Словно в ответ божество прошло через все изменения пола и вновь приняло обличье мужчины. Хартвик наблюдал за действиями загадочного недруга, осыпая его ругательствами.

Его разум пасовал перед непреодолимой бездной тайны. Он попытался взять себя в руки, взглянуть на происходящее с точки зрения здравого смысла. Луцман стрелял в божество… Возможно…

Уровень кислорода стал угрожающе низким.

Он стрелял в него несколько раз. Никакого результата. Оружие не могло принести пользу — Луцману не следовало даже пытаться. Останься он в живых… Кто знает, быть может, применив свои знания в области психологии ракообразных, он все же сумел бы узнать, каковы желания божества.

Точка зрения!.. Мозг, затуманенный ядом, проникавшим теперь в легкие вместо воздуха, отчаянно метался. Какова… Какова может быть точка зрения высокоинтеллектуального ракообразного? Причем не настоящего ракообразного — биология марсиан отличалась таким своеобразием, что здесь даже сама наука о ней получила иное название — биоареология… Луцман… Вот Луцман мог бы…

Хартвик отчаянно боролся с постепенно окутывавшей мозг тьмой. Такая мука дышать… думать… ракообразное… это было оно… достаточно было найти нечто особенное, свойственное только этим таинственным ракообразным…

Приипири вновь откликнулся на его мысли — сначала он принял обличье рыбы, мамонта, потом марсианского полярного жука и наконец вновь стал самим собой.

Сознание Хартвика, его жизнь уходили слишком быстро, чтобы он мог удержать их. Быстрее…

Колыхавшееся под потолком божество со сдержанным наслаждением наблюдало медленное угасание своего последнего почитателя — что, впрочем, означало и его собственное угасание. Восторженно извиваясь, он парил над двумя умирающими безумцами в храме теперь уже мертвой развращенной расы — движения становились все более быстрыми, почти экстатичными. Как сладостно вновь получить свидетельство безрассудного поклонения!

Ибо разве не был Приипири славнейшим и хитроумнейшим богом загадок?

— Совершенно уникальный случай, — пробормотал доктор Пертиннет, пытаясь сохранять исполненную достоинства походку и при этом наступать только на определенные плитки пола в приемной санатория, словно играя в «классики». — Конечно, его вряд ли можно считать единственным — ничто не существует в единственном числе. Наверняка в истории медицины было уже нечто подобное случаю Хэллока. Просто не осталось письменных свидетельств.

Рэнсом Морроу добродушно, терпеливо вздохнул и, склонившись к маленькому доктору, подергал того за белый рукав.

— Эй, док, а меня вы припоминаете? Обо мне-то есть письменное свидетельство! Не в «Еженедельном журнале для психиатров», а в вашем еженедельнике. Мы с вами договорились о встрече. Нила сказала, что вам нужна помощь. И, кстати, раз уж заговорили о Ниле, как она и где? Моя экспедиция через неделю отправляется в Уганду, и я хочу пораньше закупить рождественские подарки.

Доктор Пертиннет моргнул, пытаясь сообразить, кто перед ним, а когда наконец узнал, близорукие глаза ученого расширились.

— Рэнсом, мой мальчик! Рад вас видеть. Мисс Бадд занимается пациентом, Хэллоком, — ну, вы знаете, исследователь Хэллок. Она сказала, что вы когда-то буквально боготворили его, это была ее идея — позвать вас.

— Хэллок? Уэллс У. Хэллок? — Морроу протяжно присвистнул, припоминая все связанное с этим именем. — Величайший из всех. Крупнее Пири, крупнее Джонсона, крупнее Ливинг-стона. А уж по части упорства и терпения в поисках истины он превзошел даже старого Понс де Леона. Мама когда-то силой отбирала у меня его книги — приходилось читать их по ночам, спрятавшись с фонариком под одеялом. Именно ему я обязан своим интересом к разрушенным городам и забытым храмам. Господи, да если бы не Хэллок…

Он прервал сам себя и уставился сверху вниз на старика.

— Что с ним? И чем я могу помочь?

