Бельмондо разворачивает пакет и достает оттуда батон. Он отламывает небольшой кусок, крошит его в ладонь и бросает на асфальт. К хлебу тут же слетаются воробьи.

Город просыпается: все чаще мимо продуктового магазина проезжают машины, улица наполняется симфонией полифонических звонков. Пройдет еще каких-то сорок минут, и все вокруг превратится в бесконечный муравейник.

Бельмондо говорит:

– Все люди грешны. Не забывай об этом.

– Возможно, – отвечает Де Ниро и добавляет: но в чем смысл замаливания этих грехов?

Город продолжает набирать обороты: вот пола пальто, застрявшая в дверях трамвая, вот пролитый на землю йогурт, вот армия менеджеров среднего звена держит путь в сторону очередных побед – все свидетельствует о скором пришествии бесконечного муравейника.

Солнце улыбается несметным толпам маленьких муравьев. Оно согревает их тонкие тела тысячей мягких рук, оно рисует на их лицах радость при помощи ровного весеннего загара. Скоро все поснимают пальто и облачатся в мини-юбки да шелковые брюки в тонкую полоску.

Бельмондо говорит:

– Чтобы спасти свою душу! – он прикрывает глаза рукой. – Нужно прощение, дабы спасти свою душу!

Де Ниро улыбается, молчит и курит. За его спиной открывается дверь продуктового магазина. Продавец внимательно изучает рассевшихся на его крыльце мужчин.

Де Ниро говорит ему:

– Доброе утро, мил человек! Мы тут уже долго сидим, ждем, когда откроетесь. Вы не волнуйтесь, мы только купим и сразу – по своим делам.

Продавец молча кивает и удаляется восвояси. Бельмондо и Де Ниро поднимаются со ступеней. Где-то вдалеке слышится звон колокола, означающий начало утренней службы. Все, теперь муравейник точно завершил свое пробуждение. Порой он похож на взбесившуюся клячу, но от этого становится только прекрасней.

Бельмондо спрашивает:

– Деньги у тебя?

Де Ниро кивает головой.

– Да, – он показывает несколько мятых купюр. – А насчет души. Так от чего ее спасть-то?

– От того, что ждет ее после смерти, – отвечает Бельмондо и открывает дверь. – Вне этого мира. От вечных мук, от геенны огненной.

Де Ниро задумчиво глядит на своего товарища. Он проводит рукой по подбородку и говорит:

– Неплохо было бы спасти ее для начала от нас самих.

Мужчины скрываются в магазине, а я прохожу мимо и просыпаюсь.

Громко звонит мобильник, я смотрю на часы и издаю стон: еще только четыре часа. Татьяна мирно сопит под одеялом. Когда звонок повторяется, она начинает бурчать и переворачивается. Я отвечаю.

– Саша, – говорит трубка голосом Сергея.

– Ну? – я немного зол за столь ранний звонок. – Чего надо?

– Сурикова убили.

И мне кажется, что я слышу гомерический хохот за кадром. Это судьба опять прикалывается надо мной.

Суриков Аркадий Владиславович был по образованию филологом, по профессии – удачным банкиром, по жизни – моим хорошим другом, а сегодня ночью неизвестный пробрался в его квартиру, зарубил беднягу топором и помочился на труп. Хотя милиция не исключает тот факт, что Суриков мог обмочиться сам. Такое бывает, сказал мне опер. У умирающей жертвы расслабляются все мышцы, и в том случае, если мочевой пузырь полон, зловонный поток выходит наружу.

Я сижу в машине, курю и пытаюсь набрать номер жены Сурикова. Она сейчас отдыхает где-то в жарких странах вместе с дочерью. Почему именно я должен сообщать ей, что ее муж уже битых три часа лежит бездыханный посреди холла их двухэтажного дома в луже, возможно, собственных испражнений, весь изрубленный финским топором, который он сам же и покупал.

Когда я задал этот вопрос Сергею, тот ответил:

– Она меня не любит, – пожал плечами. – Она думает, что я вечно таскал Аркашу по бабам.

– А ты таскал? – устало спросил я.

– Было пару раз.

