— Если позволите, — сказал метрдотель, — то сейчас сюда подкатят тележку с холодными закусками, чтобы вы могли выбрать. А еще я порекомендовал бы запеченных омаров с зеленью. Мы только что получили превосходную партию из Франции.

— Они еще живые? — спросила Дэзи.

— Конечно. Их нужно готовить живыми.

— В таком случае я закажу ланкаширское рагу, — заявила Дэзи, считавшая, что она сама не должна быть непосредственной причиной смерти хотя бы одного омара, а другие пусть поступают как знают.

Ленч наконец был заказан, и Стах с Дэзи развлекались легкой беседой, которой отец наслаждался. Мало-помалу он приучал дочь к своему миру, а она, в свою очередь, сообщала ему о всех важных событиях школьной жизни и рассказывала о проделках своих подруг. Но сегодня Дэзи занимала одна мысль.

— Как по-твоему, отец, я должна выполнять задания по математике? — спросила она.

— Естественно, ведь этот предмет входит в школьную программу, не так ли?

— Да, но я ее ненавижу, а потом — я не могу и учить математику, и как следует заниматься своим новым пони.

— На пони требуется не более получаса, ты прекрасно знаешь, — сказал Стах. — У тебя остается предостаточно времени на математику.

Дэзи — прирожденный полемист, тут же отставила аргумент с Мерлином.

— Анабель говорит, что не видит никакого смысла в том, чтобы я изучала математику. Она сама никогда ее не учила и, по ее словам, ничего от этого не потеряла. Анабель сказала, что ей никогда в жизни не приходилось проверять счета, а единственное назначение математики — именно в этом и еще в том, чтобы убедиться, насколько продавец рыбы обсчитывает тебя. Но если сказать ему об этом, то тебе не видать больше самой лучшей рыбы, поэтому все равно приходится мириться с его жульничеством.

— Итак, Анабель становится для тебя авторитетом в вопросах образования?

— Анабель для меня авторитет и во многом другом, — с достоинством заявила Дэзи. — Но если ты сумеешь назвать мне три причины, по которым я обязана учить математику, то я, так и быть, постараюсь, хотя мне кажется, что у меня не все в порядке с той извилиной в мозгу, которая нужна для этого.

— Я тебе назову только одну уважительную причину, поскольку не вижу необходимости искать другие. Леди Олден требует, чтобы все девочки в ее школе изучали математику, вот и все.

После десерта, пока Стах пил кофе, официант, как обычно, принес и поставил на стол серебряную вазу с миниатюрными сладостями — свежей клубникой в шоколаде, крошечными эклерами, засахаренной вишней. Каждая сладость лежала в отдельной бумажной розетке.

Стах с отсутствующим видом смотрел куда-то в сторону, а Дэзи проворно складывала по одной штучке этих деликатесов в свою маленькую сумочку, в которой специально для этого предусмотрительно расстелила свой носовой платок. Когда она впервые проделала этот номер, Стах пришел в ужас:

— Дэзи! Настоящая леди может съесть за столом сколько пожелает, но никогда ничего не забирает со стола с собой!

— Это не для меня.

— Ох! — Стах сразу понял, кому предназначались сладости.

Она берет их для той, другой. Он больше ни разу не заикался об этом, но каждую неделю безропотно ожидал очередной процедуры унижения. Он знал, что Дэзи ни в коем случае не позволит ему заказать коробку засахаренных фруктов, чтобы взять их с собой, поскольку они значились среди «экстра», но он не мог решиться лишить ее удовольствия захватить из ресторана гостинец для сестры.

Получив известие по телефону от Мэтти Файерстоуна о гибели Франчески и заказав билеты на самолет до Лос-Анджелеса, Стах погрузился в раздумья и пришел к выводу, что придется кое с кем поделиться всей этой историей, которую он до сих пор хранил в глубокой тайне. Ему нужна была помощь в устройстве будущей жизни, и единственным человеком, которому он мог довериться, была Анабель. В течение тех нескольких дней, пока Стах был в Калифорнии, она нашла лучшее в Англии заведение для умственно отсталых детей, школу Королевы Анны, и выполнила все формальности, чтобы поместить туда Даниэль.

