– Черт возьми, табак кончился. Слушай, я сбегаю за ним в киоск, мигом вернусь. Подождешь, а?

– Прости меня, я задержался не по своей вине, – сказал он, влетая как ветер, сгорая от нетерпения рассказать ей невероятную новость. (Он взял дыхание, чтобы совладать с нахлынувшими чувствами и говорить спокойно). – Просто я встретил зама генсека.

– Это кто такой?

– Заместитель Генерального секретаря, – произнес он несколько уязвленным тоном. – Господин Солаль, – добавил он, вновь набрав воздуха. – Зам генсека – так обычно говорят сокращенно, я тебе не раз объяснял. – (Помолчав.) – Я имел с ним беседу.

– Да?

Он посмотрел на нее с недоумением. Всего лишь «да?», когда речь идет о беседе с правой рукой самого сэра Джона! Да уж, никакого понятия о социальной значимости! Ну что делать, она всегда такая, витает в облаках. Теперь – все рассказать ей, но – внимание – говорить холодно, спокойно, как бы не придавая этому большого значения. Он откашлялся, чтобы охрипший голос не испортил впечатления от удивительной новости.

– У меня только что состоялась беседа с заместителем Генерального секретаря Лиги Наций – внезапно и неожиданно. – Его губы свело странной судорогой, он чуть не всхлипнул. – Мы поболтали, он и я. – Глубоких вдох, чтоб подавить рыдание. – Он даже сел в кресло – это доказывает, что у него и в мыслях не было побыстрее отделаться от меня. То есть я хочу сказать, что ему и правда хотелось со мной поговорить. Не просто дань вежливости, ты меня понимаешь. Он действительно невероятно умен. – От волнения перехватывало горло и не получались длинные фразы. – Вот как все было. В общем, спустился я вниз. Ну, купил свой «Амстердамер», и пришла мне в голову идея, уж не знаю почему, вернуться через коридор, который ведет мимо кабинета зама генсека, даже скорей это приемная, не знаю, что мне взбрело в голову дать такого крюка. Ну, короче, а он тут как раз выходил из кабинета, и, представляешь, в костюме для верховой езды, с ним такое бывает. Кстати сказать, ему страшно идет. Но, кроме того, я первый раз увидел у него монокль – причем черный, представь себе, как будто он хотел скрыть что-то. Похоже, какой-то несчастный случай сегодня, вроде падения с лошади, вот отчего рана на глазу. Это мне Канакис сообщил, я его встретил в лифте, он шел от мисс Уилсон, секретарши Солаля, он с ней в хороших отношениях, и она ему по секрету рассказала. Это все случилось всего несколько часов назад, он вернулся на лошади со слугой, такая у него привычка, он приезжает верхом, а слуга уводит лошадь, в общем как принято у настоящих джентльменов, ну и вот, она сразу увидела, что у него глаз в крови, скорее даже веко, он, наверное, упал на что-то острое, но не захотел обработать рану, только попросил мисс Уилсон послать немедленно курьера за черными моноклями в аптеку, они вроде бы везде есть. Вот ведь франт, а? – Он ласково, влюбленно усмехнулся. – Прежде всего подумал о монокле, вот что забавно. Вообще-то, я надеюсь, ранка несерьезная. Ты знаешь, на нем здесь все держится, он ас в своем деле. – Снова восхищенный смешок. – Ему так идет этот монокль, у него важный вид, знатный вельможа, понимаешь, о чем я. А Канакис не прост, а? Он обхаживает мисс Уилсон по большой программе. Понимаешь, если ты накоротке с секретаршей шишки, это тебе облегчает задачу – например, шишка быстрей тебя примет если что, и ты будешь знать все последние сплетни, и если тебе нужна какая-нибудь специальная секретная информация, и тэдэ. Короче, вернувшись к основной теме, он шел так быстро, что бабки, то есть, пардон, папки, которые он держал в руках, упали на пол. Ну, я их и поднял. Да я для кого угодно бы так сделал, это же обычная вежливость. Тогда он остановился и очень душевно меня поблагодарил. Спасибо, Дэм, сказал он мне. Но тут все дело в тоне. Как ты заметила, он помнил, как меня зовут, что уже достаточно неплохо. Должен тебе сказать, мне было приятно, что он знает, кто я такой, то есть я для него не пустое место. Это важно, понимаешь? И тут он указывает мне на кресло и сам садится в кресло напротив. Потому что около его кабинета есть маленькая комнатка – как говорится, для разбега, и там очень удобные кресла, конечно. И вот он со всей возможной любезностью – ты не можешь себе это представить! – спрашивает меня, в каком отделе я работаю, чем занимаюсь, нравится ли мне работа, в общем, живо мной интересуется. Видишь, я не зря опоздал. Мы беседовали целых десять минут. С точки зрения административной субординации, ты можешь себе представить! А он такой простой, знаешь, душевный, совершенно не ощущалась разница в положении, оба сидели, друг напротив друга. В общем, все было очаровательно. Я чувствовал себя совершенно естественно, понимаешь, когда с ним разговаривал. И вот представь себе, Веве как раз проходил мимо и видел, как мы там сидели и болтали, зам генсека и я, как добрые приятели. Картина маслом! Веве, наверное, был в ярости.

– А почему в ярости?

