воин на поле битвы, епископ в соборе, красивая дама в постели и вор на виселице.

Но все это она делала уже одна, так как Фердинанд в это время находился в Барселоне, где 19 января 1479 года скончался его отец — Хуан II Арагонский — и нужно было позаботиться о получении причитавшегося ему трона.

В том же 1479 году Фердинанд стал королем, а Изабелла — королевой Арагона. С этого момента обе короны объединились в двойную монархию.

Историк Кристиан Дюверже дает нам следующие пояснения: «Фердинанд… занял трон Арагона. Две короны соединились. Помимо собственно Арагона с центром в Сарагосе его Короне принадлежали Каталония — бывшее королевство Валенсия, Балеарские острова и Сицилия. Эти территории с миллионным населением присоединились к Кастилии, в которой в 1479 году проживало четыре миллиона человек, не считая жителей Наварры и Гранады. Новое образование на карте Европы, ставшее Испанией Фердинанда и Изабеллы, пока еще мало что представляло по сравнению с Францией с ее тринадцатью или четырнадцатью миллионами жителей. Но Испания могла соперничать с Северной Италией (5,5–6 миллионов человек), Англией (3 миллиона) или Нидерландами (2,5–3 миллиона). Германия того времени демографически была незначительнее Португалии (около одного миллиона жителей).

Но хотя на бумаге Испания 1479 года, ставшая плодом удачного брака, наследства и победы в гражданской войне, обрела свое существование, она все еще была скорее абстракцией, нежели реальностью. И в Арагоне, и в Кастилии сохранялось собственное внутреннее устройство, и в пределах этих „границ“ каждая провинция стремилась подчеркнуть свою самобытность. В Кастилии сосуществовали Галисия, Астурия, Страна Басков, Леон, Эстремадура, Андалусия, Кордова, Хаэн, Мурсия и Толедо, которые составляли вокруг Бургоса, столицы Старой Кастилии, весьма неустойчивое образование. В Арагоне дела обстояли не лучше: каталонцы ревностно культивировали свой партикуляризм, тогда как в Валенсии, отличавшейся сильной концентрацией морисков [21], витал дух мятежа. К этому надо еще добавить независимую позицию и военную силу дворян, засевших в своих поместьях, экономическую мощь духовно-рыцарских орденов, вольности, дарованные городам, университетские свободы и безнаказанность разбойников с большой дороги… Что же еще осталось от королевской власти?»

У М. В. Барро в очерке о Торквемаде читаем: «Два самых больших королевства Испании соединились, таким образом, в одно политическое целое, хотя первое время номинально».

Этот же автор совершенно справедливо отмечает, что Томас де Торквемада — «главный виновник этой унии».

Тем не менее оба королевства еще определенное время продолжали сохранять автономию.

Историк Жан Севиллья по этому поводу пишет: «Кастилия и Арагон сохранили свои институты власти, свои деньги и свои языки (кастильский потом возьмет верх), и их короны оставались раздельными до XVIII века. Личная уния Изабеллы и Фердинанда, однако, стала пусковым механизмом для образования Испании. Именно Католические короли — это название было им даровано папой Александром VI — дадут стране усиление государства, внутренний мир, усмирение дворянства и новое социальное равновесие. Это решающие вещи, без которых продолжение испанской истории не могло бы быть написано».

Таким образом, сам по себе брак между Изабеллой и Фердинандом еще не был рождением национального государства Испании. И все же именно с этих пор большая часть Пиренейского полуострова оказалась объединена в двойную монархию с двумя равноправными правителями (в 1474 году Изабелла и Фердинанд стали королевой и королем Кастилии, а с 1479 года — королевой и королем Арагона и Валенсии, а также соответственно графиней и графом Барселонскими).

В этой двойной монархии Кастилия была лидером: в ней проживало намного больше жителей, на Кастилию приходилось 65 процентов совместной территории, да и жила королевская чета почти исключительно в Кастилии (для управления арагонскими делами назначался вице-король или регент, а с 1494 года также особый совет при дворе).

Семнадцатого сентября 1480 года Изабелла и Фердинанд, будучи в Медина-дель-Кампо, назначили в качестве первых инквизиторов двух доминиканцев — Мигеля де Морильо и Хуана де Сан-Мартина (первый из них до этого был инквизитором в арагонской провинции Руссильон). Они начали исполнять свои обязанности именно в Севилье, где марранская община не показывала должной лояльности по отношению к властям и угрожала восстанием. С этого момента инквизиция в двойной монархии начала быстро превращаться в мощную организацию с жесткой, почти военной дисциплиной. Очень скоро в каждой провинции были созданы трибуналы во главе с инквизиторами.