Следующим утром Франческа позвонила доктору Аллару и предупредила, что через два часа посылает няню к мадам Гудрон забрать ребенка. Не будет ли доктор столь любезен, чтобы позвонить этой даме и попросить ее собрать и потеплее одеть Даниэль к определенному часу? Да-да, это такой особенный день для нее, она очень счастлива и взволнованна. Да, доктор совершенно прав, это чудесный день. Да, она передаст князю наилучшие пожелания. Как это любезно с его стороны!

Точно через два часа Франческа с Дэзи на руках сидела в глубине такси и поджидала Машу, отправившуюся в маленький домик, у которого они остановились. Никто не смог бы признать в этой женщине в темных очках, одетой в мешковатое дорожное пальто и низко надвинутую шляпу, без всяких следов косметики на лице и с собранными в узел на затылке волосами, ту ослепительно красивую особу с распущенными, развевавшимися на ветру локонами, которая всего полтора года назад по прибытии в Шербур весело и беззаботно отвечала на приветствия поклонников.

Пять минут спустя появилась Маша, помахав на прощание женщине, стоявшей в дверях с приветливо поднятой рукой. Как только такси тронулось в направлении аэропорта, Франческа и Маша поменялись детьми. Франческа отогнула край одеяла, в которое была завернута Даниэль, и открыла личико ребенка. Какая же она крошечная! И какая невероятно хорошенькая. Серебристые светлые волосы в очаровательных завитушках, серьезное, немного грустное, но удивительно родное личико. А эти глаза, бархатисто-черные, напоминающие лепестки анютиных глазок, глаза Дэзи! И все же это была кукла, просто маленькая кукла по сравнению с Дэзи. Стоп, сравнивать их — это как раз то, чего ей больше никогда, ни при каких обстоятельствах не следует делать!

Франческе оказалось достаточно одного взгляда, чтобы навсегда полюбить и отныне защищать своего ребенка, хорошо зная при этом, что, какое бы счастье ни сулило ей будущее общение с Даниэль, оно всегда будет овеяно запрятанной в глубине души безмерной грустью.

Никто из слуг не осмелился сказать ни единого слова своему хозяину. Лицо Стаха Валенского все время, пока он занимался продажей громадной виллы в Лозанне и перебирался вместе с прислугой в Лондон, было постоянно искажено гримасой боли, делавшей его почти неузнаваемым. Даже в разговорах между собой они лишь шепотом решались обменяться короткими неудоменными репликами. Необъяснимое исчезновение княгини с Машей и Дэзи настолько поколебало их чувство уверенности в завтрашнем дне, что слуги старались многого не замечать и не думать об этой загадке. Обычная семейная ссора, убеждали они себя, которая разрешится так же внезапно, как и вспыхнула.

Стах ничего не мог поделать. Любые действия, предпринятые им, чтобы отыскать Дэзи, неизбежно стали бы достоянием гласности, и тогда вся история выплыла бы наружу. Он был абсолютно убежден в своей правоте, но, даже будучи закованным в броню презрения к общественному мнению, не мог не признать, что большинство этих людишек, позволявших слепому случаю управлять их ничтожными жизнями, никогда не поймут его и осудят за то, что он проделал с Даниэль. Им не понять, насколько он был прав тогда, насколько он остается правым и теперь. Эта ситуация не может длиться долго, убеждал он себя. Франческа действовала под влиянием эмоций, минутного порыва чувств, но скоро она опомнится, придет в себя и поймет, что он всего лишь управлял событиями ради нее самой, ради Дэзи, что он выбран единственно разумное, верное решение, которое гарантировало счастливую жизнь для всех троих.

Стах все еще не имел представления о том, где находится Франческа. Когда он вернулся из Лондона и обнаружил ее исчезновение, ему удалось проследить ее путь только до Лос-Анджелеса. Он позвонил Мэтти Файерстоуну. Если у кого и можно было получить какую-то дополнительную информацию, так это у ее бывшего агента.

