А через месяц после «Последнего песнопения» и последовавших вслед за ним панегириков — еще одна радость: 17 августа на свет появляется долгожданный сын, названный в честь деда Джоном. «Сегодня, — пишет в этой связи своему приятелю Уильяму Гардингу счастливый отец, — со стапелей сошло небольшое судно; вес (приблизительно) 8.957 фунта, водоизмещение 2.0464, расход топлива не указан, но свежие запасы требуются каждые два с половиной часа. Для полной готовности судну потребуется никак не меньше пятнадцати лет, но по истечении этого срока оно может стать весомым вкладом в военно-морской флот ее величества, для службы в коем и предназначено. Спущено судно на воду 17 августа в 1 час 50 минут утра. Никаких повреждений. Названо „Джоном“…»

Осень 1897 года

Поиски дома между тем продолжаются: «Вязы» определенно уютнее «Дома на скале», но оставляет желать лучшего и этот, уже обжитой дом. И Киплинг в поисках лучшего (которое, как известно, враг хорошего) неустанно колесит по Кенту и Дорсету. В сентябре — такова, во всяком случае, легенда — Томас Гарди привез Киплинга в Дорчестер и показал приятелю большой дом, которым владела какая-то одинокая женщина. Хозяйка дома, однако, наотрез отказалась сдавать дом неизвестному джентльмену без всяких рекомендаций. «Вам наверняка будет приятно узнать, сударыня, — сказал ей Гарди, — что в вашем доме поселится не кто иной, как мистер Редьярд Киплинг с семьей». Сообщение это не произвело на хозяйку дома решительно никакого впечатления: кто такой Киплинг, она понятия не имела. Спустя несколько минут, оставшись с хозяйкой дома наедине, Киплинг, в свою очередь, довел до ее сведения, что его готов рекомендовать пришедший с ним «сам» Томас Гарди. Но и этот аргумент не подействовал: автор «Джуда Незаметного» и «Тэсс из рода Д’Эрбервиллей» был хозяйке дома точно так же неизвестен. Живым классикам пришлось уйти ни с чем.

В результате планы поменялись: Киплинги остались в «Вязах», но на зиму собрались в Южную Африку — читатель помнит, что в 1891 году по пути в Австралию и Новую Зеландию Киплинг уже побывал в Кейптауне и остался очень доволен. Ехать решено было в январе вместе с патером и детьми и вернуться никак не раньше апреля. Пока же жизнь Киплинга шла своим чередом: гости и работа, работа и гости.

Помимо патера, бывшего здесь своим человеком, в «Вязы» наведывались Джеймс Барри — с автором «Питера Пена» Киплинг совершал многочасовые прогулки, и Уильям Хенли, который если и выбирался на свежий воздух, то совсем ненадолго и в кресле-каталке. Заходил — по соседству — «дядя Нед» (он же знаменитый Эдвард Бёрн-Джонс), часто приезжал Кромвелл Прайс. На ком, как не на бывшем директоре колледжа «Юнайтед-Сервисез», лучше всего было испытать, насколько смешны и правдивы истории из школьной жизни, те самые, что вошли в сборник «Прохвост и компания»? «Вы вспоминаете этот эпизод?» — спрашивал Киплинг Прайса, прочитав ему вслух, как прежде читал кузине Флоренс Макдональд, отрывок из очередного рассказа. «Еще бы», — отвечал Прайс, смеясь от души, что не мешало ему спустя час шепнуть их общему знакомому Сидни Кокереллу: «Вспоминаю и многое другое, то, что лучше бы мне не помнить».

