— Совсем необязательно, но далеко не все переносят это так стойко, как вы.

— Какой размер обуви носите вы, мистер Байере?

— Двенадцатый.

— Это мой размер. Не продадите ли мне свои сапоги?

— Что? Нет, мистер Шеннон, вряд ли вам понравятся мои сапоги.

— И все же они мне понравились. Это как раз то, что мне надо. Прекрасная кожа и хорошо разношены. У нас с вами один размер, а у вас наверняка есть еще несколько пар.

— Разумеется.

— Я заплачу столько, сколько вы скажете, Байере, но я хочу купить ваши сапоги. Готов заплатить за них вдвое дороже, чем заплатили вы при покупке, нет, черт побери, втрое.

— Вы в этом абсолютно уверены, мистер Шеннон? — спросил Байере, не подавая виду, насколько он оскорблен.

— Господи, ведь это просто сапоги, а не какая-либо святыня! — воскликнул Патрик, не замечая собственной наглости. Все три последних часа он испытывал страшную боль, но ни за что на свете не признался бы в этом.

— Они — ваши, — отрывисто бросил Байере. — Отдаю даром.

Он многим занимался в своей жизни, но никогда не торговал поношенной обувью.

— Спасибо, Байере, — ответил Шеннон, — я высоко ценю вашу щедрость.

Он считал, что Байере поступил так, как обязан был поступить мужчина в подобной ситуации, как бы он ни пожалел затем об упущенной выгоде. Бизнес есть бизнес. Шеннон не имел ни малейшего представления о том культе вещей и о трепетном отношении ко всем кожаным штуковинам, который царит в мире лошадников.

Скряга ты, Пэт Шеннон, что бы ты там ни воображал о себе, мать твою, думал Байере, вручая ему свои поношенные сапоги.

Многие люди, бывшие рядом с Шенноном в разные периоды его жизни, не очень лестно думали о нем, и все они рано или поздно убеждались в том, что самые худшие их предположения на его счет оказывались верными. Мало кто из них любил Шеннона, но, если бы даже тот узнал об этом, вряд ли он сильно удивился. Его это мало заботило, тем более что, карабкаясь все выше, он даже не вспоминал имен этих людей. Он был авантюристом чистой воды и всего, чего он достиг, добился сам, следуя только им самим намеченным планам и ни у кого не прося советов.

Мало кого в деловом мире Шеннон считал себе равным. По крайней мере, ни один, кто унаследовал свое состояние от родителей, как бы велико оно ни было, не мог быть причислен в его глазах к этой избранной группе. Они должны были сделать себя сами. Бог видит, он же сумел!

Еще находясь в сиротском приюте, Шеннон удостоился стипендии для продолжения образования в частной католической школе для мальчиков имени Святого Антония. Эту стипендию для мальчиков-сирот, обнаруживших отличные способности в учебе и спорте, учредил бывший воспитанник школы, пожилой бездетный миллионер. Очутившись в школе Святого Антония, Шеннон впервые попал в совершенно новый мир, который ему предстояло завоевать. Ему были незнакомы те мальчики-из высшего среднего класса Восточного побережья, среди которых он оказался; все, что те считали само собой разумеющимся, было для него непознанной страной. Первые два года он наблюдал, прислушивался, изучал, чувствуя себя гораздо уютнее в компании взрослых преподавателей и воспитателей, чем среди своих сверстников. Благодаря няням из приюта, обучавшим его, он всегда говорил правильно; к тому же, на его счастье, в школе считалось обязательным ношение формы, и все мальчики были одеты одинаково. Он привык к тому, что его черные волосы должны быть коротко подстрижены, что его агрессивность на футбольном поле и способности к бейсболу только приветствуются, и к тому, что, как бы ни изнурял он учебой свой мозг, предпочтительнее демонстрировать знания и интеллект во время экзаменов или в контрольных работах, а не в классной комнате.