И вот только из-за того, что Суриков был не самым честным мужем, я должен сейчас сидеть и сгрызать губы в кровь, подбирая нужные слова для его жены. Интересно, чем она сейчас занимается? Плавает с дочкой в бассейне или лежит на пляже? Возможно, они поехали на экскурсию или решили прогуляться по магазинам. Хотя, наверняка, она сдала ребенка няньке при гостинице и сейчас трахается с каким-нибудь здоровенным негром.

В окно машины стучит только что подошедший опер. Я опускаю стекло.

– Ну, мы здесь закончили, – говорит он и продолжает: тело увозим в морг. Семью оповестили?

– Нет еще, – я отвечаю и трясу мобильником. – Не могу никак дозвониться, линия перегружена.

– Понятно, – добро кивает головой опер. – Вы сможете к нам завтра подъехать? Нужно побеседовать об убитом, попробовать установить мотивы, составить список подозреваемых лиц. Для этого нам нужно знать все детали жизни покойного.

– Конечно, – говорю я и протягиваю визитку. – Позвоните мне днем, и мы договоримся о встрече.

Опер уходит, оставляя меня один на один с долбаным мобильником. Суриков был отличным другом, должен заметить. Он всегда выручал меня: не глядя, подписывал документы на кредит, всегда давал хорошую отсрочку по платежам и низкие проценты. Частенько мы посещали его личную баню, напивались там текилой, дискутировали на темы французской поэзии начала XIX века, а затем играли с проститутками в водное поло.

Кто и за что мог прихлопнуть такого классного парня, как Суриков? Вряд ли это были конкуренты по бизнесу или что-то еще в этом роде: подобные убийства не совершаются топором. Такое мог сотворить только очень больной придурок. Слишком много сумасшедших для одного месяца, я думаю.

Так никуда и не позвонив, я выхожу на улицу немного размяться: жутко затекли ноги. Начинает светать, я слышу предутреннюю тишину. Это такое едва различимое гудение, сопровождаемое звоном капель, падающих с крыши. Где-то вдалеке собирается с мыслями рассвет. Я познакомился с Суриковым в начале девяностых. Тогда он еще не был крупным банкиром и торговал лесом. Можно сказать, что ему очень сильно повезло: какими-то удивительными путями он получил доступ к потоку деревьев, которые вырубали во время разработки месторождений драгоценных металлов. Древесина стоила больших денег, и, понятное дело, Суриков всеми правдами и неправдами старался пристроить свой товар.

Нас свела Маша Кокаинщица. Я иногда брал у нее кокаин, Суриков иногда брал у нее кокаин, и вот однажды мы столкнулись на ее тесной кухне. Мне сразу понравился этот крепкий мужчина с острым взглядом. Во всем его внешнем виде было что-то заставляющее уважать. Как я позже узнал, во время службы в армии он случайно подорвался на якобы учебной гранате и получил контузию. Именно то происшествие сделало лицо моего друга по-настоящему мужественным. Филолог с внешностью боксера – очень интересное сочетание.

После короткого разговора, двух дорожек кокаина и повторного короткого разговора мы поняли, что наши интересы пересекаются: у Сурикова был лес, а у меня был знакомый, у которого был знакомый, который мог бы подыскать покупателя на этот лес. Так пошла наша первая сделка. Я, правда, подумывал о том, чтобы кинуть Сурикова и удержать существенную часть денег, сославшись на временные трудности, но Маша Кокаинщица поведала мне одну историю.

Как-то раз некий человек (об имени его она решила умолчать) решил поступить с Суриковым подобным образом: задержал оплату, ныл про какие-то налоговые проверки и так далее. Прошла неделя, вторая, а в понедельник третьей Суриков приехал к нему в офис да и вышвырнул беднягу в окно. Офис этот находился на пятом этаже, и кидальщика спасло дерево, росшее прямо под его окном. Через несколько дней Суриков получил свои деньги, а кидальщик поставил на окна решетки. Я же пришел к выводу, что с человеком, обладающим стол взрывным характером, лучше не ссориться, и выполнил все обязательства, чем заслужил его доверие, а впоследствии и вовсе стал другом.

Сейчас я замерзаю, как последний идиот, с мобильником в руке и смотрю на погасшие окна его дома. Они похожи на почерневшие глаза большого зверя. Так получилось, что мне выпала участь быть крайним. Я проклинаю все на свете и звоню жене Сурикова. Раз гудок, два гудок, три гудок, затем в трубке раздается щелчок, и тихий женский голос с легкой хрипотцой отвечает: