Штурман раздраженно потер руки над уравнениями, которые он писал минуту назад, потом откашлялся и спросил:

— Живые марсиане?

— Нет, конечно, нет! Откуда могут взяться живые марсиане в несчастной пригоршне молекул, которая здесь называется атмосферой? Единственные живые создания в этом месте — обычные лишайники да, может быть, пара плоских червей, таких же, как те, которых мы нашли рядом с кораблем. Последний из марсиан умер по меньшей мере миллион лет назад. Однако город цел, О'Брайен, цел и почти нетронут.

Штурман совершенно ничего не смыслил в геологии, но даже он не поверил.

— Цел? Вы хотите сказать, что за миллион лет он не рассыпался в прах?

— Ни капельки! — фыркнул Белов. — Понимаете, город подземный. Я заметил большой провал с покатыми стенками и никак не мог определить, что это такое: он никак не соответствовал рельефу. И изнутри шел поток воздуха, не дававший песку осыпаться. Я съехал туда на вездеходе — пятьдесят, ну шестьдесят ярдов по откосу — и попал в него, в этот огромный, пустой марсианский город… Так будет выглядеть Москва через тысячу, десять тысяч лет! Он прекрасен, О'Брайен, просто прекрасен!

— Ничего не трогайте, — предостерег его О'Брайен. Москва!.. Вот уж в самом деле!

— Вы думаете, я спятил? Сейчас я здесь как раз фотографирую. Автоматика, которая регулирует систему вентиляции и поддува, управляет и освещением — в городе почти так же светло, как днем наверху. Что за чудесное место! Бульвары — как цветная паутина. Здания — как… как… Вспомните Долину Царей [14], вспомните Хараппу! [15]Вы знаете, О'Брайен, я ведь любитель-археолог. Да, да. Так вот, должен вам сказать, что Шлиман [16]отдал бы свои глаза — да, свои глаза! — за это открытие! Город просто великолепен!

Энтузиазм Белова вызвал у О'Брайена улыбку. В такие минуты нельзя было удержаться от мысли, что русские в общем-то нормальные ребята, что все в конце концов утрясется… так или иначе.

— Поздравляю, — сказал он. — Делайте свои снимки и быстро возвращайтесь. Я сообщу капитану Гоусу.

— Слушайте, О'Брайен, это еще не все. Эта раса — эти марсиане — они были похожи на нас! Они были гуманоидами!

— Гуманоиды? Вы говорите, гуманоиды? Как мы?

Наушники взорвались восторженным смехом Белова.

— Вот именно! Изумительно, не правда ли? Они были гуманоидами, совсем как мы. Может, даже больше, чем мы. В центре площади, где заканчивается входной туннель, стоит пара обнаженных скульптур. Должен сказать, что Фидию, или Праксителю, или Микеланджело [17]не было бы стыдно за такую работу. Их изваяли в плейстоцене или плиоцене, когда по Земле еще бродили саблезубые тигры.

О'Брайен хмыкнул и отключился. Штурман подошел к иллюминатору рубки, одному из двух корабельных иллюминаторов, и взглянул на красную пустыню и бесконечные песчаные дюны, убегавшие за горизонт, где они сливались в колеблющуюся песчаную дымку.

Марс. Мертвая планета. Безжизненная — если не считать бактерий и самые примитивные формы растительности, которые смогли выжить на тех минимальных количествах воды и воздуха, которые предоставлял им бесконечно враждебный мир. Но некогда здесь жили люди, люди, подобные ему самому и Николаю Белову. У них было искусство, была наука, а также, несомненно, были различные философские системы. Да, некогда они жили здесь, эти марсиане… а теперь их нет. Неужели перед ними тоже встала проблема сосуществования — и они не смогли разрешить ее?

Из-под корабля неуклюже выбрались две одетые в космические скафандры фигуры. Сквозь прозрачные шлемы О'Брайен разглядел лица: более низкий — Федор Гуранин, главный инженер, второй — Том Сматерс, его первый помощник. Они, очевидно, совершали обход кормовых двигателей в поисках возможных повреждений, полученных во время космического потна. Через восемь дней Первой земной экспедиции на Марс предстояло стартовать обратно; все оборудование вплоть до последнего винтика должно было быть в полном порядке задолго да этого.

