— За его величество Закон, Джадлип!

Когда он воздал должное сему божественному нектару, я понесся обратно в «Крысу и ищейку» отнести взятый стакан, а он тем временем смахивал с обросшей за день щетины капельки спиртного. Когда я вернулся, Джадлип настроился на философский лад.

— Ну кто я такой, спрашивается? — принялся рассуждать он. — Как есть ничтожество, ноль. Но-о-оль! Сержант — это ноль без палочки. Им надзиратель заправляет. А надзирателем опять же — инспектор. А инспектором — Скотленд-Ярд, чтоб ему пусто было. А министр внутренних дел кто, думаешь? Да такой же ноль, как и я. — Джадлип вознес глаза к звездам. — А над министром кто? Над ним невесть кто всеми нами заправляет. Кто-то там на небесах издает указы и распоряжения. Что они означают, не поймешь, а попробуй не выполни… Наше дело их выполнять и вопросов не задавать. Каждый должен выполнять свой долг, так-то вот…

— Точно, выполнять свой долг, — повторил я, оторвавшись от блокнота. — Да, это я усвоил. Усвоил и записал. От первого до последнего слова.

— Жизнь — это тебе не праздник, — продолжал философствовать Джадлип. — Жизнь — штука сложная. К тем же, для кого жизнь сплошной праздник, она задом поворачивается, учти это. Для таких там, наверху, и полицию придумали. Это, само собой, не значит, что мы, полицейские, во всем безупречны. И мы тоже, случается, даем маху. С кем не бывает! А уж если ошибемся — только держись! Что такое Британия без полиции? Отмени нас — сплошная анархия наступит. Старые судьи-крючкотворы, разрази их гром, этого не понимают. Помнишь Смизерса из нашего полка?

Как не помнить Смизерса! Отличный парень, честный, прямой, аккуратист, упрямый, как сто чертей, ради дела на любое лжесвидетельство готов был пойти. И пошел. Характер — кремень. В память о Смизерсе я снял котелок.

— И такого человека принесли в жертву общественному мнению! Надо же! — Джадлип вздохнул и, остановившись у двери, осветил фонариком прорезь в американском замке. — Принесли в жертву каким-то скандальным старухам. Им бы на коленях перед ним стоять, Творца благодарить за такого защитника. Ему еще полгода сидеть. А выйдет — что делать будет, бедолага?! Спутается с отребьем, с теми, кто его раньше как огня боялся, верно? Да еще и обдерут его, как липку… — И Джадлип вполголоса выругался.

— И что бы ты сделал, о великий Джадлип, если, выполняя свой гражданский долг, тебе пришлось бы его задержать?

— Что бы я сделал? Ты что ж думаешь, наивная ты душа, что я бы свой долг не выполнил? Долг честного, исполнительного стража законности и порядка? Думаешь, я бы ему спустил за его былые заслуги? Ошибаешься. С другой стороны, его так просто, голыми руками ведь не возьмешь. Он…

Тут он вдруг замолчал и уставился на крышу соседнего дома.

— Ишь ты! — крякнул он.

Я поднял голову и посмотрел туда, куда смотрел Джадлип; он, надо сказать, отличался, особенно когда находился при исполнении, сильным косоглазием. Один его глаз смотрел в одну сторону, другой — в другую, а я — ровно посередине. Итак, я поднял голову и увидел, как кто-то лезет на крышу из трубы. Голос Джадлипа разорвал тишину:

— Чего это ты там забыл, а?

Человек, к которому он обращался, подошел к краю парапета, и я увидел, что у него всклокоченная седая борода, длинная красная шуба с поднятым воротником, на плече нечто вроде мешка. Он что-то произнес; голос его был похож на звук гармони, которую оставили на улице под дождем.

— Ты вот что, — отозвался мой друг, — давай-ка спускайся, а там разберемся.

Старик кивнул и улыбнулся. А затем — умереть мне на этом месте! — с мешком за плечами и елкой, которую он прижимал к груди, скользнув в лунном свете, плавно опустился прямо перед нами на тротуар.

Джадлип пришел в себя первым. В темноте мелькнула его правая рука, и воздухоплаватель, выронив на дорогу свой мешок, был крепко схвачен за воротник. В свою очередь, и я, не мешкая ни минуты, обхватил его сзади за поясницу. Не знаю, был он грабителем или нет, но воздухоплаватель из него получился отменный, и мне не терпелось поскорее узнать, что за аппарат спрятан у него под шубой. Удар наотмашь пришелся старичку по шее, но явно не по душе; он вскрикнул и громко захныкал.

— Что ты там делал, на крыше? — спросил Джадлип, не отпуская стариковский воротник. — Ну-ка, признавайся, живо!

— Я — Санта-Клаус, сэр. Прошу вас, сэр, отпустите меня, сэр.

— Держи его крепче! — заорал я. — Это немецкий шпион.

— Предупреждаю, все, что ты сейчас скажешь, может быть использовано против тебя, — рявкнул Джадлип. — Бери свой поганый мешок и следуй за мной.

Задержанный что-то понес о мире на земле и о доброй воле.

— Понимаю, — гудел Джадлип в ухо старичку. — Это ты из Нового Завета почерпнул. А Новый Завет, чтоб ты знал, предназначен для почтенных стариков и юных дам. Новый Завет мы в нашей библиотеке при участке не держим. Мы, полиция, действуем по Ветхому Завету, а не по Новому. Давай, пошевеливайся!

И он отвесил белобородому такую оплеуху, что, право, любо-дорого смотреть.

— Тащи его! — завизжал я, пританцовывая. — Ради всего святого, хватай за руки и за ноги и тащи.

Семеня рядом с Джадлипом в участок, я раздумывал над тем, что, не зайди Слашби в клуб, — и я не смог бы стать свидетелем сей поучительной сцены. Стало быть, и такие, как Слашби, не зря рождаются на свет божий.

Как в Англии, так и в России «Книги джунглей» иллюстрировали лучшие художники.