– Зависть, конечно, – улыбнулся он, пожав плечами, переполненный до краев счастьем. – И еще страх. Для начальника отдела же опасно, когда кто-то из его сотрудников накоротке с какой-нибудь большой шишкой. Для него это может плохо кончиться. Ты понимаешь, этот сотрудник же может сказать шишке, так, между делом, вскользь, что он думает о своем начальнике, невзначай покритиковать, подспудно внушить мысль о переустройстве отдела, выгородить себя в ущерб своему начальнику, а то и прямо в лоб покритиковать, в зависимости от отношения босса, если, допустим, будет понятно, что шишка не очень-то жалует начальника, к примеру, такого, как Веве, то есть если он почувствует, что можно идти до конца, понимаешь?

– Да, конечно.

– Но я же знаю старину Веве, он проглотит пилюлю и завтра будет просто Сахар Медович. Дорогой Дэм, сюда, дорогой Дэм, туда, если вас это не слишком затруднит, я же понимаю, сколько у вас работы, и так далее, улыбочки там! Рабская психология, одним словом. Я становлюсь опасен, надо со мной бережно обращаться. В общем, мы болтали довольно долго, около десяти минут! А про этот черный монокль я так хотел его спросить, поинтересоваться, что случилось с глазом. Но сомневался и решил, что не стоит. Ты думаешь, я правильно сделал?

– Да.

– Я тоже так думаю, это было бы слишком фамильярно. А в конце разговора он встал, пожал мне руку, он и в самом деле отличный парень, знаешь. Правда, здорово, что он остановился поговорить со мной, а? Мало того, он спешил к генсеку, тот его накануне вызвал, ты представляешь? Болтая со мной, он заставил ждать самого сэра Джона! Что ты об этом скажешь?

– Это очень хорошо.

– Уж конечно, хорошо! Можешь себе представить, дружеская беседа с такой шишкой! Да он прогуливается под ручку с самим сэром Джоном! И заметь, беседовали мы не в кабинете, не в официальной обстановке, а в коридоре, сидя на одинаковых креслах, то есть это была приватная беседа, на равных! Если это не начало личных отношений, тогда что же еще! Ох, я же самое главное забыл: вообрази, поднявшись, чтобы уйти, он похлопал меня по плечу, даже, пожалуй, скорей по спине, ну в общем по спине, но ближе к плечу, и сильно так похлопал, знаешь, прямо очень искренне. Мне показалось это самым приятным во всей истории, жест такой сближающий, дружеский, идущий от сердца. Такое отношение со стороны кавалера ордена Почетного легиона, человека, который был министром во Франции, в конце концов, он второй человек в Секретариате после сэра Джона, ты можешь себе представить! Ты скажешь, что он не так важен, как первый заместитель, а вот и нет, он даже важней, чем первый заместитель, – у того чин повыше, но зато, между нами… – Он подозрительно огляделся и понизил голос. – Так вот, между нами, у первого зама нет никакого реального влияния, очень многие бумаги его минуют, а он даже слова не скажет, представляешь? – Он взглянул на нее: кажется, произвело впечатление, что Солаль похлопал его по плечу. – Но это все между нами, а? И, уж конечно, он поважней, чем два других заместителя Генерального секретаря, которые рядом с ним просто нули без палочек! Вот тебе доказательство – когда говорят зам генсека, всем сразу понятно, о ком идет речь. А как его ценят! Он единственный из замов Генерального секретаря, у которого есть официальный помощник. Представляешь! – Еще больше понизив голос: – Я тебе скажу по секрету, строго между нами, что он даже поважней, чем сам Генеральный секретарь! Точно тебе говорю! Потому что сэр Джон – это гольф, гольф и еще раз гольф, а по сути он – декоративная фигура, он просто дает добро на все, что решает его зам. Теперь ты видишь, как важен этот жест! – Он улыбнулся мечтательно, как-то чисто по-женски. – А потом, не знаю, у этого человека просто безумное обаяние. Улыбка соблазнителя! И взгляд такой обволакивающий, всепроникающий. Понятно, почему женщины сходят от него с ума. Да даже этот черный монокль, он так ему идет, придает ему какой-то романтичный вид. А походочка в костюме для верховой езды! Вельможа, что и говорить. Ясное дело, в Секретариате не каждый может себе позволить прискакать на лошади. Если бы так сделал какой-нибудь… – Он хотел сказать «старший помощник младшего дворника», но сдержался, чтобы и себя не обидеть. – Чиновник рангом пониже, был бы скандал. Представь, вот был бы номер, если бы Веве объявился с утра в высоких сапогах со шпорами! А для зама генсека это в порядке вещей. Что ты хочешь. Семьдесят тысяч чистыми плюс представительские расходы! Вроде бы у него шикарный люкс с двумя гостиными в отеле «Ритц». Да, кстати, чтоб не забыл. Канакису я ничего не сказал о своей беседе с замом – так будет благоразумнее. Так что я тебя предупреждаю: если вдруг его случайно встретишь, молчок. Ну, представляешь, номер с двумя гостиными! Он там, вероятно, один из почетных гостей. В общем, это настоящий вельможа, шикарный, элегантный, властитель умов в своем роде. Короче, не в этом дело. Он потрясающе умен. И потом, у него такое необъяснимое очарование, в нем есть что-то нежное и притом что-то жестокое, всем известно, что сэр Джон его просто обожает, они часто прогуливаются под ручку, видно, что они понимают друг друга, кажется, он даже говорит ему просто «Джон», представляешь! И вроде бы леди Чейни его тоже обожает, даже еще больше! Вообще-то он всем известный донжуан, все дамочки в Секретариате от него без ума.