— Травма! Ничего определенного, но ее последствия носят явно выраженный психотический характер, хотя сказать что-либо более конкретное мы не в силах. Сложность в том, что в отличие от множества людей, оказавшихся в подобном положении, он осознает свое состояние и отчаянно нуждается в помощи. Однако, по его мнению, наша помощь способна лишь ухудшить ситуацию — он постоянно твердит, что психиатрия довершит трагедию, которая началась с простого любопытства. Он так яростно сопротивляется всем нашим попыткам, что мы были вынуждены прибегнуть… э-э-э… к смирительной рубашке!

Рэнсом Морроу в ужасе помотал головой. Уэллс У. Хэллок — в смирительной рубашке! Огромный бесстрашный Хэллок, который сумел выбраться из подземного храма в северной Индии, где древняя секта душителей совершала свои обряды, который проник в самую сердцевину культа вампиров в Ленглуане и сумел сделать фотографии со вспышкой! Хэллок, который смеялся над суевериями и фантазиями и ухитрялся прокладывать дорогу в самые темные и недоступные уголки земного шара!

Ассистент вручил белый конверт и отдельный лист бумаги доктору Пертиннету.

— Здесь полный отчет, доктор, — сказал он. — Мы проверили первоначальные анализы, как вы велели, но результаты все те же. Никаких поврежденных субстанций — однако определенно Phoenix dactylifera. И мы по-прежнему не можем найти кошку.

— Так найдите. Найдите ее!

Ассистент отступил, бормоча что-то несвязное, изобилующее словами «но» и «сэр».

— Это же экспериментальное животное, — распалялся тем временем Пертиннет. — Причем весьма и весьма ценное. Как можно было позволить кошке убежать и бродить по округе, словно…

— Вы все еще не сказали мне, чем я могу помочь.

Доктор сунул конверт вместе с листом в карман халата.

— Да-да, конечно. Но дело в том, что я и сам не знаю. Мисс Бадд упомянула ваше имя при Хэллоке, сказала ему, что именно его пример побудил вас заняться исследовательской деятельностью. Теперь он настаивает на встрече с вами. Говорит, что только вы в состоянии понять его и помочь. Навязчивая идея — обычное явление в данных обстоятельствах, однако следует учесть тог факт, что он никогда прежде не слышал вашего имени. Мисс Бадд сочла целесообразным выполнить его требование. Если вам удастся завоевать его доверие — кто знает, а вдруг он даст какую-то полезную информацию. Я не думаю, что эта встреча повредит Хэллоку, если только не спровоцирует у него чрезмерное возбуждение.

Они шли по длинному, тихому, стерильно чистому коридору. Наконец доктор Пертиннет остановился около гладкой двери.

— Поймите, — он дружески положил руку на плечо Рэнсома. — Поймите, мы не можем позволить себе никаких дружеских ухмылок и обмена репликами между вами и мисс Бадд в этой комнате. Это достаточно сложный случай, не говоря уже о том, что доктор Ризбаммер — мой предшественник по работе с этим пациентом — вдруг решил, что ему необходимо исчезнуть, и не оставил никаких записей. А теперь еще и кошка. Мы просто не можем допускать больше никаких глупостей. Только четкое научное исследование.

— Все понятно, док, — улыбнулся молодой человек. — Я сохраню все свои планы на Нилу в полной неприкосновенности до самого вечера. Ну ладно, ведите. Я весь превратился в слух и зрение, но сохраняю вполне трезвый ум.

Они вошли в просторную комнату — истинное воплощение больничного аскетизма: ширма, прикроватная тумбочка, маленький стул и просторная кровать. Ничего больше. Нила Бадд, опрятная, светловолосая и стерильно прекрасная в накрахмаленном белом одеянии, сидела на стуле и, зачерпывая понемногу из фарфоровой тарелки, аккуратно подносила ложку за ложкой к обветренному лицу.

Прервав свое занятие, она оглянулась на посетителей и бегло улыбнулась Рэнсому. Затем опустила ложку и поставила тарелку на тумбочку около маленькой шкатулочки, сделанной из неправдоподобно желтой слоновой кости. Женщина направилась к вошедшим, а мужчина, лежащий на кровати, с любопытством провожал ее взглядом больших, глубоко посаженных глаз. Он производил впечатление совершенно свободного человека, как будто туго затянутые вокруг его огромного тела простыни ровным счетом ничего не значили и не играли существенной роли.