Бывали в «Вязах», хоть и не часто, и люди не близкие. Вот как описывает кабинет и его хозяина оказавшийся примерно в это время в Роттингдине автор «Истории английской литературы в викторианскую эпоху» доктор Келлнер: «Рабочий кабинет поражает своей простотой, по стенам книги, над дверью портрет Бёрн-Джонса, у окна самый обыкновенный письменный стол, на нем разбросаны вырванные из блокнота и исписанные стихами страницы. Никаких произведений искусства, никаких украшений, безделушек, своим убранством комната больше всего напоминает пуританскую часовню. „Свою ежедневную работу, — признается хозяин, — я выполняю добросовестно, но большинство из того, что я пишу, идет не в печать, а сюда“. И, словно в подтверждение правомерности сказанного, он наносит мусорной корзине мощный удар ногой, корзина падает, и из нее высыпаются на пол измятые клочки черновиков… К похвалам Киплинг относится с большим недоверием: „К славе я отношусь скептически… Кто, скажите мне, читает сейчас некогда считавшихся бессмертными поэтов XVIII века? Я часто смотрю на все эти изысканные тома и думаю о том, что многое из напечатанного на роскошной бумаге не должно было увидеть свет…“ Киплинг производит впечатление совершенно счастливого человека, ведь он достиг высших целей. И при этом, что особенно ценно, еще живы его родители. „Им я обязан всем“».

Зима — весна 1898 года

Несмотря на то что зовущаяся «Южной Африкой» женщина была «не простой, не доброй и не верной» (neither simple, kind, nor true), что в переводе утеряно, а жаль: Киплинг словно предвидит, сколько трудов понадобится, чтобы ее завоевать; несмотря на то что в 1898 году Южная Африка не была еще «нашей» — Киплинг был как раз из тех мужчин, кого она влекла. Начиная с затянувшейся на три года Бурской войны он будет регулярно, из года в год, проводить там зимы с января по апрель. Поездка же 1898 года носит, так сказать, ознакомительный, пробный, испытательный характер.

В Южной Африке Киплинга ожидала долгожданная жара, ничуть не слабее лахорской, от которой он за последнее десятилетие, особенно после морозных, снежных вермонтских зим, успел уже отвыкнуть. Ожидали довольно скверный пансион в Уайнберге и его содержательница-ирландка, которая «за хорошие деньги, получаемые от нас, платила нам невзгодами и неудобствами». Ожидало, наконец, знакомство с двумя весьма примечательными персонажами, людьми «историческими», империалистами до мозга костей, причем не только, как Киплинг, по убеждениям, но и по роду деятельности.

Барон Альфред Милнер начинал журналистом в «Пэлл-Мэлл газетт», одно время был личным секретарем канцлера казначейства, в начале девяностых, подвизаясь помощником министра финансов по Египту, написал толковую книгу «Англия и Египет». С 1897 года Милнер — верховный комиссар королевы Виктории в Южной Африке, губернатор Капской колонии, оплота британского владычества в этом взрывоопасном регионе, непримиримый и последовательный борец с бурами за самоуправление британских жителей колонии. В действиях Милнера была своя логика: для Капской колонии он требовал в конечном счете тех же гражданских и политических прав, какими африканеры пользовались в принадлежащем британцам Натале. Милнер исходил из того, что жители Южной Африки английского происхождения обеспечивали три четверти государственного дохода и платили в казну три четверти всех налогов — и при этом были так же бесправны, как какие-нибудь кафры или зулусы.

Сесил Джон Родс, с которым Киплинг сошелся особенно близко, в отличие от Милнера, предпочитал политике предпринимательство и благотворительность. Составив себе огромное состояние на добыче алмазов, он стал владельцем алмазных приисков, одно время разрабатывал амбициозный проект по строительству железной дороги через всю Африку, от Кейптауна до Каира. С 1890 по 1896 год Родс был премьер-министром Капской колонии и явился инициатором захвата обширной территории в Южной и Центральной Африке, ставшей еще одной колонией Великобритании — Родезией, то есть страной Родса.

И Милнер, и Родс, каждый по-своему, были сторонниками Англо-бурской войны, и тот и другой были убеждены, что буры всячески — и политически, и коммерчески, — ущемляют английское население Капской колонии, и Киплинг их точку зрения разделял. И Милнер, и Родс импонировали Киплингу деловитостью, трудолюбием, практической сметкой, отсутствием сантиментов.