Мэтти с плохо скрываемым презрением к Стаху сообщил ему, что обе — это он подчеркнул — его дочери прекрасно себя чувствуют. Даниэль уже может пару секунд отлично держать головку. Дэзи? Ах да, Дэзи, она уже научилась сидеть и говорить «мама», но вот Даниэль, та просто изумительная девочка. Мэтти готов поклясться, что она стала узнавать его и улыбаться ему после третьей их встречи.

Стах говорил с Мэтти крайне холодно, стараясь не давать собеседнику проводов для новых насмешек. Не желает ли Франческа встретиться с ним? Может ли он написать ей? Между ними произошло недоразумение, которое необходимо выяснить.

— Ну, так вот, — сказал Мэтти, наслаждаясь представившейся ему возможностью проявить характер, — ничто в мире не заставит меня сообщить вам, где они находятся. Они в полной безопасности, здоровы и не голодают — вот все, что я уполномочен вам сообщить, и это больше того, чего вы заслуживаете.

Прошло несколько месяцев. Стах приехал в Калифорнию, но Мэтти по-прежнему упорствовал: он, мол, выполняет указание своей клиентки, и мистер Валенский ничего от него не добьется. Конечно, если он пожелает, то может подать в суд на развод и осчастливить тем самым газеты. Им давненько не приходилось лакомиться подобными скандальчиками.

Новый, 1953 год Стах встретил один в своем огромном лондонском особняке. Его жена и ребенок отсутствовали уже четыре месяца, а он оказался узником в собственном доме. Он понимал, что его появление на публике без Франчески даст повод для сплетен. Он уже неоднократно получал по телефону заявки британской прессы на интервью с Франческой. Его уверяли, что всем интересно узнать, нравится ли бывшей кинозвезде, ставшей княгиней, жизнь в Лондоне. Они все настаивали на том, чтобы снова сфотографировать ее вместе с Дэзи. Их семейный портрет на обложке журнала «Лайф» уже несколько месяцев пользуется успехом. Стах с трудом отделался от них, приведя какие-то заслуживающие доверия доводы. Однако он понимал, что очень скоро все его отговорки потеряют всякий смысл и газетчики начнут каждый день следить за его домом в надежде засечь няню с ребенком в коляске.

Стах улетел в Индию, где сезон поло был в самом разгаре, но сам он на сей раз не играл. Там в его распоряжении были дворцы, в которые газетчики даже не мечтали быть допущенными, а их хозяева, местные магараджи, были рады принять старого друга. Калькутта дала ему безопасное пристанище на весь январь, а февраль и март он смог бы провести в Дели, Бомбее и Джайпуре. Но куда ему податься весной?

К апрелю Стах понял, что с него довольно, и объявил, что они с Франческой разошлись и она вернулась обратно в Соединенные Штаты. Нет, он не планирует развода, заявил он, и ему больше нечего добавить. Через неделю вся эта история, не подпитываемая дополнительной информацией, сошла со страниц газет, и вскоре о ней забыли.

Летом 1953 года Стах начал играть в поло. Чтобы занять себя, он с головой ушел в закупки новых пони и организацию конюшни в графстве Кент, чтобы лошадки были у него под рукой, когда он жил в Лондоне. Он продал свои старые британские истребители «Глостер-Метеор» и «Де Хэвиленд-Вампир», приобретенные после войны, и купил аргентинский реактивный истребитель «Пульки» последней модели, оснащенный двигателем «Дервент» фирмы «Роллс-Ройс». Позже ему удалось раздобыть самый современный из имевшихся на рынке реактивных истребителей «Локхид-ХР80». Стах придумывал для себя разные объяснения, почему продолжает летать на этих самолетах — ради пилотской лицензии, для развлечения, отдыха, но ни за что не признался бы даже самому себе, что все эти годы, после того как Франческа ушла от него, он в глубине души жаждал, чтобы началась новая война. Только в воздушной дуэли с настоящим противником, в бою, грозящем неотвратимой гибелью, он мог обрести то освобождение, которого жаждала его душа. А пока всюду, куда ни падал его взгляд, были девушки, соблазнительные девушки в самом расцвете юности. Но завоевание их сердец требовало так мало усилий, а их капитуляция приносила столь ничтожное удовлетворение, что он сам порой с недоумением спрашивал себя, зачем ему эти хлопоты.