– При моей жизни не заскучаешь, – отвечал он. – Рад тебя видеть. Ты как?

– Нормально. Что у тебя?

– Потихоньку. Ничего нового. Двинем, пожалуй? Сейчас сухо, благодать. Даст бог, до зимы простоит погода. До снега. Зима, говорят, будет холодная, что по теперешним временам редкость. По коням, Андрюша!

До Лесного – села, где обитал Глеб, – они добрались минут за сорок. Въехали во двор. Громадный пес, ньюфаундленд нечистых кровей, радостно лая, бросился к ним. С веранды, спрыгивая со ступеньки на ступеньку, спешили две таксы.

– Цезарь, славный пес, – басил Глеб, лаская собаку. – Умница, хороший мальчик. Поздоровайся, это Андрей. Ты помнишь его?

Цезарь метнулся к гостю, виляя хвостом, ткнулся носом ему в колено и вернулся к хозяину. Затявкали фарфоровыми голосами таксы, требуя внимания. Они задирали к Глебу гладкие длинноухие морды с большими влажными глазами брюлловских красавиц. Он потрепал обеих по спинкам.

«С ними не заскучаешь», – с завистью подумал Андрей.

– Голоден? – спросил Глеб.

– Да нет, не очень.

– Давай подзаправимся, – предложил Глеб. Фраза получилась незаконченной, что уловило чуткое ухо Андрея. Подзаправиться… перед чем?

– Ты знаешь, Андрюха, тут у нас история приключилась… – начал Глеб, когда они устроились за столом на веранде. – Трагичная, и при всей своей трагичности, нелепая. Недалеко отсюда, километрах в двадцати – крупная узловая станция, там поезда дальнего следования проходят. Я тут слегка загулял, устроил себе каникулы, уехал к деду Топарю отдышаться и рыбу половить. Устал я, Андрюха. Старею, видать. Не было меня четыре дня, на хозяйстве оставалась фельдшерица Лариса, толковая, разумная женщина. Возвращаюсь – а у нас чепэ. В понедельник привезли женщину без сознания. Обходчик подобрал в посадках у самого железнодорожного полотна и привез. Говорит, скорее всего, с поезда сбросили. Сильно разбилась. Удивительно, как вообще жива осталась.

Множественные ушибы тела, порезы, царапины, вывих правого плечевого сустава. Сколько она пролежала там, трудно сказать. Обычно в таких случаях положено вызывать полицию, но Лариса не вызвала. Все местные привыкли, что на станции всегда полно криминала и жриц любви. Вот за такую жрицу любви Лариса и приняла эту несчастную и решила, что беспокоиться нечего. Оклемается – и пусть идет себе на все четыре стороны, руки-ноги целы, слава богу.

Пришла она в себя только вчера, увидел я ее сегодня утром. Ни документов, ни одежды, только легкое платье, испачканное и рваное, вид тот еще… Лариса постригла девицу, как смогла, чтобы обработать раны на голове, неглубокие, к счастью.

– Нужен спонсор? – догадался Андрей.

– Деньги не помешали бы… Хочешь взглянуть?

– Взглянуть? Я тебе верю. Деньги подкину. И всего-то?

– Я думаю, тебе стоит взглянуть на нее, Андрюша. Пошли.

И они отправились в больницу. Глеб решительно шагал впереди, недоумевающий Андрей, слегка отстав, сзади, собаки – то впереди, то сзади, то с боков. Они обнюхивали каждый куст и столб, гонялись за курами, останавливались перекинуться брехом со знакомыми деревенскими собаками. До больницы было с километр примерно, напрямик, через луг, и, когда они вошли в пахнущий карболкой мрачноватый коридор, начинало уже темнеть. Собаки остались на крыльце.

Глеб открыл дверь в маленькую обшарпанную палату, вошел. Андрей за ним. На кровати сидела женщина. Она повернулась к ним. В жалком больничном халате, на торчащих, неровно обрезанных волосах – косынка. Тревожные темно-ореховые глаза, уставились на них. Сжался рот, побледнело от страха лицо, и, казалось, глубже проступили царапины на нем. Руки вцепились в подол халата.

