— Как и сама Монро.

— Совершенно верно.

Ричард смотрел на ее лучистые глаза, на полные, чувственные губы и на идеально прямой, прекрасный нос и чувствовал себя рядом с ней жалким Квазимодо.

— Ты так и не заметила мой сюрприз, — сказал он.

— Ты о чем?

Он молча кивнул на письмо. Люси внимательно посмотрела ему в глаза, потом перевела взгляд на листок бумаги. На ее лице отразилось удивление. Этого момента Ричард так ждал и предвкушал в течение всего длинного дня.

Прочитав письмо, Люси радостно вскрикнула и бросилась к нему.

— И ты мог так долго слушать мою болтовню вместо того, чтобы сообщить мне такую новость?! — Она снова и снова целовала его, переполненная бурной радостью. — Ох, Ричард… — Люси покачала головой, словно все еще не веря в случившееся. — Я так рада за тебя!

— Ну а уж как я рад! — усмехнулся он. — Пять тысяч хрустящих за мои жалкие потуги. Ты только представь, издатель будет платить мне за то, что я регулярно выплескивал на бумагу свое отчаяние и надежды! Чудные дела творятся на белом свете!

— Ну-ну, не принижай своих заслуг! Ты всегда к этому стремился… Поэтому прими эти фантастические новости такими, как они есть.

— Конечно, я не получу все деньги сразу. Мой новый литературный агент сказал, что две тысячи я смогу получить вперед, остальное — после публикации. А старина Нэд может пойти и утопиться с горя!

— Фантастика!.. Издать книгу — это все-таки фантастика!

— Ну, это просто везение.

— Опять ты недооцениваешь себя! — одернула она его. — Ты будешь популярным автором! А это похоже на второе рождение.

Господи, как долго, как бесконечно долго он этого ждал!.. Его глаза блестели, когда он, чуть склонив голову набок, повторял про себя ее слова.

Наконец Ричард улыбнулся и коснулся губами ее лба, чувствуя, как в душе разливается ни с чем не сравнимое ощущение счастья. Теперь он действительно поверил в себя. Его день настал.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Барби.

Она положила на тумбочку около кровати Роуз букетик цветов и пакет со сливами.

— Нормально.

— Сколько дней ты в постели?

— Четыре дня.

— Когда ты поправишься, то вернешься в театр, правда?

Роуз посмотрела на свои пальцы с обгрызенными ногтями.

— Почему ты не говоришь того, что действительно думаешь?

— Ты о чем, Роуз?

— Что ты оказалась права.

Барби вздохнула.

— Я пришла сюда вовсе не для того, чтобы торжествовать. Хочешь верь, хочешь нет, но мне действительно очень жаль, что все так получилось…

— Он тебе никогда не нравился.

— Да, это так.

— И он все время лгал… — спокойно проговорила Роуз. — Все, что он говорил, было ложью.

Она принялась теребить пальцами одеяло.

— Не думай об этом.

— Но я не могу не думать, — ответила Роуз. — Это снова и снова прокручивается у меня в голове. Словно один и тот же ужасный фильм. Я опять не заметила, как оказалась в беде. Как ты и говорила…

У нее покраснел кончик носа, а глаза наполнились слезами.

— Тебе нужно думать о театре.

— Я знаю, — сказала Роуз, но тут же печально добавила: — Они сказали, что сначала мне нужно подлечиться и прийти в себя…

— Может, это и к лучшему.

Роуз покачала головой.

— Все пропало…

Барби не знала, что сказать, чтобы как-то утешить подругу.

— Кстати, — проговорила она, — тут как раз звонил один твой старый знакомый…

Роуз всхлипнула и посмотрела на Барби.

— Кто?

— Жюль.

— Жюль?

— Он уехал на гастроли с ансамблем.

— И что он сказал?

— Ничего особенного, — ответила Барби, умолчав о том, что Жюль прочел в газетах о постановке «Мэрилин» и о внезапной «болезни» Роуз. — Он позвонит еще.

— Когда?

— Он сказал, что скоро.

— Как это мило с его стороны!..

— Пожалуй, — кивнула Барби, глядя на подругу, — можно сказать и так.

Атмосфера за кулисами наэлектризовалась. За исключением небольшой заминки Яна, исполняющего роль Маджио, второго мужа Монро, в первом акте все прошло необыкновенно гладко. Когда занавес закрылся, актеры покинули сцену усталыми, разгоряченными, но радостно возбужденными.

