— Потому что, — захлебываясь от обуревавших ее эмоций, продолжала Ванесса, не обратив внимания на слова мужа, — нам с самого начала был виден тот огонь, который горел у нее в душе. То удивительное пламя поразительной красоты, которое оставалось невидимым для посторонних глаз. Кроме наших! Мы же всегда знали за ней одно поистине великолепное качество — эту ее чувствительность. Потрясающую, бесценную чувствительность артистической души! Помнишь, Робин, как она постоянно отказывалась все принимать? Боже, до чего восхитительно скромно она это делала! Подарки, приглашения… Только потому, что, в свою очередь, не могла ответить тем же. Слава всевышнему, мы были в состоянии время от времени поддерживать ее заказами на портреты, одеждой и прочими вещами.

Жду не дождусь этого бала в «Зимнем дворце»! Ей наверняка будет приятно увидеть в толпе несколько знакомых лиц. Так хочется хоть как-то оградить ее от всей этой окружающей грубости, Робин! И сейчас я смогу рассказать всем, что действительно произошло тогда на яхте. Рассказать всем, кто пристает ко мне с надоедливыми и грязными инсинуациями. Наконец-то я окажусь в состоянии выложить всю правду и при этом не предать Дэзи!

— Но что там на самом деле случилось, Ванесса?

— Детали не имеют значения, дорогой. Придумаю что-нибудь интересное.

То раннее сентябрьское утро в поместье Вудхилл выдалось на редкость сырым и промозглым, что для этого времени года в Англии было нетипичным. Садясь завтракать, Рэм только и мог думать что о предстоящем появлении в газетных киосках Америки номера «Пипл» с Дэзи на обложке. Еще несколько часов — разница объяснялась поясным временем, — и это произойдет. Произойдет в то время, когда он, Рэм, будет сидеть за ленчем. С полным отсутствием интереса рассматривал он отборные коричневатые яйца, варившиеся ровно три с половиной минуты и стоявшие сейчас перед ним на столе. Он с недовольным видом позвонил дворецкому и, когда Томпсон вошел, строго спросил:

— Почему нет джема из крыжовника?

— Я выясню, сэр, — ответил тот и, вернувшись через несколько секунд, доложил: — Зеленщик должен был привезти джем еще вчера, но у него сломался фургон. Повар весьма сожалеет о своем промахе, сэр.

— Ничего, Томпсон. Это нестрашно.

Неподвижно сидя в столовой своего особняка, одного из самых элегантных в Девоне, славившемся своими роскошными поместьями, он размышлял над тем, сколько человек из жителей расположенного поблизости городка в конце концов прочтут этот номер журнала. В Лондоне достать его проще простого, причем буквально к концу того же дня, учитывая разницу во времени. В Париже, Риме, Мадриде… его везде смогут купить.

Оставив завтрак нетронутым, Рэм поднялся из-за стола и снова позвонил.

— Я ухожу, Томпсон. Скажите повару, чтобы сегодня джем доставили. Если зеленщик опять не сможет приехать, отправляйтесь в город сами и доставьте заказ.

Держа в руке дробовик, Рэм шагал по лугам родового поместья, распахивая попадавшиеся на пути ворота изгородей и продолжая думать о фото и интервью, которое он дал корреспонденту «Пипл». Статья должна была получиться огромной. И безусловно уничтожит Дэзи — больше ей уже никогда не оправиться от такого удара. Об этом он уже позаботился.

Значит, ее фото на обложке? Глядя сквозь пелену туманного утра, он пытался представить себе ее лицо — перекошенное, расплющенное, с переломанными костями… кровь хлещет из носа, из ушей, изо рта. До какого-то момента ему удавалось заставлять себя видеть только один этот кошмар. Но тут же на него накатывало и другое видение: Дэзи в ту ночь, 14 июля, на балу дебютанток: она танцует в белом кружевном платье, беспечно, радостно перелетая от одного танцора к другому, пылающая и невинная, с глазами, горящими и широко распахнутыми от удивления и радости, волосы распущены и слегка спутаны… она смеется, смеется и танцует — танцует со всеми, кроме него… Именно в ту ночь он понял, что она должна принадлежать ему или он умрет.

К ленчу в тот день он не вернулся. Не появился он и к пятичасовому чаю. Экономка, миссис Гиббоне, начала беспокоиться о своем хозяине, который всегда отличался постоянством своих привычек, что ей в нем всегда нравилось.