Сматерс увидел О'Брайена в иллюминаторе и махнул ему декой; штурман помахал в ответ. Гуранин с любопытством взглянул вверх, чуть помедлил, затем тоже помахал рукой. Теперь замешкался О'Брайен. Черт, это же глупо! Почему бы и нет? И он помахал Гуранину длинным дружеским круговым взмахом, и тут же усмехнулся сам над собой. Не хватало, чтобы их сейчас увидал Гоус! На аристократическом, кофейного цвета лице высокого капитана заиграла бы улыбка безумца. Бедный парень! Подобные крупицы эмоций были смыслом его жизни.

И тут О'Брайен вспомнил. Он вышел из рубки и взглянул в сторону камбуза, где Семен Колевич, помощник штурмана и главный кок, открывал консервы, готовясь к обеду.

— Не знаете, где капитан? — спросил О'Брайен по-русски.

Колевич холодно взглянул на него, закончил открывать жестянку, бросил круглую крышку в отверстие стенного мусоросборника и только тогда коротко ответил по-английски:

— Нет.

Выйдя в коридор, штурман встретил доктора Элвина Шней-дера, который направлялся на камбуз, в наряд.

— Док, не видели капитана Гоуса?

— Он внизу, в машинном отделении, ждет Гуранина, чтобы что-то обсудить, — ответил ему низенький круглолицый корабельный врач. Оба они говорили по-русски.

О'Брайен кивнул и пошел дальше. Спустя несколько минут штурман толчком распахнул дверь в машинное отделение и наткнулся на капитана Субодха Гоуса, выпускника Бенаресского политехнического института, Бенарес, Индия. Капитан рассматривал большую настенную схему корабельных двигателей. Несмотря на его молодость — как и каждому члену экипажа, Гоусу не было еще двадцати пяти лет, — огромная ответственность, лежащая на его плечах, прорезала под глазами капитана две черные ямы. Они придавали ему предельно напряженный и усталый вид.

О'Брайен передал капитану сообщение Белова.

— Гм-м, — произнес Гоус, нахмурившись. — Надеюсь, у него хватит ума не… — Внезапно он оборвал себя, поняв, что говорит по-английски. — Простите, О'Брайен! — сказал он по-русски, и глаза его еще больше потемнели, — Я стоял здесь и думал о Гуранине; должно быть, я вообразил, что говорю с ним. Простите.

— Ерунда, — пробормотал О'Брайен. — Мне это было даже приятно.

Гоус улыбнулся, затем улыбка резко исчезла с его лица.

— Я постараюсь, чтобы такое больше не повторилось. Как я говорил, надо надеяться, что у Белова хватит ума обуздать свое любопытство.

— Он обещал ничего не трогать. Капитан, не волнуйтесь, Белов — умница. Он — как все остальные; мы все — умницы.

— Функционирующий город… — размышлял вслух высокий индус. — Там могла сохраниться жизнь; вдруг Белов включит тревогу и приведет в действие что-нибудь невообразимое. Почем знать, там может оказаться автоматически действующее оружие, бомбы — все, что угодно! Белов подорвется сам и взорвет всех нас. В этом единственном городе может быть столько всего, что весь Марс разнесет вдребезги!

— Ну уж вряд ли, — заметил О'Брайен. — Я думаю, вы переборщили. Я думаю, бомбы сидят у вас в голове.

Гоус посмотрел на него долгим отрезвляющим взглядом:

— Да, мистер О'Брайен, сидят. Это точно.

О'Брайен почувствовал, что краснеет. Чтобы сменить тему, он сказал:

— Хотелось бы на несколько часов получить Сматерса. Компьютеры, похоже, работают отлично, но лучше произвести выборочную проверку пары схем — так, на всякий случай.

— Я спрошу Гуранина, сможет ли он отпустить его. А ваш помощник?

На лице штурмана появилась гримаса.

— Колевич не разбирается в электронике и вполовину так хорошо, как Сматерс. Он чертовски хороший математик, не больше.

Капитан пристально посмотрел на штурмана, как бы пытаясь определить, нет ли иной причины в нежелании работать с Колевичем.

— Возможно. Но это напомнило мне кое о чем. Я буду вынужден просить вас не покидать корабль до старта на Землю.