С юных лет он готовил себя к тому, чтобы прорваться наверх. Пэт Шеннон очень тщательно выбирал среди товарищей тех мальчиков, с которыми хотел бы подружиться, и наметил для себя одноклассников, выделявшихся среди остальных не столько выдающимися способностями, сколько наличием характера. К моменту окончания школы у Пэта было шестеро друзей, с которыми он не расставался. Верность друзьям была его религией. Если бы кто-то из друзей попросил его без объяснения причин, скажем, послезавтра днем встретиться, например, в Сингапуре, Пэт обязательно был бы там к назначенному сроку. И его друзья отвечали ему тем же. Лишенный в детстве семьи, он создал ее для себя из своих друзей. Этот жестокий человек имел любящую душу, но предпочитал, чтобы его любили немногие, и в этом была его сила.

В детстве Шеннон был высоким, крепко скроенным мальчиком, быстрым и резким, как леопард. Его внешность не оставляла сомнений в его происхождении. Он являл собой классический тип брюнета-ирландца с иссиня-черными волосами, широко расставленными темно-синими глазами, тяжелыми густыми бровями, высоким лбом и белой, легко красневшей от прилива крови кожей, а его улыбка была столь открытой и обезоруживающей, что могла легко заставить собеседника позабыть о его остром уме, хотя это было отнюдь не безопасно.

В старших классах он стал старостой, капитаном футбольной команды и первым учеником по всем предметам. Он сумел добиться максимальной стипендии для поступления в Тьюлейн и окончил его в три года за счет напряженных занятий, оставаясь в школе каждое лето и резко сократив занятия спортом, ограничившись только футболом. К двадцати трем годам Патрик Шеннон, выпускник Гарвардской школы бизнеса, был готов завоевать мир.

За неделю до окончания Гарварда его заметил и нанял на работу Нэт Темпл, человек несколько десятилетий назад основавший корпорацию «Супракорп». Шеннон отвел себе десять лет, чтобы достичь положения, близкого к самому верху в структуре корпорации. Первые три года он был обречен на совершенно нещадную, изнурительную работу. Навещая своих друзей, Пэт Шеннон убедился в том, что для хорошей жизни требуются время и деньги, но, по его расчетам, у него до тридцати лет не должно было появиться ни того, ни другого. Хотя его манили удовольствия жизни, врожденная самодисциплина и вошедшая в плоть и кровь целеустремленность вынуждали его не отступать от намеченного плана. Он никогда не рассчитывал жениться на деньгах, хотя среди сестер его друзей и одноклассников было немало таких, кто бы мог предоставить ему подобную возможность, но в браке такого рода его ничто не привлекало. Он должен был сам всего добиться. Потребность в самоутверждении проявлялась в нем сильнее всех остальных чувств, и каждая новая победа, одержанная им, заключала в себе новый вызов, на который он обязан был ответить. На жизненном пути Шеннона словно никогда и не было ни одного плато, ровного места, на котором он мог бы отдохнуть и, оглянувшись назад, прийти к выводу, что все победы уже одержаны, игра сделана и он достиг всего, к чему стремился.

Теперь, к своим тридцати восьми, он был на гребне успеха. Нэт Темпл, который первым разглядел потенциальные возможности Шеннона, три года назад оставил место президента корпорации, сохранив за собой должность председателя правления, предоставив Пэту возможность самому руководить компанией дальше. С момента назначения Шеннона на этот пост корпорация начала бурно расти. Стоимость акций компании за это время выросла вдвое.

Многие влиятельные держатели акций «Супракорп» до сих пор не целиком доверяли Шеннону. У него были враги. Были люди, которым стали ненавистны его молодость и достигнутые им успехи, ибо такие люди не любили никакого риска. До поры до времени его недруги помалкивали, но следили за ним и ждали удобного момента, чтобы спихнуть Шеннона, как только он предоставит им такую возможность.

Шеннон обладал теперь всеми материальными доказательствами своих достижений: ему принадлежали апартаменты на верхних этажах небоскреба Юнайтед-Нейшнс-Плаза. Теперь Пэт был членом трех клубов: «Сенчюри», «Ривер» и университетского; он владел собственным домом в Ист-Хэмптоне, где у него почти никогда не было времени бывать. А еще ему предстоял неизбежный развод с женщиной, которую ему следовало бы узнать лучше до того, как жениться на ней, красивой и общительной.