– Ну, как мы себя чувствуем? – негромко произнес Глеб, подходя к женщине и кладя руку ей на плечо. Она, вскрикнув, шарахнулась от него в сторону. – Ну-ну, не бойтесь, – сказал Глеб, успокаивая ее интонацией, как успокаивают испуганное животное. – Все в порядке, все будет хорошо… просто чудесно…

Он, удерживая ее за подбородок, рассматривал царапины на лице, бормотал свои словечки и, казалось, совсем забыл об Андрее. Тот стоял, прислонившись к дверному проему, в странном состоянии невесомости и оцепенения. Его даже стало подташнивать. Женщина оказалась поразительно похожа на Лерку. Глаза, со страхом смотревшие на Глеба, были ее глазами. Тот, видимо, принял ее за Лерку. Иначе не позвал бы его сюда. Осторожный вопрос Глеба о том, где сейчас жена, его серьезность…

– Вам больно? – спрашивал Кучинский. – Где больно?

Женщина мотнула головой – нет, не больно. Она перевела взгляд на стоявшего у двери Андрея. Несколько секунд рассматривала его. Потом опустила глаза.

– Как вас зовут? – спрашивал Глеб. Она не отвечала. – Вы что-нибудь помните?

Она молча покачала головой.

– Совсем ничего? Вы ехали в поезде… куда? Вы были одна или… с кем-то? Постарайтесь вспомнить. Вы не знаете этого человека? – Он указал рукой на Андрея.

Она снова взглянула на него. В ее глазах была тревожная пустота.

Андрей стоял, чувствуя, что должен как-то прореагировать на происходящее, что-то сказать или сделать. Не полностью отдавая себе отчет в том, что собирается предпринять, чувствуя себя игроком, идущим ва-банк, он, оторвавшись, наконец, от двери, шагнул вперед. Подошел ближе, заставил себя положить руку на плечо женщины, заглянул ей в лицо и позвал полувопросительно: «Лера?» В ее взгляде промелькнуло удивление. Она внимательно смотрела на него, словно ожидая чего-то. Знака.

– Лерочка, – повторил он, – как же ты так, девочка? Не пугай меня, скажи что-нибудь.

Он сжал ее плечо. Она вскрикнула от боли, и он, испугавшись, разжал пальцы.

– Ты поосторожнее, старик, – сказал Глеб, – на ней живого места нет. Но отделалась легко, должен заметить. Кости целы. Сотрясение мозга, ушибы, порезы – ерунда. До свадьбы заживет. Идем, поговорим, – он положил руку на плечо Андрея.

У порога Андрей оглянулся. Женщина смотрела ему вслед круглыми светло-карими глазами. Бледная, испуганная, в линялом больничном халате, с косынкой, больше похожей на тряпку, на изуродованной голове, она казалась такой жалкой, что у Андрея защемило в груди. Он вспомнил Лерку, давнишнюю, какой она была на заре их отношений, похожую на неразумного ребенка, нахального и трогательного одновременно…

– Такие дела, брат, – Глеб, нахмурившись, смотрел на Андрея. – Я был не уверен. Ты свою жену знаешь лучше… Я помню ее другой.

Андрей с усилием кивнул.

– Типичный случай амнезии, – продолжал Глеб. – Я не специалист, конечно. Диссоциативная амнезия – коварная штука. Твоя жена ничего не помнит. Все понимает, обескуражена, стесняется своего состояния. Собственно, интеллектуальные функции сохранены. Но она не помнит, кто она, где и с кем живет, что с ней случилось. Я надеялся, что, увидев тебя, она вспомнит. Так бывает. Но не получилось. Сочувствую, Андрюха, но еще не вечер. Слава богу, осталась жива. Покажешь ее психиатрам… Люди, страдающие амнезией, обычно не доставляют хлопот, их не нужно запирать. Они верят в то, что им говорят. Постепенно «обрастают» новыми ассоциациями… Она сейчас новый человек, Андрюха. Она не помнит тебя, а раз так, то тебе предоставляется уникальная возможность завоевать ее еще раз.

Шутка получилась не очень веселой. Андрей понимал, что Глеб пытается ободрить его. Мозг лихорадочно работал. Еще не поздно отказаться от этой женщины. Глеб сейчас решает за него. Он, Андрей, может сказать свое слово. Может промолчать. У него нет времени взвесить все «за» и «против». Случай предлагает ему выход. Выход? Или еще больше запутывает все… Случай взял, пришло ему в голову, и случай дал…

Они стояли у окна в коридоре. Глеб говорил, утешая Андрея. Тот напряженно думал, глядя в пол.

– Я могу ее забрать? – спросил он, наконец приняв решение.

– Куда ж вы на ночь? Оставайтесь ночевать, а завтра…

– У меня завтра утром совещание, – ответил Андрей. – Придется ехать. До десяти доберемся. Дома ей будет лучше.