Бывало, что не Магомет шел к горе, а гора к Магомету: «В нашу газетную кухню рано или поздно попадал весь причудливый внешний мир, например, капитан, уволенный со службы за беспробудное пьянство, который рассказывал о своем падении с искаженным от волнения лицом… Или человек, по возрасту годившийся мне в отцы, едва не плачущий оттого, что в газете не упомянули о его награде… Со мной искали встречи люди, поднимавшиеся и спускавшиеся по служебной лестнице во всех возможных формах несчастья и успеха».
Случалось, встречи с ним искали совсем другие люди и с совсем другой целью — подкупить популярного репортера, чтобы тот написал не то, что есть, а то, «что надо». Вот как — откровенно, с всегдашним юмором — описывает Киплинг встречу с богатым афганцем, находившимся под домашним арестом и надеявшимся, что благожелательный очерк о нем в «Гражданской и военной газете» даст ему возможность вернуться в Кабул к своим многочисленным женам. За это он готов был дать юному журналисту на выбор 1300 фунтов (сумму по тем временам астрономическую), кашмирскую красавицу или породистого скакуна. «Наконец, афганец пробормотал, что англичане глупцы и не знают цену деньгам, но что „нет сахиба, который бы не понимал, как высоко ценятся женщины и лошади“. После чего он отправил слугу в заднюю комнату, и, к вящему моему изумлению, оттуда выплыла кашмирская красавица, которая привела бы в восхищение самого Томаса Мура. Она и впрямь была необычайно хороша собой и великолепно одета, но я не мог себе представить, как ее появление воспримут в такой семье, как моя».
Все эти «формы несчастья и успеха» (первое куда чаще, чем второе) Киплинг запечатлел в своих индийских стихах и рассказах. Но сначала — в романе, первом, так, впрочем, и не увидевшем свет. 7 марта 1885 года двадцатилетний писатель отмечает в дневнике, что задумал роман, что начал уже собирать материал и что «книга станет его шедевром». Спустя четыре месяца, в июле того же года, в письме Эдит Макдональд он выскажется куда более определенно. Называться роман будет «Матушка Матьюрин», портрет героини уже набросан: «Худой не назовешь, чувственна, кожа медового цвета, обе руки, и та, что упирается в подбородок, и та, что лежит на правом колене, — в кольцах и браслетах, толстая красно-зеленая юбка до щиколотки, на полных светлых ногах красные или зеленые шлепанцы, какие носят в Индии». Написано уже 237 страниц, книга обещает быть длинной, «по меньшей мере, два тома», герои романа — англо-индийцы, а тема — «невыразимые ужасы евразийской и туземной жизни, каким нет места в газетах». Трикс и Алиса сочли написанное «устрашающим, но сильным» и посоветовали печатать эти «свинцовые мерзости индийской жизни» в Англии. У автора же план был другой: издать роман отдельной книгой или в газете с продолжением в Индии (благо предложения от местных издателей уже поступали) и на полученный гонорар съездить на пару месяцев в Лондон. Однако роман остался недописанным, поездка в Лондон отложилась, шедевра же автору и его читателям предстояло ждать еще без малого десять лет.
Что же до первых стихов, то они, как и рассказы, сначала печатались Киплингом в «Гражданской и военной газете» и назывались не «Департаментские песенки», а «Баллады из бунгало». Первое книжное издание «Департаментских песенок», выпушенное в Лахоре в 1886 году анонимно тиражом 350 экземпляров, распродалось мгновенно и очень быстро стало библиографической редкостью. Успех сборника объяснялся не только (и не столько) стихами как таковыми, сколько весьма оригинальным оформлением. Стихи были изданы (отсюда и их название) в виде офисной («департаментской») папки для бумаг, перевязанной розовой ленточкой. Во втором издании, появившемся в том же году в Калькутте в издательстве Такера и Спинка, выкупившего у Киплинга права за скромные 500 рупий, имя автора уже стояло, в оформлении же не было и намека на офисную папку для бумаг. Часть тиража была переправлена в Лондон, однако индийские, далекие по теме и содержанию «Песенки» если и вызвали в столице отклик, то иронический. «Это чудной и забавный пример той литературы, какая известна нам под названием „англо-индийская поэзия“», — не без усмешки писал в столичном «Лонгмэнс мэгэзин» литературный обозреватель журнала, критик, поэт, фольклорист Эндрю Лэнг. Автора, однако, подобный снисходительный отзыв нисколько не расстроил: особых надежд он со своими стихами, которые по много раз переписывал («Я сжег вдвое больше, чем напечатал»), как видно, не связывал и часто цитировал слова Pyx-Дина, сделавшего ему однажды комплимент: «Вот в этот раз, сэр, ваши стихи удались. То, что надо, — ровно треть полосы!»