Анабель сама вела большой автомобиль Стаха в аэропорт, чтобы встретить его маленький отряд, поскольку Стах твердо считал, что прибытие детей надо держать в тайне даже от шофера. На выходе из таможенного контроля она сразу увидела Стаха, ведшего за руку Дэзи. Малышка была смущена быстрой сменой событий в последние дни и убита горем. Она до сих пор не понимала, как могло случиться, что ее мама, уехав днем, больше не вернется домой. Как могла она умереть? Никто, ни Мэтти, ни Марго, ни Стах, не могли решиться рассказать ей подробности гибели матери, и Дэзи оставалась наедине со своим детским страхом из-за того, что ее покинули. Следом за Стахом шла Маша, неся на руках Даниэль, погруженную в свой мир безмолвия и неподвижности. Не задавая лишних вопросов, Анабель отвезла их в школу, помещавшуюся в сельской местности под Лозанной.

Когда они подъехали к массивному строению, бывшему когда-то главным зданием огромной помещичьей усадьбы, окруженному широкими лужайками, красивыми старыми деревьями и цветочными клумбами, Стах велел Дэзи, Анабель и Маше ждать его в машине. Он взял Даниэль на руки, в первый и последний раз дотронувшись до нее, и, выйдя из машины, поставил на дорожку. Дэзи выскочила за ним следом и повисла у него на ноге, когда он стал подниматься по ступенькам, а Даниэль молча тащилась позади.

— Папочка, куда мы идем? Ты здесь живешь? А почему Маша не идет с нами?

Стах остановился на широких ступенях.

— Дэзи, милая, твоя сестра на время останется здесь. Это прекрасное место, школа для таких, как она. А ты будешь жить в моем доме в Лондоне.

—Нет!

Стах склонился к непокорной дочери и заговорил спокойным, убеждающим тоном:

— Теперь выслушай меня, Дэзи, это очень важно. Она не умеет делать многое из того, что умеешь делать ты, например, узнавать время, читать те открытки, которые я посылал тебе, или скакать через веревочку. Так вот, если она какое-то время поживет здесь, в школе, то самые лучшие в мире учителя научат ее всему, и тогда вы сможете играть с нею так, как ты всегда хотела…

— Мне нравится играть с ней в те игры, которые она любит. Не оставляй ее, папочка, не оставляй! Она будет скучать без меня, и я буду скучать по ней. Пожалуй, папочка!

По мере того как Дэзи начала понимать всю непреклонность намерений отца, чудовищный ужас пришел Hti смену ее непокорному упрямству.

— Дэзи, я понимаю, что тебе нелегко с ней расстаться, но сейчас ты думаешь только о себе. Даниэль очень скоро понравится здесь, тут много детей, с которыми она сможет играть. Но если она не будет жить в специальном месте вроде этого, она никогда ничему не научится. Разве ты не хочешь, чтобы она училась? Неужели ты не желаешь, чтобы она научилась всем тем взрослым вещам, которые ты сама умеешь делать? Это несправедливо по отношению к ней, понимаешь? Ты же не хочешь быть нечестной, Дэзи?

— Нет! — воскликнула она. Слезы катились по ее лицу.

— Пойдем, и ты сама сможешь увидеть ее чудесную комнату, познакомиться кое с кем из учителей.

— Я не могу перестать плакать. Боюсь, что она расплачется за мной следом.

— Ты обязана успокоиться. Я хочу, чтобы ты объяснила ей то, что я сказал тебе. Ты всегда говорила, что она лучше всех понимает тебя.

— Сейчас она может не понять, папа.

— Давай попробуй.

Наконец Дэзи овладела собой настолько, чтобы общаться с сестрой на их собственном языке, и очень скоро Даниэль принялась размазывать по лицу крупные слезы и скулить, как маленькое животное.

— Она говорит: «Дэй, не уходи».

— Но ты рассказала ей обо всем, чему ее тут научат? — нетерпеливо спросил Стах.

— Она не понимает, о чем я говорю.

— Ну так это лишний раз подтверждает мою правоту. Если она научится тому, чему ее могут здесь научить, она будет все понимать. Теперь, Дэзи, заставь ее прекратить ужасный шум, который она производит, и мы с тобой вместе отведем ее в комнату. И ей тут будет чудесно, уверяю тебя, просто ты еще сама не понимаешь этого.