— За окном такой ветер, — пожаловалась она горничной Салли, — и день совсем неподходящий для охоты. Да и птицы в такой день откуда возьмутся? Когда я увидела, как он выходит из дома, я сразу так и подумала. Только не мое дело указывать хозяину.

— У джентльменов свои понятия, — философски заметила горничная.

— Верно. Только вот погода для прогулок не та. В такой день легче легкого подхватить воспаление легких, скажу я тебе. А повар постарался — приготовил для хозяина его любимый стейк, — проворчала миссис Гиббоне.

— Там кто-то стучится в калитку, — прервала ее монолог Салли, знавшая, что за долгие годы службы в Вудхилле та стала туга на ухо. — Я пойду открою, хорошо?

— Скажешь, чтобы как следует вытирали ноги, а то наследят на кухне, — проворчала экономка.

Крик, вырвавшийся из груди Салли, был настолько оглушительным, что без труда достиг ушей миссис Гиббоне. Его было слышно в самых дальних уголках особняка. Картина, представшая взору Салли, была поистине ужасна: перед ней стояли фермеры, двое из них держали на руках безжизненное тело Рэма: голова наполовину снесена ружейным выстрелом, но крови не видно — тело слишком долго находилось под дождем, смывшим ее следы, но зато обнажившим оставшуюся часть мозга…

Вечером, когда вся прислуга собралась в гостиной, проводив служащих похоронного бюро, которые увезли тело покойного, Салли, моргая красными от слез глазами, произнесла дрожащим голосом:

— Ума не приложу — и как это джентльмены могут быть такими неосторожными! Подумайте только, миссис Гиббоне: ходить с заряженным ружьем! Пусть даже вы хороший стрелок, все равно страшно. Я всегда этого ужас как боялась — и вот как оно все вышло. Бедный князь Валенский!!!

— Ох, появится у нас новый хозяин, помяните мое слово! Адвокаты свое дело знают… Интересно, кто заменит князя? Ну ничего, утрясется, — заключила миссис Гиббоне, чтобы успокоить взволнованную горничную. — Время все прояснит. Так всегда было. И будет…

Никто, наверное, столь тщательно не изучал фотографию Дэзи на обложке «Пипл», как благородная Сара Фейн. И никто не вчитывался в статью в журнале с большей внимательностью, чем леди Фейн, буквально наизусть заучившая каждое слово.

Поднеся журнал к зеркалу и сравнивая свое изображение с фото на обложке, она в конце концов не могла не признаться, что испытывает не только радость, но и удовлетворение. Эти чувства отразились на ее лице — лице изысканной английской красавицы.

«Да, Дэзи очень, очень хороша, если кому-то нравится такой тип, — размышляла Сара Фейн. — В сущности, ничего более прекрасного нельзя себе и вообразить. Но что это?! Неужели я начинаю говорить ей комплименты? Не может быть…»

Она швырнула журнал в корзину для бумаг и продолжала одеваться. Сара делала это с той медлительностью, которая позволила ей вдоволь полюбоваться своим обручальным кольцом с бриллиантом в тридцать два карата! Он мог бы показаться вульгарным, не будь он таким огромным. Любуясь переливами его граней, она думала о роскошной жизни, открывавшейся перед будущей женой самого богатого нефтяного короля Хьюстона. Боже, как он был богат — до умопомрачения, до неприличия. В мире не будет ничего, что она не сможет иметь, если только пожелает. Семья его матери родом из Спрингфилда, штат Иллинойс, и род этот дал стране двух вице-президентов, одного известного сенатора и кого-то из числа тех, кто первым подписал Декларацию независимости. Предстоявшая жизнь в Хьюстоне наверняка позволит Саре быть королевой в местном обществе. Конечно, они с мужем будут много путешествовать по миру. К тому же он просто боготворит ее, а перед этим не устоит ни одна женщина. Его обожание было как бы растворено в воздухе, она ощущала его прикосновение на своих волосах и чувствовала ноздрями, словно втягивая курившиеся вокруг благовония. Боготворимая, она сама себе начинала казаться безупречной. И что бы ни скрывало будущее, желать себе кого-либо еще в качестве первого мужа у нее не было ни малейших оснований.