Уже в первых стихотворениях Киплинга — и из первого сборника «Департаментские песенки», и тем более из второго «Казарменные баллады» (1892), — явственно проступают новаторские, откровенно демократические черты его поэзии. Это, во-первых, сознательная ориентация на массового читателя, не приобщенного к элитарной, усложненной викторианской поэзии Теннисона, Суинберна, Браунинга, прерафаэлитов, поэзии, от которой Киплинг отошел еще в 1884 году в сборнике сочиненных совместно с сестрой поэтических пародий «Отзвуки». И, во-вторых, стремление к простоте и доступности, чего молодой поэт добивается, сближая поэзию с бытом и с прозой и, соответственно, обогащая ее жанровый репертуар и поэтический словарь, насыщенный не «высоким штилем» и художественными тропами, а жаргонизмами, диалектизмами и просторечиями, которые, казалось бы, противоречат самой сути истинной поэзии. Так, проза и поэзия раннего Киплинга идут словно бы «встречным курсом»: в рассказах автор стремится к поэтизации жизни и языка, в стихах, с их ориентацией на размер и синтаксис сюжетной народной баллады, комической оперы, марша или романса, напротив — к «прозаизации».
Рождением Киплинга-новеллиста можно считать две даты — январь 1888 года, когда в Калькутте вышли «Простые рассказы с гор», и 9 июня 1888 года, когда в лондонском «Субботнем обозрении» появилась положительная рецензия на них, и не кого-ни-будь, а издателя «Обозрения», маститого эссеиста, поэта и критика Уолтера Поллока. Есть и третья дата, которую, впрочем, лучше не вспоминать. Двумя годами раньше, в 1886-м, Киплинг передал в Лондон один из своих ранних, опубликованных в газете рассказов со служившим в Индии полковником Иэном Гамильтоном. Рассказ, как и стихи, попал на стол все тому же Лэнгу. И вот что написал Лэнг, возвращая рассказ: «С удовольствием дал бы Иэну пятерку, если бы он впредь избавил меня от этого отвратительного вздора, который произвел на меня самое неблагоприятное впечатление». Не пройдет и трех лет, как Лэнг изменит свое отношение к прозе начинающего автора на прямо противоположное — «самое неблагоприятное впечатление» станет самым благоприятным. Еще резче отозвался о первых литературных опытах Киплинга шотландский поэт, критик и издатель Уильям Шарп, более известный под псевдонимом Фиона Маклеод: «Очень бы рекомендовал автору сей газетной публикации немедленно сжечь этот бред. Позволю себе предположить, что автор сего сочинения еще очень молод и что он умрет, сойдя с ума, когда ему не исполнится и тридцати лет». Прорицателем Шарп оказался неважным: кроме возраста сочинителя, он не угадал ничего.
Выпущенных в Калькутте рассказов в общей сложности было сорок, из них тридцать два печатались раньше в газете, а еще восемь увидели свет впервые. Свои рассказы и стихи Киплинг регулярно печатал в «Гражданской и военной газете» с зимы 1886 года, всякий раз, когда требовалось чем-то заполнить газетную полосу — работа в прессе пригождалась и в этом отношении тоже. Самое же первое упоминание о его литературной деятельности встречается еще двумя годами раньше, в письме все той же Эдит Макдональд от 21 ноября 1884 года, где племянник с плохо скрываемым воодушевлением пишет тетке: «Как и вы, сочиняю на досуге рассказ. В нем всего-то шесть страниц, и на него у меня ушло всего-то три месяца, но из мной написанного мне ничего еще так сильно не нравилось — впрочем, особых достоинств в рассказе нет. Теперь, когда мне дают писать для любой газеты, своими рассказами я могу заработать несколько фунтов к жалованью и заодно сделаться более известным в нашем куцем мирке». Тут обращают на себя внимание несколько вещей. Во-первых, начинающий автор — не графоман, пишет он очень медленно, это за собой знает и этим отчасти бравирует («всего-то шесть страниц», «всего-то три месяца»). Во-вторых, он старательно делает вид, что не придает значения своим литературным опытам («особых достоинств в нем нет»), и довольно неловко скрывает свои немалые литературные амбиции рассуждениями о денежной выгоде.