— Как у меня получилось? — нетерпеливо спросил у Альдо один из актеров.

— Прекрасно, прекрасно, — похвалил Альдо, хлопая его по плечу.

— Ведь публике понравилось, правда? Я немного потерял равновесие. Боже, мне показалось, я провалюсь сквозь землю!

— Бедняга Ян, — съязвил Руперт, — держу пари, готов сгореть от стыда!

— Заткнись, Руперт!

— Подумать только, у меня лопнула «молния»!

— Куда подевался Чарли? У него мои сигареты. Курить охота, умираю!

— Эй, Руперт, — прервал его Макс, — я бы тебе посоветовал воздержаться от курения до конца спектакля. Как бы ты не навредил своему нежному горлышку! Не то дашь петуха!.. А где Люси? — обратился он к Альдо.

— Только что убежала. Наверное, уже в гримерной. Ей нужно сменить костюм и привести себя в порядок.

Макс кивнул и посторонился, давая дорогу рабочим сцены, которые устанавливали вращающийся подиум — затейливое детище Брайна. Второй акт должен был открыться сценой в «Мэдисон-сквер Гарден». Это был кульминационный момент во всем спектакле, и, если сложная конструкция Брайна подведет, как это случилось однажды на репетиции, вся сцена полетит к черту. Макс протяжно вздохнул и подошел к закрытому занавесу. Сквозь щелку он рассматривал переполненный зал — весь цвет английского театрального мира присутствовал на премьере.

— Нет, вы только посмотрите на это столпотворение! — пробормотал он, впрочем, ни к кому конкретно не обращаясь. — Посмотрите на этих индюков!

Он как раз разглядывал театральных критиков, чинно сидевших на почетных местах.

— Что такое? — отозвался Альдо.

— Господи, да погоди ты! — проворчал Макс.

— Но ведь это дурной тон, — засмеялся Альдо, — смотреть в зал сквозь щелочку!

— Даже у великих режиссеров есть свои слабости!

— Это я вижу…

— Но все идет недурственно… Как ты полагаешь?

— Почти идеально.

— Слава Богу! — вздохнул Макс с облегчением и взглянул на часы. — А где же Люси?

— У тебя за спиной.

Макс обернулся и не смог сдержать восхищения. На Люси было платье — точная копия наряда, который был на Монро во время празднования дня рождения президента в «Мэдисон-сквер Гарден». Полупрозрачное, необычайно тонкое платье сверкало и переливалось, изумительно облегая ее фигуру. Его еще никто не видел. Ивонн берегла его пуще глаза, не разрешая надевать даже на последние репетиции.

— Обалдеть!.. — пробормотал кто-то.

Макс все еще не мог вымолвить ни слова. Ему показалось, что он увидел перед собой настоящую, живую Мэрилин Монро.

Песня эхом отдавалась в пространстве, взлетая до самого потолка. Звуки то крепли, то затухали до нежного и печального шепота. Песня кончилась, музыканты в оркестровой яме затаили дыхание, и вдруг последняя нота снова зазвучала в полную силу — пронзительно и ясно, а потом резко оборвалась. Это были «Поздние звонки» — последняя песня Монро в спектакле.

В полутьме сцены раздались отрывистые телефонные звонки. Голоса людей, которые сыграли важную роль в жизни Монро, начали затихать, пока не остался один голос — голос мужчины. Он был едва слышен и, казалось, что-то раздраженно вопрошал. А затем вдруг умолк.

Обнаженное тело на кровати было абсолютно неподвижным. Великолепные светлые волосы, разметавшиеся по подушке, блестели, словно были сотканы из света. Пронзительный луч прожектора на несколько секунд повис над сценой, а потом начал быстро сужаться, пока не превратился в тонкий бледный лучик, который сверкнул в последний раз, и в зале наступила полная темнота.

Несколько мгновений зал безмолвствовал. Занавес медленно закрылся. И тогда наконец раздались аплодисменты. Они гремели со всех сторон, публика вскакивала со своих мест и аплодировала стоя. У многих на глазах были слезы. И каждый, кто был в этот момент в театре: зрители, актеры, музыканты и рабочие сцены — все ощутили невероятный душевный подъем. Премьера удалась.